Читаем без скачивания Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Леди Макдональд взяла с собой в качестве переводчика секретаря британского посольства со знанием китайского языка Генри Кокбёрна – «джентльмена, больше двадцати лет работавшего на территории Китая, располагавшего редкими способностями и здравомыслием». Она написала в своем дневнике: «Прежде чем мы отправились к ней с визитом, его мнение о вдовствующей императрице я бы назвала общепризнанным… Вернувшись из дворца, он заявил, что все его былые сложившиеся представления поменялись в силу того, что он увидел и услышал, а ее характер он описал тремя словами: «Благожелательность, граничащая с беззащитностью!» Сэр Клод доложил в Лондон: «Вдовствующая императрица произвела самое благоприятное впечатление своей любезностью и учтивостью. Все, кто отправился во дворец в ожидании того, что им предстоит познакомиться с холодным и надменным персонажем, отличающимся предельно повелительными манерами, приятно удивились, когда оказалось, что ее величество показала себя доброй и любезной хозяйкой дома, проявившей такт и мягкость женственного расположения». Остальные сотрудники посольства разделили такие выводы.

Восприятие Цыси иностранцами изменилось в благоприятную для нее сторону. Однако сотрудники британского посольства думали о ней лучше только потому, что открыли в ней неожиданное «женственное расположение». И они теперь далеко не отдавали ей предпочтение по сравнению с императором Гуансюем в качестве правителя Китая. На протяжении следующего года авторитет ее шел вниз под гнетом постоянных претензий по поводу ее узника приемного сына. И это обстоятельство приобрело непереносимую тяжесть, когда она со страхом думала о потенциальных последствиях того, что китайский монарх давно не молился в храме Небес. Она склонялась к возможности усыновления нового престолонаследника. Этот престолонаследник мог бы исполнять обязанности императора и, когда придет время, заменить его после отправки в отставку. Само усыновление вполне можно было обосновать тем, что императору Гуансюю было уже под тридцать, а детьми он не обзавелся. Убедительный аргумент звучал так, что ему необходимо усыновление ради продолжения династической преемственности. Итак, этот узник собственноручно написал красными чернилами смиренный указ, в котором объявил о том, что из-за своего недуга не может произвести естественного преемника, поэтому в ответ на его неоднократные мольбы вдовствующая императрица ради блага династии любезно согласилась назначить престолонаследника.

Престолонаследником она выбрала четырнадцатилетнего мальчика по имени Пуцзюнь. Его отец великий князь Дуань приходился сыном брату по отцу императора Сяньфэна, то есть покойного мужа Цыси. Через него устанавливалась законность притязания на престол.

После такого указа тут же пошли гулять слухи о том, что императору Гуансюю занимать престол, по-видимому, осталось недолго. Те, кто категорически выступал против Цыси, настаивали на том, что теперь она с ним расправится. «Заморские послы снова насупили брови, – записал в своем дневнике один из очевидцев событий. – Они открыто высказывали свои опасения по поводу того, что дни Гуансюя сочтены». Когда Цыси 24 января 1900 года объявила о назначении престолонаследника, заморские послы потребовали аудиенции у императора Гуансюя, чем безошибочно указали на свою поддержку императору в заключении и неприятие престолонаследника. Им ответили, что император нездоров и увидеться с послами не сможет. Тогда жены дипломатов попросили повторения приема, организованного для них годом раньше. Но и их просьбу отклонили: вдовствующая императрица «слишком занята государственными делами».

Глава 22

Война с мировыми державами – с помощью ихэтуаней (1899–1900)

Душу вдовствующей императрицы наполняла горечь оттого, что заморские дипломаты встали на сторону ее приемного сына. Но еще больше ее разозлило то, как власти мировых держав относились к ее империи после попытки установить дружественные отношения во время приема жен дипломатов. Как только она протянула руку дружбы и объявила лозунг «Одна семья; все мы из одной семьи», ей нанесли злобный удар. В самом начале 1899 года итальянцы потребовали уступить им военно-морскую базу в бухте Сямынь, представлявшей собой глубоководный залив на восточном побережье провинции Чжэцзян. И речь совсем не шла о каких-то стратегических намерениях, итальянцам обладание клочком территории Китая служило показателем статуса их страны, которая якобы ни в чем не уступает остальным европейским державам[39]. Поскольку такое приобретение никак не угрожало этим державам, англичане дали итальянцам свое согласие, как и власти практически всех остальных держав. Затем итальянцы устроили демонстрацию своих боевых кораблей у побережья недалеко от Пекина. В Италии и столицах других держав ждали, что китайцы в свете угрозы войны падут на колени, как это случалось раньше. Роберт Харт, стоявший на стороне китайцев, демонстрировал пессимистический настрой: «Поступил ультиматум итальянцев: через четыре дня китайцы должны ответить «да» или взять на себя вину за последствия отказа! Ситуация опять обостряется до предела… Боюсь, мы скатываемся от плохого к худшему. У нас отсутствует запас денежных средств, отсутствует флот, отсутствует толковая военная организация. Остальные державы последуют примеру, и debacle [sic] (разгрома) долго ждать не придется. Китай совсем не разваливается на части сам по себе, это западные державы рвут его на куски!» Р. Харт снова сетовал точно так же, как делал это во время войны с Японией, на то, что «нет у нас сильного правителя…».

Но в это время у власти находился другой правитель. Представители западных держав наблюдали, как к «великому удивлению итальянцев, равно как и всех остальных заинтересованных сторон, китайцы ответили решительным отказом». Руководство китайского внешнеполитического ведомства вернуло ноту министра итальянского посольства

Де Мартино нераспечатанной. Сэр Клод Макдональд истолковал такой демарш так, что, «не видя возможности согласиться на данный запрос и считая, что предъявление аргументов на точку зрения итальянского министра будет означать пустую трату большого числа перьев и объема чернил, возвращаем синьору Де Мартино его депеши». Цыси отдала распоряжения готовиться к войне. «По всей империи началась бурная деятельность», – отметили заморские наблюдатели.

В самый разгар драмы сменился итальянский министр в посольстве. Прибыл новый итальянский посол Джузеппе Сальваго Раджи, и ему предстояло вручить свои верительные грамоты императору Гуансюю. Нарушив дипломатический протокол, в соответствии с которым верительную грамоту вновь назначенного посла должен был от имени императора принять китайский сановник, Гуансюй «протянул руку, чтобы взять бумаги», – отметил Сальваго Раджи, чем «вверг великого князя Цзина в ступор». Итальянцы истолковали этот жест императора как сигнал очень большого значения: что китайцы собираются обойтись с ними по-доброму и что их канонерские лодки сыграли свою роль успешно. Их посетило глубокое разочарование, когда на следующий день прибыли китайские чиновники для объяснения поступка императора как отклонения от протокола, под которым не следует домысливать какого-то намека. 20 и 21 ноября 1899 года Цыси выпустила два указа, в которых выразила свое негодование и решимость: «Нынешняя ситуация полна опасности, и державы взирают на нас как тигры на свою добычу, все пытаются навалиться на нашу страну. С учетом финансовых и военных возможностей Китая сегодня мы, разумеется, должны постараться предотвратить войну… Но если наши мощные враги попытаются принудить нас пойти на уступки их требованиям, на которые мы не можем согласиться, тогда у нас не останется другого выбора, кроме как положиться на справедливость нашего дела, сплотиться и вступить в схватку. Если нас принудят к войне, как только ее объявят, все провинциальные начальники должны будут объединить усилия в борьбе с этими ненавистными врагами. Всем запрещается произносить слово «хэ» [умиротворение], никому нельзя даже думать о нем. Китай – громадная страна с богатыми ресурсами и сотнями миллионов человек населения. Если вся нация сможет сплотиться в своей преданности императору и стране, какого мощного врага нам следует бояться?»