Читаем без скачивания Сказания и повести о Куликовской битве - Дмитрий Лихачев

Даниил, создавая Киприановскую редакцию «Сказания», взял за основу своей переработки вариант У Основной редакции (это видно и на больших отрывках текста, и нашло отражение в отдельных специфических словах и словосочетаниях). Источник своего сочинения Даниил последовательно и сильно сокращает. Вместе с тем он широко использует в своей работе пространную летописную повесть, делая из нее отдельные вставки и перерабатывая на ее основе текст источника. Даниил включает в свою редакцию «Сказания» большой рассказ об истории подавления на митрополию Киприана. В некоторых подробностях исторического характера Киприановская редакция сообщает сведения, о которых в других памятниках Куликовского цикла не говорится. Видимо, митрополит Даниил использовал и не дошедшие до нас источники, связанные с Куликовской битвой.

Распространенная редакция «Сказания», как видно уже из ее названия, отличается от других редакций произведения наличием в ней новых эпизодов и расширением, за счет всякого рода подробностей, общих для всех редакций эпизодов. Самые существенные вставные рассказы Распространенной редакции — рассказ о посольстве Захарии Тютчева к Мамаю и рассказ о новгородцах.

Развитие и усложнение эпизодов, присущих всем редакциям «Сказания», в рассматриваемой редакции идет путем введения дополнительных подробностей, усложнения сюжетной линии того или другого эпизода. Так, например, во всех редакциях говорится о посылке литовским князем своего посла к Мамаю, в Распространенной же редакции называется имя этого посла — Бортеш и вводится рассказ Бортеша, характеризующий Мамая в резко отрицательных тонах.

Во всех редакциях «Сказания» сообщается о посылке с дарами от великого князя московского к Мамаю посла Захарии Тютчева. В Распространенной редакции — большой сюжетный рассказ об этом посольстве. В сущности — это целая законченная повесть.

В основе повести о посольстве Захарии, помещенной в Распространенной редакции «Сказания», вероятнее всего, лежит устный по происхождению легендарно-сказочный рассказ о хитроумном русском после. Сказочно-эпическое происхождение этой повести отчетливо проявляется и в мелких частных эпизодах ее, ж в самой ее сути — в характере рассказа о том, как удалось русскому послу обмануть грозного повелителя Орды. Но легендарное предание предстает в «Сказании» в литературно обработанном виде и, несмотря на сюжетную завершенность этого легендарно-сказочного рассказа самого по себе, в составе «Сказания» он является отдельным эпизодом обширного единого повествования о событиях 1380 г. Й эпизод этот тесно связан в литературно-художественном и идеологическом отношении со всем сюжетом Распространенной редакции «Сказания». Об этом красноречиво свидетельствует рассказ о посольстве к Мамаю Бортеша. В обоих рассказах (о после от противника Мамая и о после от союзника Мамая) перед читателем в самом неприглядном виде предстает золотоордынский правитель — враг Русской земли.

Литовский посол рассказывает своему князю о том впечатлении, какое произвел на него Мамай. В этом рассказе Мамай выступает как заносчивый, но недалекий и даже глупый правитель. Повесть о посольстве Захарии наглядно иллюстрирует тупоумие Мамая: умному и находчивому русскому послу без труда удается его одурачить.

Рассказ о посольстве Захарии, как и рассказ о посольстве Бортеша, не является механическим включением в повествование нового занимательного эпизода, оба они подчинены общей тенденции рассматриваемой редакции — стремлению еще полнее, шире ж увлекательнее рассказать о событиях 1380 г. Не менее ярко эта же тенденция Распространенной редакции проявилась и в рассказе о новгородцах.

В Распространенной редакции «Сказания» имеется большой рассказ, в котором описывается, как в Новгороде узнали о готовящемся в Москве походе против Мамая и как новгородцы решили пойти на помощь к великому князю московскому ж осуществили это решение. Так же как и рассказ о посольстве Захарии, рассказ о новгородцах сам по себе представляет целую повесть. (В некоторых списках Распространенной редакции, в которых дается заглавие отдельным эпизодам «Сказания», эпизод о новгородцах так и озаглавлен: «Скажу вам иную повесть о мужех новгородцах великого Новгорода» — список ГПБ, собр. Погодина, № 1414). В основе повести о новгородцах, скорее всего, лежит устное предание новгородского происхождения об участии новгородцев в битве на Куликовом поле. Об этом свидетельствует не только идейная направленность данной повести — стремление показать активное и действенное участие Новгорода на стороне великого князя московского (в летописных источниках об участии новгородцев в Куликовской битве ничего не говорится), но и ряд таких деталей повести, которые отражают специфически новгородские черты быта (роль в жизни Новгорода архиепископа, новгородского веча и т. п.). Подобно повести о посольстве Захарии, повесть о новгородцах в составе Распространенной редакции «Сказания» представляет собой уже литературную переработку местного предания, она входит в сюжет произведения как тесно связанный с ним эпизод. Включение в число участников Куликовской битвы новгородских сил отразилось в целом ряде эпизодов памятника. В Распространенной редакции «Сказания» в рассказе об уряжении полков на Коломне говорится, что великий князь, «приехав к полком новгородцким и видев их, подивися, яко чюдно зрети учрежение их и нарочети к боеви», здесь же сообщается, что Дмитрий Иванович отводит новгородцам левый фланг: «левую руку учини новгородцких насадников» (с. 89).214 (В предшествующих Распространенной редакции текстах «Сказания» в данном месте о новгородцах ничего не сообщается). Упоминаются новгородцы и в ответе бояр Олегу Рязанскому, когда он был удивлен тем, что Дмитрий осмелился пойти против Мамая. После слов бояр о том, что Сергий благословил Дмитрия на битву с Ордой и дал в помощь великому князю московскому двух иноков своего монастыря, в Распространенной редакции добавлено: «А еще сказывают, приидоша к нему на помощь новгородцы со многими силами своими, а воинство их, сказывают, вельми красно и храбра зело» (с. 90).

Установить время создания Распространенной редакции «Сказания» на основе имеющихся данных весьма трудно. Бесспорно можно утверждать, что эта редакция была написана до начала XVII в., так как один аз списков ее находится в конце так называемого Тверского сборника, написанного скорописью начала XVII в. (ГПБ, собр. Погодина, № 1414).

В какое же время было написано «Сказание о Мамаевом побоище»? Мы видели, что Летописная редакция, являющаяся переработкой Основной редакции, существовала уже в начале XVI в. Следовательно, «Сказание», во всяком случае, было написано не позже конца XV — начала XVI столетия. В науке существует много гипотез относительно датировки «Сказания». Диапазон времени, к которому относят создание этого произведения, весьма велик: от 90-х гг. XIV в. до 30–40-х гг. XVI столетия. Вопрос о времени написания «Сказания» тесно связан с целым рядом других проблем.

В «Сказании» встречается много имен, по другим источникам неизвестных, перечисляются мелкие северо-восточные удельные княжества, существование которых в конце XIV в. вызывает сомнение. Но в данном случае мы можем видеть в «Сказании» отражение таких реальных данных, которые в других источниках оказались не зафиксированными, и наличие их в «Сказании» как раз и может свидетельствовать о возникновении памятника в близкое к событиям 1380 г. время.215 Однако в «Сказании» есть три явных анахронизма. Каково же их значение для датировки произведения и для идейного содержания памятника?

Один из этих анахронизмов — уже упоминавшаяся замена имени литовского князя: Ольгерд вместо — Ягайло. Второй анахронизм — включение в число персонажей «Сказания» митрополита Киприана, который выступает в «Сказании» как духовный наставник, советчик великого князя. А между тем на самом деле в 1380 г. Киприана в Москве не было — он находился в это время в Киеве. Третий анахронизм — слова «Сказания» о том, что великий князь, уходя на поле брани из Москвы, молится перед иконой Владимирской богоматери. На самом деле эта икона, почитавшаяся патрональной иконой всей Русской земли (сейчас она находится в Третьяковской галерее), была перенесена из Владимира в Москву лишь в 1395 г., во время движения на Русь войск Тимура.

Как исторические ошибки, возникшие из-за того, что произведение писалось спустя много времени после описываемого в нем события, все эти анахронизмы объяснены быть не могут. Русскую историю и в XV, и в XVI вв. знали хорошо, и в произведении на историческую тему так ошибаться не могли. Об Ольгерде имелись подробные сведения в летописях, не менее подробные сведения имелись там же и о Киприане. О перенесении иконы Владимирской богоматери в Москву во время похода Тимура сообщалось в «Повести о Темир-Аксаке», первоначальная версия которой возникла не позже первой четверти XV в., а последующие редакции расцвечивали всевозможными подробностями как раз историю перенесения иконы из Владимира в Москву и ее чудесного вмешательства в спасение Москвы от нашествия Тимура. И если уж видеть в этих анахронизмах непроизвольное, бессознательное совмещение разновременных фактов, то гораздо больше оснований считать, что это могло произойти в не слишком отдаленное от самих событий время, когда автор еще полагался на свою память и не считал нужным обращаться ддя проверки своих сведений к письменным источникам. Показательно, что все три перечисленных анахронизма очень близки по времени к событию, являющемуся центральным для темы «Сказания». Не исключено, однако, что-сообщение о Владимирской иконе представляет отражение в «Сказании» не зафиксированного по другим источникам факта (икона на какое-то время могла приноситься в Москву из Владимира идо 1395 г.), а включение в число действующих лиц «Сказания» Киприана ж замена имени литовского князя были сделаны автором «Сказания» сознательно из дитера-турно-публицистических соображений.