Читаем без скачивания Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Потом он уже ничего не помнил, и большая часть воспоминаний была утрачена по вине водки и гостеприимства кислевитов. Всю свою оставшуюся жизнь Феликс был не совсем уверен, с кем разговаривал, что говорил, и как попал в комнату, что отвели для него. Однако впоследствии он был всегда рад тому, как поступил в тот день.

На следующий день Феликс проснулся с ощущением, что лошадь лягнула его в голову. «Возможно, так оно и было», — подумал он, обследовав голову на предмет синяков и ничего не заметив. Он осмотрел помещение и увидел, что полом была утрамбованная земля. Матрас был набит соломой, и кто — то набросил на него толстое лоскутное одеяло. Ночью он обслюнявил свою подушку, и мокрое пятно указывало, где располагалась его голова. По крайней мере, Феликс надеялся, что подушка всего лишь обслюнявлена.

Он поднялся на ноги и пытался припомнить, действительно ли в какой — то момент прошлого вечера он вызвал Снорри Носокуса на борцовский поединок. Его воспоминания на этот счёт были смутными, возможно, это ему всего лишь приснилось. Ощущений в перекрученных конечностях было достаточно, чтобы предположить, что Феликс участвовал в подобном дурацком занятии. Возможно, так и было.

Самое неприятное в по — настоящему крутой пьяной пирушке — никогда точно не помнишь, о чём говорил, кого мог оскорбить, кого вызывал на дурацкие поединки. Ты попросту совершаешь безумные поступки. В этот миг Феликс раздумывал — правда ли то, что алкоголь — это дар Тёмных Богов Хаоса, предназначенный делать людей безумными, как заявляют некоторые из культов в Империи, проповедующие умеренность в потреблении горячительных напитков. Хотя сейчас подобное его не беспокоило. Феликс просто полагал, что никогда снова даже не притронется к выпивке.

Раздался стук в дверь. Феликс распахнул её и прикрыл глаза от неприятного дневного света.

— Поразительно, — сказала Ульрика вместо приветствия. — Ты на ногах. Не думала, что такое возможно после того количества водки, что ты проглотил прошлой ночью.

— Столь впечатляюще, а?

— Все были под впечатлением. В особенности от того, как ты карабкался на башню воздушного корабля, пока декламировал одну из своих поэм.

— Что я сделал?!

— Я всего лишь шучу. Ты только лишь вскарабкался на башню. Большинство считало, что ты свалишься и сломаешь себе шею, но нет…

— Я действительно забрался на башню?

— Разумеется, ты что, не помнишь? Ты поспорил со Снорри Носокусом на золотой, что сможешь. В какой — то момент ты собирался проделать это с завязанными глазами, но Снорри решил, что это будет нечестное преимущество, потому как не имея возможности видеть землю, ты будешь не столь напуган. Это случилось как раз после того, как ты проиграл серебряную монету, борясь с ним на руках.

Феликс застонал:

— Что я сделал ещё?

— Когда мы танцевали, ты сообщил мне, что я самая прекрасная женщина из тех, кого ты когда — либо видел.

— Что? Прости меня.

— За что! Ты был заправским льстецом.

Феликс почувствовал, что краснеет. Одно дело льстить прелестной женщине. И совсем другое — не помнить о том, как это произошло.

— Что — нибудь ещё?

— Для одной ночи этого не достаточно? — улыбнулась она.

— Полагаю, вполне.

— Тогда ты готов прокатиться верхом?

— А?

— Ты говорил мне, что ты искусный всадник, и согласился этим утром прокатиться со мной верхом. Я покажу тебе окрестности поместья. Прошлой ночью ты воспринял это весьма воодушевлённо.

Феликс представил себя пьяным и разговаривающим с невероятно привлекательной женщиной. Он предположил, что если бы она предложила показать ему свинарники своего отца, то в том состоянии алкогольного опьянения он встретил бы подобное предложение с энтузиазмом, заслуживающим доверия.

В действительности, он проявил бы по этому поводу воодушевление в любом состоянии, кроме теперешнего. С похмелья даже вид Ульрики Магдовой представлялся менее восхитительным в сравнении с перспективой завалиться на боковую.

— С нетерпением жду увидеть тебя на спине лошади. Это, должно быть, впечатляющее зрелище.

— Должно быть, я преувеличил свои способности наездника.

— Ты умеешь ездить верхом?

— Мм… да.

— Прошлой ночью ты утверждал мне, что можешь скакать верхом столь же хорошо, как любой кислевит.

Феликс снова застонал. Какой демон овладел его языком, пока он был под воздействием водки? Что ещё он сказал? И зачем он так напился?

— Готов ехать?

Феликс кивнул:

— Просто дай мне сначала умыться.

Широким шагом он вышёл во внутренний двор. Снорри Носокус лежал, навалившись на стол, с ведром на голове. Готрек храпел, лёжа в дымящихся останках одного из костров, расслабленно сжимая в руках свой топор. Феликс прошёл к водяному насосу, подставил под него голову и начал работать рычагом. Холодные струи вызвали дрожь по позвоночнику. Он запыхтел и выдохнул, продолжая качать, надеясь отогнать похмелье причинением себе значительной боли.

Действительно ли он всё это говорил, или Ульрика Магдова подшучивает над ним? Феликс полагал, что весьма легко поверить в то, что он сказал ей о том, как она прекрасна. Он думал об этом достаточно часто за последние несколько дней. Феликс знал, что, будучи основательно пьян, имеет склонность к излишней болтливости. С другой стороны, казалось едва ли возможным, что он залез на причальную мачту воздушного корабля, раз был настолько пьян, что такого не припоминает. Это было бы безумно неосторожным деянием. «Нет, — решил он, — подобное попросту невозможно. Ульрика шутит».

Снорри поднял голову из ведра. Затуманенным взором он посмотрел на Феликса.

— Что касается того золотого, что Снорри тебе задолжал…

— Да? — тревожно спросил Феликс.

— Снорри заплатит тебе, когда мы вернёмся из Пустошей Хаоса.

— Это выглядит разумно, — произнёс Феликс и поспешил в сторону конюшен.

Феликс откинулся назад в седле и повращал головой, чтобы снять оцепенение в шее. Он смотрел вниз с вершины возвышенности — туда, где небольшие ручьи прорезали обширную равнину. Местность внизу почему — то оказалась болотистой, и яркие птички сновали туда — сюда в камышах. Феликс полагал, что заметил нескольких лягушек, прыгнувших в воду. Стрекозы проносились мимо его лица, как и другие крупные насекомые, которых он не распознал. Некоторые из них имели яркие цветные панцири с металлическим отливом, гораздо более впечатляющие, чем у любых насекомых, когда — либо им виденных. «Возможно ли, что это, некоторым образом, следствие близости Пустошей?» — раздумывал он.