Читаем без скачивания Ермак - Евгений Федоров

— Мудрый хан, мы все ночи напролет не спали и наблюдали за светилами, и они все рассказали нам. Тот, кто приближен к тайнам, знает многое. В Бухаре мы долгое время служили повелителю, не было случая, чтобы не исполнилось предсказанное.

— Он говорит истину, — чинно поклонились хану два других звездочета. — Только избранным аллах открывает пути вселенной и звезд в небе и на земле!

— И вот мы составили гороскоп, милостивый хан, — снова сказал старший астролог. — Ты можешь сам судить, куда уклонился Марс! Он мечтает о крови. Сочетание созвездий говорит нам, что чужеземцы вторглись в благословенную землю и будет несчастье. — Астролог протяжно вздохнул. — Ох, горе головам нашим, но светила сулят помощь аллаха тебе, и ты будешь непобедим…

Старец говорил долго и витиевато. Зажав виски ладонями, Кучум силился понять сказанное и не мог. Внутри у него вдруг все закипело, хотелось пнуть в тощий зад астролога ногой и выгнать его из шатра, но хан только шевельнул ладонью, давая понять, что беседа окончена. Астрологи удалились. Хан сказал рабу:

— Мы с тобой лучше звездочетов знаем свое будущее. Надо слать гонцов по улусам и сзывать воинов. Этот русский пришелец силен и лукав…

С каждым шагом берега становились оживленнее. Конные татары, не скрываясь, скакали по берегу рядом со стругами.

— Аман-ба, русский смерть ищет! — задираясь и сверкая острыми зубами, кричали наездники.

— Э-гей, она у тебя за плечами, гляди! — звонко отзывался Иванко Кольцо, стоя на носу ладьи. — А у меня она э-вон где! — взмахнув клинком, показывал он. — Враз благословлю!

— Эй, донгуз, наш абыз помолится, и конец тебе!

— Абыз свиное ухо обгрыз! — схватившись за бока, хохотал Иванко.

В ответ оперенная стрела сбила шелом у Кольца. Иванко хвать пищаль, поднес к ней огонек и, будь ласков, татарин протянул ноги. Но не бежали сейчас прочь другие и не дивились больше на невидимые стрелы. В ответ пускали тысячи остро отточенных стрел. Лихо доводилось!

Пимен — кормчий и строитель стругов, — намазывая медвежье сало на кровоточащие раны братов, по-старинному пел:

Под березынькой, под белой Нашла женка свово ратничка. Эх свово ратничка…

Голос у него грудной, ласковый.

Порубан молодец меж бровей булатом; Закрылись очи милые… Век мне помнить теперь того ратничка, Ох, родимого… На сырой, на истоптанной копытами сырой земле Да лицо его помертвелое, алой кровью залитое, Да глаза его соколиные, ветром жгучим запыленные… Эх, ты за что, да про что под березу лег!..

Казаки дружным хором ответили Пимену:

Лег на землю родную, за отчизну!

По лесу пошло эхо. Впереди шумела вода. Кормчий насторожился, поднял руку:

— Тихо, не дыхни, браты!.. Так и есть!..

Пимен передал весло другому, а сам перешел к батьке.

Ермак поднял глаза от воды и душевно сказал кормчему:

— Хорошо пел, за душу взяло. Ничего нет сердечней русской песни. Что лежит на сердце, того не купишь…

— Батька, — откашлявшись, сказал Пимен. — Останови струги. Догадка есть, — поставили татары под водой рыбий зуб — остроколье, чтобы ладейное дно вспороть. Я на долбенке сплыву, дознаюсь.

— Добро, — согласился Ермак. — Выводи, Пимен, из беды.

Все выглядел старик и вернулся быстро.

— Ну, дело известное, — оповестил он. — Сам поведу своих лебедей.

Опять подняли паруса, и Пимен, став на носу, вскинул руку. Кормщики зорко следили за ней. Чуток повернет ладонью старик, и струг податливо следует мановенью. Сорок стругов след в след летели по темной реке. И видел Ермак, как мелькнули в реке волчьей пастью острые колья, торчком навстречу, но струги, скользнув бортами, пронеслись мимо.

И, когда последняя ладья проскочила, кормчий не утерпел, скинул шапку и закричал на всю реку:

— Э-гей, на крылышках промчали!

Хантазей пыхнул дымком и сказал:

— Большой голова батырь, и руки нашел хорошие. Гляди, скоро еще река — и тут стерегись!

В июльское утро раздалась Тура, блеснули воды Тобола. Здесь и подстерегали татары. Шесть князьков с ордами поджидали Ермака. Трое из них вели всю рать: Кашкара, Варвара и Майтмас. Все они были дородные, с бронзовыми лицами, и властные. Не скрываясь, на устье реки поставили шатры и приглядывались к стругам. Ермак хорошо видел этих князков с большими крепкими скулами, узкими косыми глазами. «Не такие ли на Русь водили свои орды? Вот и кони их, невысокие, с широкой грудью и тяжелыми копытами. Не на таких ли эти безжалостные мурзаки топтали русские поля и плетью хлестали полонянок?»

В татарском стане заиграли в зурны, глухо забил бубен.

На стругах заревели трубы, зарокотали барабаны. Звуки катились над равниной, как вешние воды. Леса отошли назад, раскинулась степь, и по ней носилось множество всадников, горько дымили костры.

От берега оторвался челн и поплыл наперерез стругам. В нем стоял татарин в пестром халате и махал рукой. Ермак хмуро посмотрел на посланца:

— Допустить!

Глаза вороватые, сам хилый, согнулся и руку к сердцу прижал, заговорил быстро, захлебываясь. Толмач стал переводить речь, но атаман сказал:

— По-татарски и сам знаю.

— Я ничтожный слуга Варвары послан к тебе, — продолжал татарин. — Повелел тебе господин выйти на берег и просить у него милости. На Русь живым отпустит и выкуп не возьмет. Великий и всемогущий аллах наградил моего господина властью и силой. Видишь, сколько войска собралось у него. Куда пойдешь, что сделаешь? Хочешь жить, проси пощады, целуй сапог моего господина…

Глаза Ермака потемнели. Усмехаясь, он ответил татарину:

— Опоздал твой мурзак на долгие годы. Пусть бьет челом нам, — Русь сюда пришла, и земли, леса, воды станут тут для вогуличей и остяков вольными. Иди, пока не всыпали плетей, не ведает твой мурзак, что говорит. У нас на Руси таков обычай — никто и никому не лижет сапог. А кто и лижет по своей трусости и подлости, того народ не чтит и зовет срамным словом.

Ермак говорил медлено и спокойно, не спуская глаз с посланца.

— И не пугай нас смертью, — продолжал он. — На сибирских перепутьях она не раз поджидала нас, да отступала, ибо не вывести русский корень ни смерти, ни лиходею. Передай своему владыке: коли храбрый он, биться будем!

Темной ночью казаки выгрузились со стругов, быстро окопались, и на брезжущем рассвете, только погасли в татарском стане костры, сотни пешим строем пошли на слом. Татары встретили их косым частопадом стрел. В середине толпы на тяжелом вороном коне выступал Варвара в сверкающей кольчуге. Он сердито кричал и гнал копейщиков плетью на русскую рать. Ермак стоял на холме под стягом Егория Победоносца. Он правил боем. Махнул рукой, и с берега ударили три пушки, ветер понес над бранным полем пороховый дым. Татары заметались, но князьки с уланами неустрашимо двигались вперед и гнали толпы. Распаленные муллами фанатики шли с короткими кривыми мечами, их крики слились в протяжный вой. Они резались смертно. Савва палицей вертел над головой, не допускал к себе врагов. Впервые он встретил такое множество их, и дух его дрогнул. С горящими ненавистью глазами татары подбирались к нему, как звери к жертве. Худо довелось бы попу, но выручил Брязга с казаками. Вертлявый, черномазый, он и сам походил на татарина, крича по-татарски, колол, рубил, резал турецким ятаганом. Его молодцы кидались в кипень. Любо было глядеть на опытных и бесстрашных воинов. С противником, равным по силе, долго кружились, как коршуны в схватке; карауля роковой миг, подстерегая оплошку, всаживали нож или саблю в самое сердце.

Внутри у Ермака все ходило ходуном. Сесть бы на коня да помчаться в горячую яростную волну, навстречу Варваре. Видать по всему, тот — воин. Да нельзя уходить с холма! По бою угадывалось — умен и хитер враг: он слал конницу и на полдень, и на север, чтобы охватить дружину. Но Ермак крепко держал боковые рубежи. Впервые он встретил достойную силу, и хоть трудно доводилось, но лестно было выстоять в такой схватке.

Бились весь день, и только ночь разняла врагов. И будто договорились: во мраке жгли костры, оберегались, но ни стрела, ни свинец не перелетали в чужой стан. На заре затрубили в трубы, забили в барабаны и снова сошлись в кровавой сече. Вот русские отбросили татар, но Варвара тут как тут — ведет новые толпы и теснит казаков.

Жалко было зелья, но Ермак наказал бить из пушек. Видя, что татары измотались и близится решительная минута, он сам повел на приступ. Атаманы первыми кинулись на валы, и настал тот миг, когда как бы внезапно иссякла татарская сила. И тут казаки пошли на слом.

Князья бежали с поля, за ними устремились их воины. Один Варвара решительно осадил коня на перепутье и хлестал бегущих тяжелой плетью. Но что мог поделать он в этом хлынувшем ревущем потоке людей, объятых ужасом смерти.

Издали он заметил плечистого, коренастого воеводу с курчавой бородой и угадал в нем Ермака. И тут Варвара не изменил себе; в последний миг он всадил нож в свое сердце и свалился с вороного коня.