Читаем без скачивания Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

— Боже мой! А я-то думала…

— Жозефина, давай я тебе расскажу, как я познакомился с твоей сестрой. Хочешь, я попрошу принести нам что-нибудь попить?

Жозефина, нервно сглотнув, сказала, что это прекрасная мысль. У нее пересохло в горле.

Филипп заказал два кофе и два больших стакана воды. Потом стал рассказывать.

— Это было лет двадцать назад, моя адвокатская карьера только начиналась. Я уже два или три года проработал во Франции и отправился на стажировку к Дорману и Стеллеру в Нью-Йорк, в отдел авторских прав, и очень этим гордился, поверь! Однажды мне позвонил руководитель известной американской киностудии, не буду называть его имя, и предложил довольно скользкое дело, которое могло меня заинтересовать: речь шла о молодой француженке. Я спросил, в чем там суть, и вот что он мне рассказал… Несколько студентов-старшекурсников Колумбийского университета написали вместе дипломный сценарий. Написали отлично и в конце года получили премию за самую оригинальную, блестящую и цельную студенческую работу. Этот сценарий экранизировал некто Габор Минар. Он снял получасовой короткометражный фильм, который профинансировал Колумбийский университет. Фильм очень хвалили преподаватели, и молодой режиссер получил возможность заключать контракты на более амбициозные проекты. Этот фильм постоянно показывали на университетских конкурсах, и каждый раз он получал какой-нибудь приз. Ирис была однокурсницей Габора, участвовала в написании сценария. Пока ничего особенного, никакого криминала. Только вот потом все испортилось. Ирис слегка изменила сценарий, сделала из него полнометражную версию и предложила ее голливудской киностудии, в которой работал позвонивший мне человек, в качестве оригинального проекта. Студии безумно понравился сценарий, и с девушкой мгновенно подписали контракт на семь лет. И на много нулей. Это была сенсация, все ждали шумного успеха, кинопресса только и писала, что о будущем фильме…

— Дома у нас тоже только об этом и говорили. Мать от счастья ног под собой не чуяла.

— И было отчего! Впервые выпускник, едва покинувший университетские стены, получил такой контракт. Все сошло бы ей с рук, если б слухи не докатились до однокурсницы Ирис, которая тоже участвовала в том университетском проекте. Она нашла сценарий твоей сестры, сравнила с первоначальным текстом и убедила руководство киностудии в том, что Ирис его украла, короче совершила преступление, и очень тяжкое по американским меркам. Дело меня зацепило, я взял его, встретился с твоей сестрой и безумно влюбился… Я сделал все, чтобы вытащить ее из этой истории. В наказание ей запретили работать в Штатах и даже отобрали визу на десять лет. Американский закон не шутит с лжецами. Там это считается страшным пороком!

— Потому-то Клинтона так изваляли в грязи…

— Словом, наше дело замяли. Габор Минар и другие студенты ни о чем не узнали, а девушка, которая все это раскрыла, получила изрядную компенсацию… с моей помощью. Она согласилась забрать жалобу за кругленькую сумму в долларах. У меня были деньги, я выиграл два или три очень выгодных дела, ну и заплатил…

— Потому что был влюблен в Ирис…

— Да. Не то слово! — сказал Филипп, улыбнувшись. — Я втрескался по уши. До потери пульса. Она без единого слова приняла мое заступничество и выслушала решение, но наверняка была глубоко уязвлена тем, что ее поймали за руку. Мне хотелось стереть из ее памяти эту историю, залечить рану, нанесенную ее самолюбию. Я работал, как сумасшедший, чтобы сделать ее счастливой, уговаривал вновь начать писать, она часто об этом говорила, но никак не получалось… Тогда я попытался заинтересовать ее другим — в смысле, другим искусством. Твоя сестра — артистическая натура, художник. И притом несостоявшийся, обиженный художник, хуже не придумаешь. Ничто никогда не принесет ей удовлетворения. Она мечтает о другой жизни, она мечтает создавать, творить — но увы, нужно не мечтать, а делать. Когда я услышал о том, что она пишет книгу, тут же заподозрил подвох. А когда узнал, что книга о двенадцатом веке, стал ждать неприятностей…

— Она встретила издателя на званом ужине, похвасталась, что пишет, он предложил подписать с ней контракт, и она запуталась в собственной лжи. А у меня в тот период были большие проблемы с деньгами, Антуан уехал, оставив огромный долг, меня буквально держали за горло. К тому же, я и сама давно хотела писать, да не решалась. Вот и согласилась…

— И ты поняла, что тебя увлекла некая сила, которая тебе неподвластна…

— А теперь мне надо прекратить все это. Она умоляет меня написать новую книгу, но я не могу и не хочу.

Они молча переглянулись. Филипп поигрывал своей серебряной ручкой: постукивал кончиком по столу, переворачивал ручку и стучал опять. Этот глухой ритмичный звук как-то выравнивал их мысли.

— Есть еще одна проблема, Филипп…

Он поднял голову, взглянул печально и мрачно. Перестал барабанить ручкой по столу. Постучав, вошла секретарша и поставила на стол две чашки кофе. Филипп передал Жозефине чашку, потом сахарницу. Она взяла кусочек сахара и положила его в рот, запивая кофе. Филипп посмотрел на нее с умилением.

— Папа тоже так делал, — сказала она, поставив чашку. — Я хочу обсудить с тобой еще один момент… Это очень важно для меня.

— Слушаю тебя, Жозефина.

— Я не хочу, чтобы ты платил налоги за книгу. Видимо, я заработаю очень много денег: так мне сказала Ирис. Еще она сказала, что ты запросто оплатишь все налоги, что ты даже их не заметишь — а я так не могу, мне противно.

Он улыбнулся, взгляд его стал совсем мягким, ласковым.

— Какая ты славная…

Выпрямившись, он возобновил игру с ручкой.

— Знаешь, Жози, в одном она права: эти деньги можно растянуть на пять лет, в соответствии с законом Ланга для писателей, и я, скорее всего действительно ничего не замечу. У меня столько всяких налогов, что одним больше, одним меньше, все равно.

— Но я так не хочу.

Он подумал и сказал:

— Хорошо, что это пришло тебе в голову, и я уважаю тебя за это. Но… Жози… А какую ты предлагаешь альтернативу? Что ты заявишь авторские права? На свое имя? Что тебе подпишут чек и переведут на твой счет? Ну вот и весь мир узнает, что автор книги — ты, и, поверь мне, Жози, Ирис не переживет публичного унижения. Она может даже сделать очень-очень большую глупость.

— Ты действительно так думаешь?

Он кивнул.

— Ты же не хочешь этого, Жози?

— Нет. Этого я точно не хочу.

Ручка методично стучала по столу: тук, тук, тук…

— Мне бы хотелось помочь ей… Но это выше моих сил. Даже притом, что она моя сестра.

Она посмотрела в глаза Филиппу и повторила: «Она моя сестра»

— Я ей благодарна: без нее я никогда не начала бы писать. Это изменило меня, я стала другой. Мне захотелось все начать сначала. Я знаю, что следующая книга пойдет хуже, чем «Такая смиренная королева», потому что я не стану лезть из кожи вон, как Ирис, чтобы ее продать, ну и наплевать. Я буду писать для себя, для собственного удовольствия. Пойдет книга — тем лучше, не пойдет — тем хуже.

— Ты труженица, Жозефина. Кто там у нас сказал, что гений — это девяносто процентов пота и десять процентов таланта?

Ручка застучала по столу, ритм ускорился, словно подгоняемый растущим гневом Филиппа.

— Ирис отказывается работать, Ирис отказывается потеть… Ирис отказывается смотреть правде в глаза… О чем бы ни шла речь — о книге, о муже или о сыне!

Он рассказал о поездке в Нью-Йорк и встрече с Габором Минаром, об упрямом молчании Ирис по возвращении.

— Это совсем другая история, и ты тут ни при чем, но я думаю, что сейчас не время раскрывать миру, кто на самом деле написал книгу. Не знаю, известно ли тебе, что порядка тридцати стран купили права на роман, что говорят об экранизации, причем об очень известном режиссере, я не знаю о ком, потому что издатель не хочет разглашать его имя, пока не подписан контракт. Ты представляешь себе масштабы скандала?

Жозефина растерянно кивнула.

— Лучше ей даже не знать, что мне все известно, — продолжал Филипп. — Она привыкла к успеху, она не вынесет общественного порицания. Она сейчас живет как сомнамбула, ну и не будем ее будить. Книга — последняя из оставшихся у нее иллюзий. Пускай потом называет себя «Автором одной книги». Таких довольно много. И тогда она с достоинством выйдет из положения. Ее еще и будут хвалить за искренность!

Ручка больше не стучала. Филипп принял решение, и Жозефина не стала возражать.

— Тогда, — сказала она, подумав, — позволь мне хотя бы сделать тебе шикарный подарок. Своди меня как-нибудь на аукцион, где продается картина или вещь, которую бы тебе хотелось купить, и я ее тебе подарю…

— С удовольствием. Ты любишь живопись?

— Я лучше разбираюсь в истории и литературе. Но я подучусь…