Читаем без скачивания Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

Когда он увидел нас, у него сначала стал несчастный вид. А потом он сморкнулся на нас. Прижал одну ноздрю пальцем и высморкался на нас!

Неужели не мог просто плюнуть?!

Она едва узнает свой собственный почерк.

Двадцать четвертое января 1988 г.

Солес отказывается снять маску. Меня начинает угнетать ее деревянное лицо. Она просто лежит и ноет. От нее исходит скрежет. Маска, должно быть, приросла к лицу, словно волокна дерева въелись в нее.

Она – деревянная кукла. Безмолвная и мертвая лежит она там, и деревянное лицо поскрипывает, ведь в бане так дьявольски влажно.

У деревянных кукол не бывает детей. Они просто распухают от влаги и тепла.

Я ее ненавижу!

Виктория захлопывает дневник. С улицы доносится чей-то смех.

Ночью ей снится, что она – дом, в котором все окна открыты. Ее задача – закрыть их, но едва она успевает закрыть последнее, одно из только что закрытых ею окон открывается снова. Странность в том, что именно она решает, что нельзя закрыть все окна одновременно, потому что это слишком просто. Закрыть, открыть, закрыть, открыть… Утомившись, она садится на пол и мочится.

Когда она просыпается, постель пропитана влагой настолько, что капли стекают по матрасу на пол.

На часах не больше четырех утра, но она решает выйти. Моется, собирает вещи, выходит из номера, прихватив простыню, которую бросает в мусорную корзину в коридоре, а потом спускается к стойке администратора.

Садится в маленьком кафе, закуривает сигарету.

Это уже четвертый или пятый раз за месяц, когда она просыпается от того, что обмочилась. Такое и раньше случалось, но не с такими короткими промежутками и не в связи с такими яркими снами.

Она вытаскивает из рюкзака несколько книг.

Курсовой учебник по психологии для учащихся университетов и несколько книжек Роберта Столлера. Ей кажется забавным, что книжки по психологии пишет человек по фамилии Столлер, и так же забавно, если не сказать смехотворно, что карманное издание “Теории сексуальности” Фрейда, которое она тоже прихватила с собой, такое тоненькое.

Экземпляр “Толкования снов” зачитан почти до дыр. Прочитав книгу, она оказалась в полной оппозиции к теориям Фрейда, чего сама не ожидала.

Почему сны должны быть выражением бессознательных желаний и скрытых, внутренних конфликтов?

И какой смысл скрывать от себя свои собственные цели? Как будто она один человек, когда спит, и другой – когда просыпается. Где логика?

Сны просто-напросто отражают ее мысли и фантазии. Может, в них и есть какая-то символика, но ей не кажется, что она узнает себя лучше, слишком много размышляя над тем, что они значат.

Какой идиотизм – пытаться решить реальные жизненные проблемы, толкуя свои собственные сновидения. По ее мнению, это может оказаться просто опасным.

Что, если припишешь им смысл, которого они не несут?

Интересно, что ее сны – осознанные сновидения, это она поняла после чтения одной статьи по теме. Во сне она осознает, что видит сон, и может управлять событиями.

Она фыркает: выходит, когда она мочится во сне – это каждый раз ее собственный активный выбор?

Еще забавнее то, что психологическая наука приписывает осознанные сновидения необычно высокой мозговой активности. Так, значит, она ходит под себя из-за того, что ее столь утонченный мозг развит лучше, чем у других?

Она тушит сигарету и вынимает из сумки еще одну книгу. Это обзор научных трудов по теории привязанности. Как привязанность грудного ребенка к матери накладывает отпечаток на всю его последующую жизнь.

Хотя эта книга и не входит в список литературы и к тому же ввергает ее в подавленное состояние, она не может не перечитывать ее снова и снова. Страница за страницей, глава за главой повествуют о том, чего ее лишили и от чего она отказалась сама.

Отношения с другими людьми.

Все оказалось испорчено ее матерью, уже когда она родилась. Испещренные трещинами, поросшие мхом руины, каковые являли собой ее отношения, заботливо обихаживал отец, не подпуская к ней других людей.

Она больше не улыбается.

Неужели ей не хватает отношений? Желает ли она вообще хоть кого-нибудь?

У нее нет друзей, которых ей недоставало бы, и нет друзей, которым бы недоставало ее.

Ханна и Йессика давным-давно забыты. Может, они тоже забыли ее? Забыли, что они обещали друг другу? Верность навсегда и все тогдашнее?

Но есть один человек, которого ей не хватает с тех пор, как она приехала в Данию. И это не Солес. Здесь она справляется и без Солес.

Ей не хватает пожилой женщины-психолога из больницы Накки.

Если бы она была здесь, она бы поняла: Виктория вернулась в ту гостиницу по одной причине. Чтобы пережить собственную смерть.

В то же время она начала понимать, что ей делать дальше.

Если у тебя не получилось умереть, можно стать кем-нибудь другим, и она знала, как это произойдет.

Сначала она сядет на пароход до Мальмё, потом на поезд до Стокгольма, а потом – на автобус до Тюресё, где живет та пожилая женщина.

И на этот раз она расскажет все, а именно – все, что она знает о себе самой.

Она должна это сделать.

Если Виктория Бергман сможет умереть по-настоящему.

Патологоанатомическое отделение

Последний раз Иво Андрича рвало в осажденном Сараеве больше пятнадцати лет назад. После очередного рейда сербов на окраины города в составе группы добровольцев он собирал то, что осталось от десятка семей, имевших несчастье оказаться на пути эскадрона смерти.

Проработав пятнадцать минут с телом Фредрики Грюневальд, Андрич скорым шагом направился к ближайшему туалету.

Сейчас было как тогда. Ненависть, унижение, возмездие.

Возвращаясь в секционную, он пытался не думать о девочке, которую он достал из многоквартирного дома в Илидже. – Jebiga! – выругался он, открыв дверь и снова ощутив вонь от лежащего на столе тела.

Забудь про Илиджу, велел он себе и снова натянул защитную маску.

Это большая толстая женщина, а не худенькая девчушка.

Забудь ее.

Иво был не из тех, кто часто плачет, и тем более не мог понять, почему слезы льются именно сейчас.

Тыльной стороной одной руки он утирал слезы, а другой бессознательно стаскивал покрывало с обнаженного тела Фредрики Грюневальд.

Взяв блокнот и подавляя рвотный позыв, Андрич записал, что несчастная, вероятно, задохнулась, когда ей в горло затолкали собачьи экскременты.

Помимо экскрементов, во рту, дыхательных путях в носоглотке содержались следы рвоты с остатками креветок и белого вина.

“Почему я работаю со всем этим?” – подумал Иво и закрыл глаза.

Мысли невольно снова вернулись к девочке, заглянувшей в гости к кузине в Илидже.

Девочка, которую звали Антония, была его младшей дочерью.

Мыльный дворец

Линнея сидела в кресле для посетителей по ту сторону стола.

София гадала, как быстро ей удастся внушить девочке доверие.

Она показала Линнее фотографии трех рисунков.

Линнея, пять, девять и десять лет, цветные мелки.

– Это ведь ты? – спросила София, указывая на рисунки. – А это – Аннет?

Линнея явно удивилась, но ничего не ответила.

– А это, наверное, ваш знакомый? – София указала на Вигго Дюрера. – Из Сконе. Кристианстад.

Софии показалось, что девочке стало легче.

– Да, – вздохнула Линнея, – но рисунки, по-моему, плохие. Он был другой. Худее, чем на рисунке.

– Как его звали?

Линнея поколебалась и наконец шепотом ответила:

– Это Вигго Дюрер, папин адвокат.

– Не хочешь рассказать о нем?

Девочка задышала поверхностно и прерывисто, словно хватая воздух ртом.

– Вы – первая, кто догадался, что я нарисовала, – выговорила она наконец.

София подумала об Аннет Лундстрём – та истолковала превратно каждый штрих на рисунках Линнеи.

– Как хорошо, что есть кто-то, кто понял, – продолжала Линнея. – А вы – та, о которой писал папа? Пифия? Кто-то, кто понимает?

– Я могу быть тем, кто понимает, – улыбнулась София. – Но для этого мне понадобится твоя помощь. Можешь рассказать, что ты нарисовала?

Линнея ответила быстро и с внезапной прямотой, хотя ее ответ и не касался непосредственно рисунков:

– Он был… он нравился мне, когда я была маленькой.

– Вигго Дюрер?

Линнея смотрела в пол:

– Да… Он был таким милым вначале. Потом – кажется, когда мне исполнилось пять лет – он иногда вел себя очень странно.

Именно Линнея проявила инициативу и заговорила о Вигго Дюрере, и София поняла: начался второй этап лечения. Тот, где надо вспоминать и перерабатывать.

– Ты хочешь сказать – он хорошо относился к тебе до того, как тебе исполнилось пять лет?