Читаем без скачивания Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Мортон

Когда Вест-Энд начал расти, здания стали наползать на площадку, поэтому пришлось проложить новую аллею, неподалеку от современной Мэлл. Деревья, которые сегодня стоят вдоль Мэлл, были высажены отнюдь не на подъезде к Букингемскому дворцу: дело в том, что крокетные площадки всегда обсаживались деревьями и кустарником.

Пипсу довелось беседовать с человеком, в чьи обязанности входило следить за порядком на новой площадке:

«Я гулял в парке и разговарился со смотрителем пэлл-мэлл, который подметал площадку. Он сказал, что почва тут неровная, так что приходится посыпать ее измельченными ракушками, чтобы шары катились быстрее, однако в сухую погоду поднимается пыль, которая замедляет движение шаров».

Служитель, отвечавший за состояние площадки, носил звание «рассыпателя королевских ракушек».

У Карла II в Сент-Джеймском парке имелись и другие развлечения, о которых мы узнаем, например, от Ивлина, гулявшего по парку в марте 1671 года: «Я слышал и видел весьма личный разговор между королем и мистрис Нелли, как принято называть эту бесстыжую комедиантку. Она выглядывала с террасы на верху стены, а король стоял внизу. Мне было чрезвычайно неловко за то, что я невольно подглядел эту сцену».

Любителям покататься на коньках будет интересно узнать, что в декабре 1662 года в Лондоне состоялось первое катание на коньках со стальным лезвием по замерзшей поверхности канала в Сент-Джеймском парке. «Кавалеры», вернувшиеся из Голландии, привезли с собой коньки, к удивлению и восхищению лондонцев. Пипс и Ивлин не скрывают своего восторга по этому поводу. «Повидать мне довелось и диковинное искусство катания по льду на новом канале Сент-Джеймского парка, устроенное пред очами Их Величеств джентльменами и прочими на голландский манер, и сколь быстро они катились, и как внезапно и резко останавливались, — писал Ивлин. — Я отправился домой по воде, но без трудностей не обошлось, ибо Темза начинала замерзать и льдины грозили окружить нашу лодку».

Ради подобных сцен, любовно сохраненных для нас авторами дневников, стоило бы, пожалуй, перенестись на денек-другой в тот далекий, восхитительный и надменный Лондон эпохи Реставрации. Было бы интересно увидеть, например, Карла, гребущего в одиночестве по Темзе, что вошло у него в привычку по причине тех самых любовных похождений, о которых упоминалось выше. В майский вечер 1668 года король отказался от экипажа и охраны, чтобы нанести визит герцогине Ричмонд в Сомерсет-хаус.

«Без всякого предупреждения, — писал Пипс, — он взял пару весел, сел в лодку и поплыл в Сомерсет-хаус. Садовая калитка оказалась закрыта, и он самолично перебрался через стену и прошел к герцогине, не помышляя о позоре».

Эта сцена выглядела «позорной» в глазах Пипса, но нам она кажется вполне романтической: парик обрамляет смуглое лицо короля, кружевные манжеты сбились на запястьях, мелькают атласные бриджи и вышитый жилет, когда его величество взбирается на стену! Интересно, что сказала герцогиня, увидев этого ночного разбойника?

Как-то после обеда я шел по Гайд-парку, выбирая дорогу среди людей, лежавших на земле, словно мертвые. Если не ошибаюсь, такое поведение свойственно только Лондону. Ни в Париже, ни в Риме, ни в каком-либо другом европейском городе я не видел стольких горожан, «павших в объятия Морфея». Отсыпаются ли они после вечеринки или, как Наполеон, считают, что здоровый человек может уснуть в любом месте и в любое время?

Захоти я поспать в Гайд-парке, я бы постарался отыскать самое укромное место, и не только потому, что ненавижу, когда меня застают в беспомощном состоянии, но и потому, что заснуть на открытом месте не позволила бы осторожность; по той же причине я стараюсь не садиться спиной к открытой двери. Возможно, те, кто предпочитает спать на газонах Гайд-парка, — сомнамбулические эксгибиционисты.

Много раз я видел, как отзывчивые люди в замешательстве останавливались рядом со спящими, неподвижность которых мнилась порой сродни неподвижности мертвецов, и пытались определить, живы те еще или нет. А те, кто спит в Гайд-парке, принимают во сне какие-то совершенно собачьи позы — и, подобно собакам, неожиданно просыпаются, встряхиваются, оглядываются по сторонам и уходят.

На кого еще обычно обращают внимание в Гайд-парке, так это на лежащих в обнимку влюбленных. Приезжие с «распущенного континента» при виде таких парочек бледнеют и отводят взгляд, а потом удивляются, откуда взялись слухи о том, что Англия — земля сдержанных и скромных людей? Кстати сказать, откуда вообще взялась подобная репутация? Впрочем, даже если она когда-то и была обоснованной, сегодня от нее ничего не осталось; чтобы убедиться в этом, достаточно заговорить с лондонцем о воздушных налетах!

Продолжая прогулку, я размышлял о том, что для людей, интересующихся традициями разных народов, Гайд-парк — лучшее место в Лондоне. Полагаю, иностранец оценит, как это по-английски: тысячи людей, лежащих в тени деревьев, семейные пикники, дети, собаки, крикет, и отовсюду, пронзая воздух, как жужжание насекомых пронзает неторопливый летний полдень, доносится шум Лондона.

Я подошел к эстраде, где военный оркестр играл вариации «а темы из оперетт Гилберта и Салливана. Парусиновые кресла стояли полукругом; как только музыка замирала, раздавались аплодисменты. В нескольких ярдах от сцены танцевала маленькая девочка, не старше пяти лет. Все вокруг смотрели только на нее, и она это знала, но время от времени останавливалась, чтобы убедиться во всеобщем внимании. Пухленькие миниатюрные ножки в детских розовых туфельках притоптывали по земле. Зрители улыбались девочке.

«Не правда ли, она прелесть?»

Лица родителей девочки выражали восторг и упоение. Мальчики одного с ней возраста казались гусеницами в сравнении с этой бабочкой!

Я увидел слепого мужчину с профилем Цезаря; сидевшая рядом удивительно некрасивая женщина читала ему газету. Когда у нее сбивалось дыхание или она переворачивала страницу, мужчина с признательностью улыбался. Слепые живут в мире звуков и прикосновений, поэтому его рука порой поглаживала женщину по плечу, как если бы пальцы были глазами. Подумать только, некрасивая женщина, уверенная в мужской любви! Сердечное тепло исходило от этой пары, лицо женщины преображалось, когда мужчина касался ее кожи; впрочем, на его улыбку она не ответила — знала, что он все равно не увидит, а потому просто продолжила чтение.

Ноги привели меня к Серпентайну, на берегах которого загорали розовые, как креветки, купальщики. Вдоль озера я дошел до площади Чайного домика, где мне посчастливилось отыскать свободный столик. У моих ног суетились в поисках крошек воробьи, напоминавшие повадками ручных мышей.