Читаем без скачивания На задворках галактики - Александр Валидуда

– А дальше-то как, отче? Неужто всё?

– Э нет. Образумлюсь, найду в себе силы. Признаться, я и по сей день иногда души врачую… Больше как психолог, хоть и нету нас в стране такой профессии. Но иногда и дух человеческий вразумляю, – он затянулся и помолчал. – Не могу отказать страждущим. Приходят ведь за советом, за утешением, да за наставлением. Как тут отказать? И всё больше из ваших, их вольногоров.

– Это почему же? – Масканин искренне удивился.

– Почему? Хе! Может быть оттого, что вы, вольногоры, зло воюете? А вот хотя бы и тебя взять. Наградами тебя явно обидели. Чевой-то я их не приметил. Ну да ничего, с железяками с энтими. Вон знак твой добровольческий – Крест Андреевский… Я же тоже войну с самого начала видел, знаю, сколько добровольцев осталось. Она, проклятая, как началась? С ходу! Объявили добровольческий набор, армию отмобилизовать не успели – и вперёд! Выручать Аргивею! Поначалу-то всё успешно начиналось, с ходу реммские укрепрайоны прошли и сам Реммс взяли. Сам в нём гулял, помню. Через два месяца вышли в центральный Велгон. Танкисты и кавалерия в дне марша от столицы… А потом почти катастрофа. Недооценили велгонца и поплатились. Так что крестик твой поболее иной награды стоит.

Унтер приумолк, пуская дым, да рассматривая у Масканина 'Вишню' и знак 'штыковой бой'.

– Сколько в штыки ходил? На самом деле?

– Не помню.

– Во! И для тебя даже завалящую медальку пожалели.

– И-и… – Максим сдержался, чтоб по привычке не чертыхнуться.

– И правильно, – всё понял бывший батюшка. – Не для этого живём… Ты как, завтракал?

– Да, успел перехватить.

– Тогда, на вот, глотни на посошок.

– Спасибо, – Масканин отхлебнул и вернул флягу. – Пойду, отче. Выздоравливайте.

– Береги тебя Господь, сынок.

…Максим шёл, погрузившись в себя. Ноги сами вынесли в кварталы, примыкающие к железнодорожной станции. Где-то на путях стоял санитарный эшелон к которому временно прикомандировали Танюшу. Не её одну, конечно, почти всех санинструкторов полка на эшелон перевели. Два дня не виделись. Хотя бы узнать как она.

Полк стоял у Белоградья четвёртый день. Одно название – стоял. На самом деле он был раздёрган. Часть батальонов и спецов до сих пор где-то на путях застряли. Всё из-за диверсий и неудавшегося бунта. Диверсанты, впрочем, мало чего добились, войска охраны тыла оказались на высоте. А выступление изменников-бунтовщиков на корню задавил тот самый Семёнов. Ходили упорные слухи, что по всей стране планировались подрывные акции и что даже в некоторых городах велгонские наймиты временно захватили власть.

За последние дни беженцев в Белоградье прибавилось. Бежали от приблизившегося фронта, волна эвакуации захлестнула город как полтора года назад.

Максим остановился у продуктового магазинчика, обдумывая как срезать путь. У дверей во всю ругались две женщины. Вроде и приличного вида обе, а кроют друг дружку, что у иного прохожего и уши повянут. Вновь пошёл снег. Это хорошо, скроет намешанную тысячами ног грязь.

Он направился мимо двухэтажек. Во дворах привычная в последнее время картина: многолюдно и не утихающий гомон. Разбившись на кучки, беженцы заняты какими-то своими делами. Всюду большие чемоданы, пронырливая и беззаботная детвора, невесть откуда взявшиеся полевые кухни. Суетятся повара, прохаживаются полицейские, приставленные видимо для порядка. Беженцев было много. Особенно это заметно, когда с трудом удаётся преодолеть один из дворов. В глаза бросаются зашторенные окна прилегающих домов и развешанное прямо на ветвях стиранное бельё. Это ж как они на морозе живут? Впрочем, деваться людям некуда. Хочешь, не хочешь, а мучайся. Жить захочешь, и мороз стерпишь, и вонь импровизированных отхожих мест.

На станции всё также многолюдно, но беженцев здесь ощутимо меньше. На путях скопилось несколько военных эшелонов. На перроне и в округе, на первый взгляд, не протолкнуться. Везде кучки солдат, кто-то куда-то торопится, то и дело орут сержанты, грохот, хохот, ругань. Кто-то прямо на улице, за неимением зеркала и иных условий, бреет товарища, кто-то занят стиркой. Нда, хоть морозец и мелкий, но однако это морозец, и ну б его нафик бриться или постирушки устраивать. Ан нет, жизнь кипит и бурлит. То там, то здесь предупреждающие крики несущих в походных котелках кипяток. И среди всего этого людского моря выделялись никуда не спешащие комендантские патрули и усиленные наряды полевой жандармерии.

Это хорошо ещё, что небо чистое. Кроме своих летунов – никого. Двое суток велгонский воздушный флот пытался станцию разбомбить, но не смог. Вокруг столько зениток, что редкие прорвавшиеся 'счастливчики' просто не успевали лечь на боевой курс. А в воздухе Белоградье сразу два полка истребителей ПВО прикрывает. За двое суток велгонцы потеряли свыше полусотни бомбовозов и штурмовиков. Эта ночь прошла спокойно, скученные составы целы. В небе дежурные звенья Ер-5 и Л-3. И даже редкие реактивные Ер-22 иногда оставляли свой инверсионный след. Посмотришь на такой белёсый след, порадуешься чистому небу и сразу на душе спокойней становится.

Масканин свернул к перрону, в сотый раз, наверное, высматривая госпитальный поезд. Пробраться к нему казалось невозможно. Помимо толпящихся бойцов, путь преграждал состав с накрытыми тентами самоходками. А там часовые, плюс жандармы зоркие на перроне торчат. Придётся в обход.

– Макс! – окликнули с боку.

Масканин резко обернулся. В двух шагах улыбался Димка Арефьев, его бывший командир роты, а ныне начштаба второго батальона. Обнявшись, осмотрели друг друга. Сколько ж это, месяца два не виделись? Не смотря на то что однополчанами остались.

– А я всё думаю, как там мой бывший субалтерн? Мне сказали, тебя в госпиталь после той деревеньки…

– Да нормально. Живём пока. А ты?

– Как видишь! Под штурмовку раз угодил, но повезло. Дома так и не побывал, не отпускают.

– Смотрю, тебя с повышением можно поздравить. Штабс-капитаном стал.

– Радости мало, – отмахнулся Арефьев. – Офицеров не хватает, в ротных один подпоручик с боевым опытом. Остальные – молодёжь, прапора последнего выпуска. Приходиться их не на взвод, а на полуроту или сразу на роту ставить. Хорошо хоть унтеров толковых подбросили. Двоих я сразу на подпрапоров выдвинул, комбат с Дедом утвердили. Иначе – вообще завал. Над двумя ротами шефствую.

Дальше разговор потёк в привычном русле. Кто живой, кто и где погиб. Потом о делах текущих. Оказалось, эшелон с батальоном Арефьева прибыл на станцию под утро. Разгружаться не дают, горячей пищи не обещают. Вот и пошёл Арефьев в энный раз выяснять, сколько батальону на путях стоять. Масканин же рассказал о событиях прошедшей ночи.

– Да, совсем бардак, – Арефьев сплюнул и закурил. – Слышал я где-то у депо одного майора зарезали. Взяли документы, оружие и деньги. Главное – документы. И путейцы, вроде, забастовали.

– Притихли уже. Активистов – к стенке или на виселицу, так сразу всё заработало. Теперь ждём, когда это затор рассосётся.

– Значит, не всех сволочей переловили. У нас тут недавно агитатор шастал…

– Не понял. Какой, нахрен, агитатор?

– Полчаса назад взяли. За вражескую пропаганду. Ходил подлюка, между вагонов и что-то там блажил, мол, зачем воевать, с войной надо здесь в тылу кончать. Короче, все по домам. Я его сам видел. Выхожу из вагона, смотрю, что за член такой стоит и вещает как тот краснобай? Да ещё как вещает! Тембр у него, знаешь, какой-то завораживающий. Куда, думаю, часовой смотрел? Как пропустил? А господа егеря, нечего сказать, сидят, уши развесили. Член этот как меня заметил, всё бочком, бочком – и шмыг под вагон! Я, блин, за ним, смотрю, а там его уже Зеленский пинает. Лопатой ему ногу перебил и давай сапогами трамбовать. Жандармы еле оттащили. У Зеленского всё братья погибли, вот и совался…

– А что часовой? Спал?

– Сопляк он! Тоже лопухи развесил… Я его на пять суток под арест. Теперь с комбатом не знаем, что с ним делать. Трибунал ведь…

– Попугай его, подержи под арестом подольше. А там, глядишь, малиновые забудут.

– И то верно. Попробую комбата уговорить. Майор у нас жёсткий и скор на расправу. Но отходчивый… Ладно, побегу, извини. Может на сей раз хоть что-то прояснится.

– Беги, Дим. Увидимся.

Танюшу Максим увидел издали. Вернее услышал. Среди шума и суеты звонко звучал её громкий голосок. Она распекала санитаров, потрясая зажатыми в руке бумагами. Получив разнос, санитары похватали тюки и полезли в вагон. А Танюша рассеянно и устало прислонилась к вагону. И тут она увидала продирающегося сквозь толпу Масканина. От неожиданности она зачем-то начала поправлять уложенные под шапку волосы. Усталость двух бессонных ночей в миг исчезла, а сердце заколотилось, словно пойманная в клетке птица. Татьяна улыбнулась и бросилась на встречу.