Читаем без скачивания Фактор жизни - Джон Мини

Глава 59

Дети пели.

Среди прохладных вод, на острове, размещался чистый белый павильон, который соединялся с берегом легким пешеходным мостиком. Из павильона доносились звонкие, как хрусталь, голоса.

Том встал с гладких каменных плит.

Неужели он спал?

— Привет, — послышался детский голос, — Э-э-э… — Горло Тома пересохло, и он смог издать только какой-то сдавленный звук.

Маленькая девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Привет-привет-привет! — И тут же засунула в рот большой палец.

«Не пугайся», — подумал он.

Но она попятилась, едва он протянул к ней заскорузлую от грязи руку. Потом девочка развернулась и побежала; ее косички раскачивались на ходу.

Пахло теплыми пирожками.

Именно этот растекающийся повсюду, манящий аромат привел его назад, к ряду магазинов, которые выстроились вдоль туннеля с гладкими стенами. Кафе находилось поблизости от поворота, там, где туннель расширялся и открывался чудесный вид на море и протянувшийся вдоль него бульвар.

Он стоял, покачиваясь от слабости, и смотрел на полки с пирогами и на пирожные, выставленные за чистыми стеклами витрин.

«Что я хочу сделать?» — тупо думал он, и мысль эта то и дело скрывалась в привычном тумане.

Коренастая женщина, с миловидным розовым лицом, коротко остриженными белыми волосами и пухлыми руками, вынесла наполненный пирожками поднос, поставила его на стол с мраморной столешницей и, уперев руки в круглые бедра, уставилась на Тома.

— Мы еще закрыты…

— Я ищу… — Опять у него получился какой-то сдавленный звук.

Надо бы изобразить что-нибудь получше… Том собрал в кулак всю свою волю и прорвался сквозь туман.

— Я… ищу… работу…

Внимательный взгляд оценил его поношенную одежду. Маленький нос сморщился.

Неужели она унюхала с такого расстояния исходящие от него запахи?..

— Я умею программировать, — он заставил себя стоять не сутулясь, — блоки поставок…

Ответом ему была кривая усмешка:

— Их в наше время не слишком много… — Она отвернулась и начала заполнять витрины пирожками с подноса.

Том продолжал стоять, покачиваясь, и наблюдать за нею, не в силах уйти и не зная, что предпринять. Она бросила, не глядя, через плечо:

— Здесь и с благотворительностью не густо!

— Мне действительно, — Том закрыл глаза и едва не потерял равновесие, — нужна работа.

Ее большие руки легли ему на плечи, удержали от падения.

— Садись! — Она силой усадила его на скамью.

— Мне…

Сунула ему пирожок: теплый, золотистый; мягкая выпечка расслаивалась у него в руке.

— Пусть это будет как аванс, в счет будущей зарплаты. Во рту разлился сладостный вкус.

Закрыв глаза, он смаковал каждый кусочек.

— Достаточно, — сказала она, когда он съел треть пирожка.

Он положил оставшееся на стол и думал, что заплачет. Но сдержался. Превозмогая боль, с трясущейся рукой, заставил себя подняться и, шаркая ногами, медленно пошел прочь.

— Нет, нет! — Завернув пирог в тряпку, она вложила его Тому в руку. — Я имела в виду, не ешьте слишком быстро.

И правда, этого не следовало делать: у Тома от непривычной хорошей пищи уже начало бурчать в животе и появилась резкая боль в желудке.

Около входа в кафе приостановился седовласый мужчина в длинном элегантном пальто, но, взглянув на Тома, прошел мимо.

— Все в порядке, — тихо произнесла женщина. — Не понравилось ему, что вы здесь.

«О Судьба!» — мысленно взмолился Том.

— Я не вор.

— Да? — Она посмотрела на его полуоборванный, безжизненно свисающий левый рукав. — Ну хорошо. Ладно, проходите. Несите сюда свой пирог.

Она провела его через заднюю дверь, мимо входа, на маленькую чистую кухоньку, к подсобному помещению. Узкий коридор, занавешенный с обеих сторон, вел к душевой.

— Я — Вози, — сказала она просто.

— Том!

— Ну, Том. Пользуйся, сколько душе угодно.

Том потерял счет, сколько раз, с головы до ступней, он соскабливал с себя грязь, смывал пену от бледно-голубого моющего средства, струи которого разбрызгивались из душа.

Один раз, перекрывая его шум, Вози окликнула Тома. Выглянув, он увидел, что его смердящая одежда исчезла, а вместо нее на табуретке лежит острая бритва и белое полотенце.

Волосы и борода представляли собой одну свалявшуюся массу, теперь еще и совершенно мокрую. Он втирал мыло в колтуны, но они по-прежнему оставались колтунами. Когда он задевал карбункулы и порезы, от боли саднило и щипало, но он все равно продолжал сдирать грязь с ран.

Здесь был и гель для мытья, но Том был еще слишком грязным. Давно забытое ощущение струек воды на теле — когда-то лучшее средство снять стресс — было именно тем, в чем он нуждался сейчас больше всего.

Он еще пару раз намылился и смыл пену. Ну все, грязь соскоблена и спущена в сток.

Он удовлетворенно вздохнул. Затем, почувствовав невероятную слабость и еле держась на исхудавших, жалких на вид ногах, он протянул руку за занавеску и нащупал бритву.

Надо справиться: когда-то — два года назад — он привык пользоваться только кремом-депилятором.

Дело оказалась сложнее, чем он себе представлял.

Старомодная вибробритва была острой, и он отсек большие пряди от бороды, затем подравнял ее и начал выбривать отдельными проплешинами, пока не сбрил все, постоянно ополаскиваясь в мыльном растворе. Так же трудно было сбрить волосы и с верхней части головы. Он планомерно и медленно водил бритву от висков по направлению к затылку.

В углу душевой уже громоздилась огромная масса мокрых волос. Когда он снова выглянул из-за занавески, на табуретке лежал одноразовый пакет и кусачки для ногтей, а дальше у стены на крюке висели чистые штаны и рубашка. На полу стояли сандалии.

Он выключил душ и принялся сражаться с волосами, засовывая их в пакет. Под ногтями на ногах все еще была глубоко въевшаяся грязь, и он, усевшись на влажный пол, остриг их.

Теперь на очереди была рука. В свое время он привык пользоваться автоматическими щипчиками и защитным лаком, но сейчас… Том думал попросить, чтобы ему остригли ногти, но наконец сообразил, как справиться самому. Надо зажать кусачки под левой мышкой и сжимать их ручки культей.

Когда он в последний раз окатился под душем и снова взял бритву, чтобы напоследок пройтись ею по оставшимся клочкам волос, всю кожу уже саднило. Но он боролся с собой до тех пор, пока голова и подбородок не были выбриты наголо и просто засверкали чистотой.