Читаем без скачивания Путь волшебника - Джон Адамс

Вдруг он ощутил локтем касание.

— Ты уверен, что хочешь сделать это? — прошептал безымянный монах.

Хуан Фа замер, затем обернулся к монаху — черному силуэту среди сумрака. На чисто выбритом темени — блик лунного света. Монах оставил имя вместе с прежней жизнью.

— Эти варвары — не убийцы! — прошептал он настойчиво. — Они пощадили тебя, забрали имущество, но сохранили жизнь. Лишить их жизни — значит отплатить за сострадание злом.

— Негодяи думали, что крадут только лошадь, но они ошиблись, — возразил Хуан Фа. — Вскоре откроют седельные мешки и обнаружат драконий зуб…

Монах спорить не посмел. Знал: варвары ни за что не расстанутся со столь великим сокровищем.

Но драконий зуб мало значил для Хуан Фа. Он хотел вернуть свою кобылицу. Варвары не представляют ценности такой лошади. Они поедают коней, словно кур. Даже если не забьют, выждут, пока ожеребится, и будут делать из молока отвратительный дурманящий напиток.

Хуан Фа решил во что бы то ни стало вернуть лошадь. И он не оставит обидчиков в живых.

Страх сжимал его сердце. Сколько же здесь врагов? Непонятно… Следует применить волчью тактику великого мудреца-воителя Цзян Цзыя: атаковать неожиданно, в самом уязвимом месте.

Пошел крадучись сквозь каменистую пустошь. Лишь изредка стебли травы касались его беззвучно ступающих ног, неслышно скользили по одежде, сотканной из мягкого шелка.

Хуан Фа бросился в атаку.

Сторожил варвар, одетый в мохнатую накидку из шкуры мускусного быка и меховую шапку. Но дерзкий вор пренебрег обязанностью, заснул, привалившись спиной к корявому стволу почти безлистного саксаула. Негодяев оказалось двое. Второй лежал рядом, завернувшись в одеяло. Костра они разводить не стали.

В сумраке разнесся крик. Хуан Фа отметил мимоходом: это улар. Он проснулся и слетел со скалистой вершины, чтобы спрятаться среди камней. На юге, в горах за студеной бурной рекой, завыл волк.

Купец шагнул к спящему варвару, выдернул из расслабленных рук свой же бронзовый топор и обрушил на лицо, не дав преступнику шанса вскочить на ноги. Тот, залитый черной в сумраке кровью, захрипел — и все же попытался встать. Хуан Фа ударил по темени, приканчивая.

Кривоногий приятель вора пробудился. Заорал, выскочил из-под одеяла и прыгнул за камни, словно тушканчик.

А, хочешь побегать наперегонки с бронзой? Купец ухмыльнулся и швырнул топор. Удар в левое легкое швырнул варвара наземь, лишив всякого желания драться.

— Ты думал, это весело, украсть у человека лошадь и сандалию? Посмейся теперь! — прорычал Хуан Фа и размозжил врагу голову.

Все же убивать — скверно. Расправа над сонными еще не скоро сотрется в памяти. И даже если ты шутишь, разя второго врага, легче на сердце не становится. Проклятые конокрады.

Перевернув злодея на спину, Хуан Фа удостоверился: не дышит.

И вдруг торговцу стало нехорошо. Вор оказался мальчишкой, лет тринадцати от силы, чье тело едва приняло взрослые пропорции. Он лежал на спине, уставившись мертвыми глазами в предрассветную серость. Зубы подпилены — треугольные острые клыки, на лице татуировка: темный древесный ствол от подбородка до лба. От ствола по щекам, скулам и лбу тянутся ветви. Мальчик носил на коже священный символ, Древо Жизни.

Хуан Фа пожалел, что увидел это лицо. Возможно, мальчик — шаман. Купец подошел к другому варвару. И у того зубы заточены, а на лице племенные знаки. И тоже совсем молоденький.

Хуан Фа подумал, что лишь пять лет назад был в таком же возрасте.

И слов не хватит описать, как встревожил и расстроил вид убитых. Хотя желудок был пуст, купец отковылял в сторону и постоял нагнувшись, пока сердце не перестало колотиться в груди, пока не прекратила толкаться в глотку желчь. Не хотелось глядеть в лица мертвецов.

— Боцзин! — позвал он кобылицу. — Как ты?

Шагнул ближе, чтобы уловила запах. Она ткнула влажным носом под мышку, купец благодарно погладил ее шею. Славная лошадка, лучше тебя в целом мире нет… Купил ее у банды варваров-арабов, и уж здешним горным лиходеям отдавать на съедение такое чудо постыдно.

Погладил нежно бок. Неделями вел ее в поводу через горы, боясь, что от тяжести всадника она потеряет жеребенка.

Проверил седельные сумки, вытащил левую сандалию и сказал мертвым варварам: «Ха-ха-ха».

Скудные запасы еды сохранились, конокрады лишь доели сморщенные сушеные яблоки. Но серебро осталось вместе с драгоценным умащеньем из ладана для Янь, опиумной смолой и драконовым зубом для продажи аптекарям.

Монах наконец осмелился подойти к месту убийства.

— Можно мне приготовить для нас немного бобов? — спросил робко.

Хуан Фа разозлился. Монах-то не трус. Добрался сюда аж из Персии, а ведь люди императора Цинь запросто отрежут даосу язык. Император не жалует ни буддистов, ни даосов.

Но ведь монах отказался помогать в бою. Конечно, на того, кто не может убивать живое и не ест мяса, в серьезной переделке рассчитывать заведомо не приходится. Но теперь, после жуткой ночи, Хуан Фа не более симпатизировал даосу, чем император. К демонам святош и их смирение!

— Нельзя! — буркнул купец.

Монах лишь смиренно поклонился в ответ.

Удовольствовавшись такой покорностью, Хуан Фа развел костерок. Хвороста было не найти, пришлось обойтись сухим пометом диких ослов — по весне они забредали сюда с юга. Вскоре огонь заполыхал драгоценным камнем. В его свете среди позлащенной бликами травы под деревом обнаружился выбеленный солнцем череп огромного быка. Широкие, когда-то черные рога подернулись пепельной серостью. На черепе обнаружились нацарапанные углем строчки:

За священные горыСадится холодный месяц.Мои руки мертвеют от стужи.Не сюда ли богиПолзут умирать?

Хуан Фа глянул вниз, к подножию гор, и действительно увидел на юго-востоке садящийся месяц. Казалось, лунный диск далеко внизу, и купец смотрит сверху, словно бог среди облаков. Месяц колебался в сиреневом сиянии рассвета, уподобляясь жемчужине под водой, блестел, медленно опускаясь в туман. Склоны на много ли покрывал черный бесплодный камень. Где-то впереди должны светиться костры последнего в этом году каравана. Его следовало догнать — едва ли он опередил больше чем на пару-тройку дней.

Уставший до смерти купец завернулся в одеяло варвара и попытался уснуть. Но лица убитых мальчиков пришли кошмарами в сон, сделали его зыбким и тревожным. Во сне множество горских детей окружили стоянку, жестоко смеясь, готовя месть.

Горы Алтая черны, но пустыня у их подножия рыжая. Рыжие там и песок, и скалы. Стебли редкой травы покрывает буроватая пыль.

Купец и монах пришли, ведя за собой кобылицу, в обнесенное глиняными стенами торговое поселение Урумчи на краю пустыни Такла-Макан.

Два дня Хуан Фа не мог уснуть. Ночами видел кружащих в траве мстительных духов, днями ощущал себя разбитым и сонным.

В каждой душе совмещаются инь и ян. Каждая балансирует меж светом и тьмой. Если поддался тьме, следует восстановить равновесие.

Эта мысль утешила. Душу радовали привычные крики петухов, глаз — вывешенные на просушку шелковые одежды на кустах у глинобитных хижин. Ноздри щекотал аромат тушеных бобов с курятиной. А еще радостнее ощущать себя за стенами крепости, пусть и красными, подобно пустыне.

В крепость Хуан Фа пошел доложить о случившемся. Убийство преступников, пусть всего лишь двоих мальчишек-конокрадов, — не мелочь. Зло наказано правомерно, все должны об этом узнать — иначе не избежать возмездия.

Купец за себя не тревожился. Он здесь всего лишь прохожий. Через полтора месяца окажется в безопасности, в своей родной усадьбе близ озера, с чудесной кобылицей в стойле и выкупом за Янь.

А вот здешние купцы и поселенцы останутся среди варваров. Селились в этих краях большей частью камнерезы, работавшие с нефритом, который добывался у подножия Черных гор. Но с каждым годом сквозь Урумчи проходило все больше караванов, направляющихся в Персию и Грецию. Караванщики и содержатели гостиниц платили варварам немалые деньги за возможность без опаски пересекать их земли и потому имели право знать о преступниках, нарушивших соглашение и заплативших за то жизнью.

Хуан Фа явился к начальнику гарнизона, зажиточному и влиятельному человеку, носившему широкий золотой пояс, полагавшийся его званию, поверх многослойного панциря из красного шелка. Чун Дэмин сидел подле большого обшарпанного дома и поедал жидкую кашу из красной керамической миски. Начальник был совершенно сед, а бороду имел такой длины, что, должно быть, считал себя ровней императорским сановникам.

Рядом, будто жена, сидела на корточках варварка в одеяниях из ярко-синего шелка. Хуан Фа почтительно поклонился, сцепив руки, приблизился, дождался позволения и поведал о деле.