Читаем без скачивания Душехранитель - Сергей Гомонов

Чего не скажешь о…

Воительнице Сехмет, жене Пта, своей волей подчиняющей себе громадных диких кошек! Недаром шлем ее изображает раззявленную пасть льва — она грезит боями. К тому же ей вполне могло взбрести в голову немного пощекотать Ра, чересчур уверенного в своей мощи.

Сколько же их, подозреваемых! И ведь каждый мог быть заинтересован в свержении Атум-Ра — так или иначе…

А что если Сетх прав? При всей своей злобе он прозорлив, и прозорливость его не от ума, а от сердца. А сердце у Сетха большое, Тот знал об этом очень хорошо…

Они встретились с двумя виновниками на исходе третьего дня после выздоровления Атум-Ра.

— Так зачем тебе понадобилось это? — обратился Тот к зачинщику преступления.

Оба опустили глаза. Собравшись волей, зачинщик заговорил…

ДВАДЦАТЫЕ ЧИСЛА ИЮНЯ…

— Что-то давно тебя не видно, Ромаха! — поприветствовав Ромальцева, с мягким акцентом заметил Горец-Хусейн.

Влад высвободил руку из огромной ладони приятеля. Действительно, давно уже он не заходил в клуб. Ощущение, что рамки мира сжимаются вокруг него все теснее, выдавливая в небытие, появилось у молодого человека прошлой осенью, и теперь существование становилось все более невыносимым. Все меньше и меньше событий, способных заинтересовать, все больше мыслей о сладостности смерти…

Поначалу он хотел спастись, уйти от этих губительных идей. Потом появился звучащий в голове печальный голос, который констатировал безысходный факт: Влад не жилец на этом свете.

Ромальцев так и не поделился своей проблемой с Надей, когда в последний раз летал в Новосибирск. Вскоре стих и тот голос у него в мыслях. Влад остался один. Один на один с миром, который, сплотившись в глухой комок, душил его кольцами питона и бесстрастно вопрошал: «А что ты сделал, чтобы было иначе?»

Хусейн покачал головой. Ему очень не понравилось, как выглядел Ромальцев, которого добродушный богатырь считал если и не другом, то хорошим приятелем.

Посидев за тренажерами, Влад вяло отказался от предложенного Лешим спарринга, попрощался и уехал домой, чтобы снова не уснуть и снова смотреть всю ночь с моста в черную реку — до самого рассвета… В черную реку, ждущую жертвоприношения…

Николай метался неспроста: он не мог представить, как они, и без того слишком загостившиеся у Маргоши, принесут сюда орущего младенца, который вот-вот должен был появиться на свет. Жизнь отучила его от привычки к комфорту, но тут уже дело не в личном удобстве. Позволить, чтобы посторонний человек страдал из-за их беды, Гроссман считал ниже своего достоинства.

Цветущее, поющее, беззаботное лето не радовало. И как гора с плеч свалилась, когда наконец подвернулась возможность и накопилось достаточно средств, чтобы снять квартиру сроком на год. Да и Марго, кажется, вздохнула посвободнее. Они скребли, чистили и ремонтировали новое жилище, периодически пытаясь отогнать Ренату. Но та не подчинялась и, упрямо закусив губу, работала почти наравне с подругой. Николай удивлялся: откуда у нее берутся силы? Стереотипное, в его представлениях, поведение женщины на сносях — охи, ахи, жалобы и другие причуды; к тому же, если принять во внимание все, что пережила Рената, было странно, как это она так носится и скачет, лишь изредка, волей-неволей, вспоминая о малыше. Сейчас она очень сильно походила на ту Ренату, которая командовала им в новороссийской гостинице. Тогда, проводя чуть ли не хирургическую операцию (Ник назвал бы это скорее истязанием раненого Саши), жена была такой же. Взвинченной, сосредоточенной, властной, энергичной. Но в то время она еще умела говорить…

Выходные решено было посвятить «штурму» спальни — последний рывок. Марго приехала мрачная, что-то явно грызло ее сердце.

— Ты такая, потому шо тебе больно за переезд нашей дружной компании, или просто делаешь волну? — попытался развеселить ее Гроссман: Ритка любила, когда он говорил одесскими прибаутками.

— Нормально. Все нормально, — ответила она и ушла переодеваться.

Николай вопросительно посмотрел на жену, однако Рената пожала плечами. В последнее время это было ее излюбленным способом проявления эмоций. Да и сама Рената сегодня с утра выглядела не лучшим образом. Скрывают что-то дамы, скрывают. Николай чувствовал это.

— Ну что, приступим! — Марго появилась в комнате, смешная, в рабочей одежде, с ведром. Она бодрилась: — Тут дел-то — всего ничего: начать и кончить!

— У каждого Додика — своя методика! — подхватил Гроссман и подмигнул Ренате.

Да уж, у жены была своя методика: чтобы намазать клеем отрезанную полосу обоев, ей приходилось ползать на коленках вдоль раскрученного рулона. Не ремонт — комедия…

Лишь часа два спустя Николай понял, что с нею все-таки творится что-то неладное. Марго забыла об их существовании и давно уже красила что-то в ванной. А Рената все чаще присаживалась прямо на пол, съеживалась и прикрывала глаза. Раз, другой Гроссман еще пропустил, но в конце концов подозрение все же закралось в голову.

— Маргош, — он заглянул в ванную, где одуряюще пахло краской. — Ты в этом больше меня понимаешь. Иди, посмотри, что там с ней?..

Маргарита метнула в него испуганный взгляд, сорвала перчатки и бросилась в комнату. Николай вышел на площадку покурить. Ренатка, Ренатка, тридцать три несчастья… Если ты еще и рожать сегодня надумала, то ремонт растянется до следующих выходных. Ну почему же у тебя всегда все так невовремя, ладушка моя?

Полминуты спустя на площадку выбежала Марго и позвонила к соседям:

— У вас телефон есть? Нужно срочно сделать звонок!

Николай не стал задавать лишних вопросов. Отшвырнув сигарету, он заскочил в квартиру.

Рената маялась молча, сновала по квартире, изредка, в разгар боли, облокачиваясь на подоконник. Кто его знает — можно так или нельзя? А если по-другому, то ее даже уложить некуда. Но Ритка не дала ему опомниться:

— Быстро идите в мою машину!

Николай не сразу понял, зачем Марго везет их так далеко: они миновали уже два района, и он сомневался, что ни в одном из них не было подходящей больницы.

— Маргош, мы куда?

— Куда положено, — огрызнулась Голубева. — Не выношу, когда мне указывают, как и что нужно делать!..

Гроссман подивился внезапной вспышке раздражения и примолк. Марго вела себя более чем странно.

Рената терпела и старалась не подавать вида, но при каждом новом приступе впивалась пальцами в сидение кресла и сдерживала рвущийся стон. Николай машинально подал ей руку: может, так будет полегче справляться с болью? Он с трудом представлял себе ее состояние, но понимал, что прежняя неженка-Рената уже кричала бы и заливалась слезами. И почему снова не дала понять, что с нею что-то происходит? Ведь еще утром чувствовала… С нею с ума сойдешь и никакой доктор не поможет…