Читаем без скачивания Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

Пер-Ула Сильверберг стоял к ней спиной, когда она вытащила большой нож и перерезала ему артерию на правой руке. Пер-Ула опустился на колени и оглянулся на нее почти удивленно. Посмотрел сначала на нее, потом – на лужу крови, медленно растекающуюся по светлому паркету. Он тяжело дышал, но все еще пытался подняться. Она не препятствовала – все равно у него не оставалось шансов. Когда она вытащила свой “поляроид”, у Сильверберга был все тот же изумленный вид.

Почти две недели ушло на то, чтобы определить местонахождение этой женщины – в пещере под церковью. Какой-то нищий с площади Сергельторг рассказал, что она, несмотря на свое нынешнее положение, разговаривает и держит себя как аристократка, каковой и не переставала себя считать.

Несмотря на свою биографию, Фредрика Грюневальд оказалась на улице и последние десять лет была известна под именем Графиня. Из-за рискованных вложений Фредрики семейство Грюневальд потеряло все свое состояние.

Какое-то время она сомневалась, стоит ли мстить Фредрике, которая и так уже оказалась в преисподней, но решила: начатое должно быть завершено.

Значит, решено. Точка. Состраданию нет места. Будь она хоть бомжиха, которой негде спать, хоть богатая дама из высшего общества.

Перед внутренним взглядом снова предстала Фредрика Грюневальд.

Грязный пол, шумное дыхание. Отвратительный запах пота, влажной земли и машинного масла.

Независимо от того, была ли Фредрика Грюневальд зачинщицей или просто исполняла свою роль, она виновна. Бездействие тоже может считаться виной.

Молчание – знак согласия.

Она свернула налево, на Каммакаргатан, а потом еще раз налево и вниз, на Дёбельнсгатан. Теперь она оказалась на противоположной стороне кладбища, где никого не было. Она замедлила шаг и принялась высматривать железную дверцу, о которой говорил нищий.

Пожилая пара прошла, прогуливаясь, мимо нее по тротуару, и она надвинула шапку пониже на лоб. Метрах в пятидесяти, ниже, стояла под деревом темная мужская фигура. За мужчиной виднелась приоткрытая серая железная дверца, из-за которой доносился слабый шум.

Она все-таки нашла пещеру.

– Тебе чего здесь надо? – Стоявший под деревом человек в темноте шагнул ей навстречу.

Мужчина был пьян. Это хорошо, потому что он плохо запомнит ее, может, даже решит, что ее вовсе не было.

– Графиню знаешь? – Она взглянула ему в глаза, но мужчина страдал сильным косоглазием, и она так и не поняла, в какой именно глаз посмотрела.

– Как? – Мужчина в ответ уставился на нее.

– Я ее подруга. Хочу с ней повидаться.

Мужчина рассмеялся, словно курица закудахтала:

– Вот черт, так у этой ведьмы есть друзья! Понятия не имел. – Он вытащил мятую сигаретную пачку и зажег окурок. – А что я за это получу? В смысле – если покажу тебе дорогу?

Она больше не была уверена, что мужчина пьян. В его взгляде вдруг появилась ясность, от которой ей стало страшно. А что, если он запомнит ее?

– Что ты хочешь за то, чтобы проводить меня к ней? – Она понизила голос почти до шепота. Не нужно, чтобы посторонние слышали их разговор.

– Может, пару сотен. Да, пожалуй, достаточно. – Мужчина улыбнулся.

– Получишь три, если покажешь, где она живет. Договорились?

Мужчина кивнул, пошлепал губами.

Она достала кошелек и отсчитала три сотенных, мужчина наблюдал с довольной ухмылкой. Получив деньги, он придержал ей дверь и жестом пригласил войти.

В ноздри ей ударил сладковатый тошнотворный запах. Она достала из кармана носовой платок и прижала его к носу и рту, чтобы не вырвало. Мужчина захихикал над ее реакцией.

Лестница оказалась длинной. Когда глаза привыкли к темноте, глубоко внизу она увидела слабый свет. – Смотри не упади. Здесь может быть скользко.

Мужчина осторожно взял ее под локоть, и она передернулась от прикосновения.

– Ладно, ладно, – вздохнул он. – Понимаю. Думаешь, я роюсь в помойках или вроде того? Он убрал руку, и она поняла, что он и правда обиделся.

Гадость, подумала она. Ты сам – одна большая помойка.

Когда она вошла в огромный зал, то сначала не поверила своим глазам. Зал был с небольшое футбольное поле и добрых десять метров в высоту. Везде набросаны одеяла, расставлены картонные лачужки, горят костры. А у огня в страшной тесноте лежали и сидели люди.

Но всего заметнее было молчание.

Слышались только шепот и тихий храп.

Во всем этом было что-то уважительное. Словно живущие здесь, внизу, когда-то договорились не мешать друг другу, давать жить другим и хлопотать только о своих собственных заботах.

Мужчина опередил ее, она следовала за ним среди теней. Никто, кажется, не обращал на нее внимания.

Мужчина замедлил шаг и остановился.

– Вот тут она, ведьма. – Он указал на шалаш, сложенный из черных мусорных мешков, достаточно просторный, чтобы в нем поместились человека четыре, а то и больше. Вход был занавешен синим пледом. – Я пошел. Если она спросит, кто показал путь, скажи – Бёрье.

– Конечно. Спасибо за помощь.

Мужчина повернулся и ушел тем же путем, каким они пришли.

Присев на корточки, она увидела, что в шалаше кто-то ворочается. Она медленно отвела платок ото рта, осторожно вдохнула. Воздух был спертым и душным, и она стала дышать ртом. Вынула рояльную струну, спрятала в ладони.

– Фредрика? – прошептала она. – Ты там? Мне надо поговорить с тобой.

Она придвинулась поближе к входу, достала “поляроид” из сумочки и осторожно отогнула одеяло.

Если у позора есть запах, то именно он ударил ей в ноздри.

Мыльный дворец

Анн-Бритт позвонила по внутреннему телефону: пришла Линнея Лундстрём. София встретила девочку в приемной.

Как и с Ульрикой, София решила разрабатывать с Линнеей трехшаговую модель.

На первой стадии терапии речь шла только о стабилизации и доверии. Ключевые слова – поддержка и структурирование. София надеялась, что ни Ульрике, ни Линнее лекарства не понадобятся. Однако применения медикаментов нельзя было исключать. На второй стадии полагалось вспоминать и перерабатывать, обсуждать и вновь переживать сексуальную травму. И наконец, в последней фазе следовало отделить травматические переживания от сексуального опыта в настоящем и будущем.

Софию поразил рассказ Ульрики о незнакомце из пивной. Встреча с тем парнем оказалась для Ульрики чисто сексуальным переживанием и явно пошла на пользу девушке.

Ее много раз насиловали, она страдала от вульводинии. Встреча с незнакомцем помогла Ульрике расслабиться, и она – сознательно или бессознательно – опытным путем определила, что есть интимность и что есть сексуальность.

Потом София вспомнила реакцию Ульрики на фотографию Вигго Дюрера. Дюрер сыграл важную роль во взрослении Линнеи.

А какую роль он мог играть в жизни Ульрики?

Линнея Лундстрём села на стул для посетителей.

– Будто и не уходила. Я так больна, что мне надо ходить сюда каждый день?

София исполнилась признательности: Линнея настолько расслабилась, что даже шутит.

– Нет, это не требуется. Но для начала хорошо бы нам с тобой поближе узнать друг друга.

Первые десять минут прошли спокойно. Говорили об обычном состоянии Линнеи, физическом и психическом.

Мало-помалу София уводила разговор к теме, которая на самом деле была причиной ее встреч с Линнеей: отношение девочки к отцу.

София предпочла бы, чтобы Линнея сама затронула вопрос, как она сделала это в предыдущий раз, и вскоре ее надежды оправдались.

– Вы говорили, что надо помогать друг другу, – сказала Линнея. – Да, это условие.

– Вы думаете, я смогу лучше понять себя, если лучше пойму его?

София помедлила с ответом.

– Может быть… Сначала я хочу убедиться, что я – тот человек, с которым ты можешь говорить откровенно.

У Линнеи сделался удивленный вид.

– А что, разве есть другие? Ну, мои приятели или вроде того? Мне было бы до смерти стыдно…

– Ну, не обязательно с кем-нибудь из приятелей, – улыбнулась София. – Но есть и другие терапевты.

– Вы разговаривали с ним. Вам можно доверять больше, чем другим, во всяком случае, так сказала Аннет.

Взглянув на Линнею, София констатировала: самое подходящее здесь слово – настойчивость. Я не имею права бросать эту девочку, подумала София.

– Понимаю… Вернемся к твоему отцу. Если ты хочешь поговорить о нем, с чего бы ты начала?

Линнея вытащила из кармана куртки смятую бумагу и положила на стол. Она словно чего-то стыдилась.

– Я кое-что скрыла от вас вчера. – Сначала Линнея колебалась, но потом подвинула лист Софии. – Это письмо, которое папа написал мне прошлой осенью. Вы ведь можете его прочесть?

София взглянула на лист бумаги. Письмо как будто читали не один раз.

Захватанный разлинованный лист из большой тетради, полностью покрытый буквами в завитушках.