Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Ну, вчера я виделась с нашим Другом от 5 1/2 до 7 часов у Ани. Он не допускает и мысли, чтоб старика уволили[540]; Он все мучился и раздумывал об этом без конца. Он говорит, что старик так премудр. Когда другие ссорятся и говорят, он сидит расслабленно, с опущенной головой. Но это потому, что он понимает, что сегодня толпа воет, а завтра радуется, и что не надо дать себя унести меняющимся волнам. Он находит, что лучше обождать. По-Божьему не следовало бы его увольнять.

Конечно, если бы ты мог появиться и сказать несколько слов, совершенно неожиданно, в Думе (как ты это полагал), то это могло бы все переменить и было бы блестящим выходом из положения. После этого старику стало бы легче, — или лучше, чтобы он заболел за несколько дней до открытия Думы и не открывал бы ее лично, чтобы не быть ошиканным?

Но Он думает, что лучше дождаться твоего возвращения. Когда я сказала, что я того же мнения, то я как бы сняла с Его плеч бремя. Знаю, что и ты так думаешь. Я видела старого Хвостова, — очень молчаливый и сухой, но честный. Однако, конечно, нельзя его сравнивать с Горемыкиным. Одно хорошо, что он предан старику, — но упрям.

Эмма видела Его позже и, как ребенок, излила Ему всю свою душу. Он думает, что Греция не двинется и Румыния тоже. В таком случае, война не так долго продлится. Он надеется, что не далее весны. Дай Бог, чтоб это была правда!

Знаешь ли ты графа Татищева[541] (банковского) из Москвы? Я думаю, это сын или племянник старого генерал-адъютанта. Он очень предан тебе, говорит, что ты его знаешь, — он очень любит Гр., не одобряет московское дворянство, к составу коего принадлежит; уже далеко не молод. Он приходил к А. поговорить, — видит ясно ошибки, сделанные Барком, — вероятно, относительно займа и его фатальных последствий. Наш Друг говорит, что Татищеву можно доверять, — он богат и хорошо знаком с банковским миром. Было бы хорошо, если бы ты повидал его и выслушал его мнение. Она говорит, что он очень симпатичен. Я могу с ним познакомиться. Но только моя голова, я уверена, никогда не разберется в денежных делах — я так их не люблю. Но он мог бы ясно изложить тебе свой взгляд на дела и помочь тебе советом.

Только что получила письмо от Жильяра от 8-го с описанием дня, проведенного в Одессе. Очень хорошо, что ты ехал верхом, а Бэби в экипаже со стариком, — он тоже телеграфировал нам об этом с восторгом.

У меня будет молебен завтра на дому в 12 1/2 часов для Ольги и для меня, другие поедут к 11 часам в Аничков. Теперь мне пора кончать.

Прощай, сокровище мое, и да благословит тебя Господь! Переживаю мысленно эти 21 год с нежною, благодарною любовью.

Благословляю и вручаю тебя попечению Божьему и милости Пресвятой Девы.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Возьмет ли Безобразов Дмитрия? Если мой комендант генерал Веселовский получит бригаду, прошу тебя назначить его преемником Сергеева: он старший в полку и командовал им, когда Веселовский лечился от ран.

Царское Село. 14 ноября 1915 г.

Мое милое сокровище,

Все мои мысли, молитвы и любовь всегда с тобой. Очень грустно проводить этот день врозь[542]! Но что же делать, мы только можем благодарить Бога за прошлое и за то, что до сих пор мы всегда проводили этот день вместе. Глупая старая женушка много плакала этой ночью.

Ясное утро, солнце чудесно всходило за кухней, 10 градусов мороза. Жаль, что весь снег растаял.

Еще раз, мой милый, благодарю тебя за все эти 21 год!

Сколько у тебя, вероятно, должно быть дела теперь после твоего путешествия! Как-то ты проводишь сегодняшний день? Не слишком ли устал Бэби от продолжительных странствий? Письма m-r Жильяр очень интересны. Он в них все рассказывает о тебе. И такой чудесный французский язык, я прямо начинаю завидовать!

Посылаю 3-х младших девочек с m-me Зизи в церковь, а завтракать в Аничков, где их встретит Настенька. А мы — остальные — заказали молебен в моей большой комнате в 12 1/2. Я не была у обедни со дня твоего отъезда, — меня это очень огорчает.

Я очень рада, что ты окончательно назначил Наумова[543], и преисполнена надежд, что он окажется подходящим, — он мне всегда нравился. Мне нравились его честные глаза, — он всегда говорил с энтузиазмом и горячо о своей губернии, о всем том, что еще нужно сделать, с большими подробностями. Он человек практических знаний.

Безобразов приходил ко мне вчера, и мы мило поболтали. Он говорит, что ты его спас. Затем представлялся мне доктор моего поезда, привезший тело бедного Эшаппара, чтобы сообщить мне все подробности, затем — раненый офицер, возвращающийся в свой сибирский полк №18, — который ты, вероятно, видел у Риги. Опять плохо спала, — сердце все еще расширено, голова болит, — все же должна отравиться к Павлу, так как он выразил желание меня видеть. Я просила А. пригласить Риту, Шахбегова, Кикнадзе и Деменкова к детям в 4 1/2 часа, чтобы провести приятно вечер, так как они не идут сегодня в лазарет и скучали бы без своих друзей. Как здоровье Шведова, он опять заболел в ставке? А. телеграфировала в день его именин Зборовскому, спрашивая про Шурика, но не получила ответа — частные телеграммы не пропускают, может быть, туда?

Очень странно опять видеть солнце после этих пасмурных дней, — это такая радость!

Мое письмо скучно и надо сейчас его кончить. Да благословит и да сохранит тебя Бог, мой любимый, дорогой, единственный, мое все! Осыпаю тебя нежными поцелуями и крепко обнимаю.

Навсегда твоя старая

Женушка[544].

Царское Село. 15 ноября 1915 г.

Мойлюбимый,

Страшно была обрадована твоим дорогим письмом. Крепко благодарю за него! Все, что ты пишешь, крайне интересно. Приятно узнать, что ты доволен и обрадован состоянием войск, которые осматривал. Воображаю дикую радость Нижегородцев и всех других, скакавших за тобою: их мечта увидеть тебя во время войны осуществилась!

Может быть, ты вернешься в среду? Ах, как это было бы хорошо — после 3-х долгих недель!

Я никогда не была в такой долгой разлуке с малюткой. Мне кажется, что прошел целый век.

Теперь, чтоб не забыть, я должна передать тебе поручение от нашего Друга, вызванное Его ночным видением. Он просит тебя приказать начать наступление возле Риги[545], говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови, и трудно будет заставить их уйти. Теперь же мы застигнем их врасплох и добьемся того, что они отступят. Он говорит, что именно теперь это самое важное и настоятельбо просит тебя, чтоб ты приказал нашим наступать. Он говорит, что мы можем и должны это сделать, и просил меня немедленно тебе об этом написать.

Далее, — о Хвостове. Он говорит, что Трепав сильно противится ревизии, которую ты поручил Нейдгардту, и не желает, чтобы ты вмешивался в его дела, но Хвостов просит тебя настоять на исполнении твоего приказания, потому что благонамеренные члены Думы в восторге от этого, ибо они видят, что это спасет положение и многое откроет. Хвостов прочел восторженную телеграмму об этом и говорил, что это затронет многие комиссии, и, между прочим, — Гучков будет разоблачен. Так нелепо, что Трепов против этого! У меня есть бумага (копия) Шаховского, где он просит Хвостова принять решительные меры, иначе он не отвечает за результаты. Трепов должен бы радоваться — он чист, так как недавно только поступил и из всех сил старается.

Хвостов очень и очень советовал бы тебе увеличить оклады железнодорожников; — так же, как ты это сделал с почтовыми служащими. Там ведь результатом была безграничная благодарность тебе, — всякие забастовки были приостановлены тем, что эта милость дана была тобой лично, прежде нежели они успели просить тебя об этом. Он нарочно пришел сегодня на обед к А. с Бел.[546], чтобы я это тебе написала и чтоб ты прочел это перед докладом Трепова в понедельник.

Мой милый, ты писал мне, что железная дорога в Рени ветха и испорчена. Пожалуйста, категорически прикажи, чтобы ее немедленно исправили, во избежание несчастных случаев, так как ею будут пользоваться для перевозки раненых, амуниции, продовольствия и войск. Нельзя ли было бы поскорей провести небольшие ветки для облегчения сообщения, потому что мы сильно нуждаемся там в железных дорогах, иначе наше сообщение может приостановиться, что может быть ужасно во время зимних сражений? Это я пишу по собственной инициативе, потому что уверена, что это может быть сделано, и ты знаешь, как мало, увы, инициативы у этих людей. Они никогда ничего не предпримут, пока несчастье не обрушится внезапно и не застигнет их врасплох. Хорошо бы провести несколько коротких веток по направлению к румынской границе и к Австрии. Прикажи заготовить заранее шпалы для ширококолейной дороги, — помнишь, каких усилий стоило проникнуть до Львова?