Читаем без скачивания Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В портале неподалёку скрывался человек — в некотором роде; из-под сени капюшона вился пар дыхания. Очень высокий, плотного телосложения, которое выдавали движения складок одеяния; его великанскую стать умеряла лишь постоянная сгорбленность. Звали его Гхейт, и, глядя на рассасывающуюся толпу пассажиров, он не мог не задуматься отстранённо над тем, какие необыкновенные зрелища они повидали, из каких дальних миров возвратились, какие чудеса и ужасы прятались за непроницаемым покровом снежных туч, скрывших небо.
Ведь Гариал-Фол был миром, не видевшим солнечного света.
Нет, кое-какой свет, конечно, был: тусклое свечение блёклого неба, которое убивало тени и закрывало звёзды. Но ни намёка на местоположение светила, ни закатов, ни рассветов; лишь постепенное нарастание и убыль светимости покрова, обозначающее смену дня и ночи. По многомудрости своей, Плюрократия улья Примус (несомненно по наущению имперского губернатора) заказала у Адептус Механикус геостационарную орбитоплатформу, чьи изношенные солнечные батареи теперь черпали энергию от далёкого солнца, питая через несущий кабель вечно жадный до тепла улей-купол внизу. Одним махом техножрецы обеспечили Гариал-Фол энергией, платформой для стратегических вооружений и звёздной гаванью. Лишь «ползуны» со своим малокомфортабельным спуском сквозь облачный слой портили впечатление от безупречной работы этой во всём остальном эффективной системы.
Один из торговцев, не сдержавшись, шумно сблевал себе под ноги, оставив на промёрзшем снегу протаявшую кляксу. Гхейт возвёл глаза к небу и вновь уставился на исходящий паром аппарат, из которого молча спускались два последних пассажира, занимавшие отдельную каюту по правому борту.
Первый — высокий, в одеянии аколита. Как и у Гхейта, голова скрыта грубым капюшоном, украшенным по краю вытертой вышивкой из символов и надписей. То малое, что выдавало одеяние, показывало определённую жилистость его физиологии: худобу и скупость движений, которые легко можно было принять за результат недоедания или неуверенности. Гхейта не так легко было обмануть: он узнал расчётливые движения воина, каждое исполнено эффективности и неторопливой грации. Фигура подобрала несколько предметов лёгкого багажа и молча встала, ожидая приказаний спутника.
Одетый с ног до головы в одежды имперского пурпура, в застёгнутой на шее мантии из ястребиных перьев и платиновых украшений, опираясь безо всякого намёка на слабость на обсидиановый посох, — кардинал Еврехем Арканнис являл собой впечатляющее зрелище. Не успел Гхейт и шагу ступить из портала, как орлиное лицо кардинала повернулось в его сторону, глаза хищной птицы сверкнули арктическим холодом разума.
— А, вот ты где!.. — воскликнул кардинал. — Пышная встреча, ничего не скажешь.
Его голос словно буравил ветер, неприятно шурша в воздухе.
— Выходи-ка, — костлявый палец поманил Гхейта из тени.
Кивнув, тот шагнул в метущий снег, подавив неприятные ощущения от внимательного взгляда кардинала: тот словно рассматривал племенного грокса на скотном аукционе агроквартала.
— Я так понимаю, ты ждёшь меня?
Гхейт снова кивнул.
— Тогда показывай дорогу, дитя.
Гхейт задумчиво подвигал челюстью. Беспокоило зарождающееся чувство тревоги: столь подсознательной была его самоуверенность хищника, что оказаться охваченным благоговением перед незнакомцем было… вызывающим ощущением. Но с другой стороны вечным проклятием Гхейта были стремление всё обдумывать и терзания чересчур глубокого анализа и размышлений над каждой ситуацией. Он нахмурился и припомнил совет своего хозяина: повиноваться не рассуждая и довольствоваться этим.
Запахнув потуже одежды от холода и взмахом пригласив двух фигур следовать за собой, Гхейт повернулся и зашагал сквозь покрытый инеем проход, ведущий под линзу древнего и запутанного города-купола. Кардинал со своим высоким спутником молча последовал за ним, их шаги отмечал лишь ритмичный стук обсидианового посоха по обледеневшему полу.
* * *Гариал-Фол, как и многие колонизированные миры в сегментуме Ультима, большей частью своего существования был обязан запретным благам древних технологий. Какое-то забытое сообщество в каком-то забытом тысячелетии воздвигло купол-теплицу для защиты внутреннего города, натянув над его безжизненным ландшафтом нечто вроде мыльного пузыря, который со временем отвердел и покрылся оспинами. Под его замысловатой поверхностью, исполосованной стрекочущими логическими машинами и скрежещущими зубчатыми колёсами, теснился беспорядочной мешаниной ярусов и штабелей зданий город, в котором было существенно теплее (хотя всё ещё неуютно холодно по человеческим меркам), чем в ледяных пустошах снаружи.
У выхода из портала Гхейт нанял рикшу, крикнув полуразумному сервитору-водителю куда ехать. Усиленные мощными металлическими связками ноги и руки сервитора с шипением сжались, принимая вес пассажиров. Гхейт направлял слабоумное существо вдоль мостов и улиц-колодцев, поднимаясь сквозь гетто и торговые кварталы, въезжая на паровые подъёмники и уворачиваясь от дребезжащих трамваев. Рассеянный небесный свет, которому красноватый цвет купола придавал лихорадочного оттенка, по всему городу усиливали газовые лампы и парящие в воздухе светильники: мерзкая помесь кадмиевых отблесков с вольфрамовыми пятнами света. Спутники Гхейта молча глазели по сторонам, объезжая по границе Теплоотвод с его красочными гангерскими тотемами, проезжая сквозь Заблуду с её надёжно охраняемыми раскопками, минуя основание вздымающегося ввысь Вершинного квартала, где ежедневно заседала Плюрократия. Рикша доставил их на ледяное поле в сердце центральной площади, остановившись в морозной тени нависшего над ней одинокого здания. Кафедральный собор был типичным: раздутый фасад выпирающих пилонов и шпилей, его громада, словно угревой сыпью, утыкана педантично выписанными фресками и зубчатыми украшениями. Собор стоял отрешённо, не обращая внимания на плотно закутанных палаточников и торговцев вокруг, которые шумно предлагали свои товары.
Взгляды, бросаемые украдкой Гхейтом на кардинала, лишь усиливали его впечатление, впитывая резные черты лица, похожий на топор нос, бескровные губы, бледную безволосую макушку. Но сильнее всего отталкивали его глаза: глубоко запрятанные в тени нависших бровей, они однако умудрялись мерцать, странным образом отражая свет.
Гхейт, насупившись в темноте своих одежд, думал: «Ты нам не нужен, чопорный ублюдок. Мы прекрасно справлялись и без тебя».
* * *Внутри собор, на взгляд Гхейта, ничего примечательного из себя не представлял. Твердыня с контрфорсами, полная вычурной филигранной архитектуры, замысловатых фресок, золотой и серебряной декадентской орнаментации и регулярно подновляемых гобеленов. Яркий, безвкусный и напыщенный… Гхейт, едва удостоив взглядом внутренности собора, свернул в небольшой лестничный колодец у левой стены.
Внизу стало ясно истинное предназначение здания.
Сквозь своды арок и лестниц, через подземные клуатры с атмосферой тщательно созданной старины, под слоем забытых сокровищ древних реликвий и переходами, густо оплетёнными синтезированной паутиной, собор постепенно обнажал свои поражённые раком внутренности и заразу, что пустила здесь корни. Он истекал гноем.
Ведомые интригами и великими замыслами, которые лежали за пределами понимания простого маелигнаци, члены Освящённой конгрегации Небесной Матки собирались в скрытых сумраком залах и грубо вырубленных кельях, перешёптываясь, молясь вместе, с тихой торжественностью распевая и разнося, всё время разнося Благую весть.
* * *Совет ожидал.
Гхейт незаметно проскользнул — насколько при его размерах можно было незаметно проскользнуть — в Зал Голосов, мельком окинув взглядом собрание. Его хозяин, магус примаций Крейста, стоявший с краю полукруга, не подал и виду, что заметил у входа своего личного аколита. Гхейт попенял себе за то, что ждал чего-то иного.
За магусами примациями стоял ряд прислуживающих маелигнаци-фаворитов всех поколений, соответствующе облачённых в мантии и капюшоны, а по обоим концам зала, куда не проникал тусклый свет дешёвых светильников, сумрак пятнала толкотня выводка пуриев.
Впереди, хотя и аккуратно отставленный в сторону так, чтобы не отвлекать внимание от магусов, на колёсной платформе развалился с животным безразличием огромный и тучный Отец выводка, поскуливающий и истекающий слюной. Огромные складки обвисшей плоти, сегментированные и похожие на червей, собрались у него под лапами, покрытыми потёками маслянистых выделений утробы. Полоса красно-коричневого шёлка, вышитая иконографией Нового Рассвета, предпочитаемой всей Подцерковью, была аккуратно прикреплена поперёк массивного тела, скрывая складки жира. Укрытый таким образом, спелёнутый словно агрессивная личинка, он трясся и клокотал в психическом оцепенении, усыплённый ментальным отпечатком своей паствы. Голова его являла собой брахицефальное месиво морщинистой плоти и хрящей, провисшее от старости и заляпанное слюной, но тем не менее щетинившееся кинжалами зубов и загнутых клыков. Он шипел и бубнил что-то, абсолютно безмозглый, игнорируемый решительно всеми собравшимися.