Читаем без скачивания Антология современной британской драматургии - Кэрил Черчил

Он совсем мальчик — кто бы мог подумать, что он окажется…? — он совсем мальчик.

И ты идешь к нему, и ты садишься на кровать, и ты гладишь его темные-темные волосы.

Прости меня, Мохаммед, прости.

И ты наклоняешься, и ты нежно целуешь его в спящие губы.

Сука.

Он вдруг открывает глаза, его рука поднимается и бьет тебя в челюсть.

Сука. Сука. Сука.

А-а-а-х-х-х!

Сука. Ты предала нас.

Его гибкое тело выпрыгивает из кровати, и он бьет тебя в живот, у тебя перехватывает дыхание, во рту — сгустки крови.

Ты предала Аллаха.

Я не буду этого делать. Я не стану убивать невинных детей.

И ты боишься за свою жизнь. Ты боишься, что Мохаммед убьет тебя — расчлененное тело в собственной квартире, — ты вспоминаешь про нож. И что-то тебе подсказывает — хватай нож — хватай нож — вот он лежит, он раскроит меня сверху донизу. Ты кидаешься к ножу, ты хватаешь нож — и кидаешь взгляд на Мохаммеда. Но он не пытается завладеть ножом.

У него в руках канистра с бензином. Откуда она взялась?

Он смотрит на тебя. Смотрит прямо в глаза. Проходят секунды. По ночной улице проезжает грузовик, доставляющий мясо в Дувр. (Это деталь.)

И тут вдруг печаль наполняет его глаза, и он говорит:

Я слаб. Я ничтожен. Похоть толкнула меня к женщине. Я предал Джихад.

И он выливает бензин из канистры на свое смуглое тело, встряхивая волосами, словно девушка под душем после хоккея.

Мир есть юдоль страданий и горя. Да?

Да. Да. Да.

О Аллах, пусти меня в Рай, молю тебя, Аллах. Я предал Джихад, но я умоляю, Аллах.

И он подходит к плите, и он берет спички, и ты понимаешь, что он сейчас сделает.

Мохаммед — нет.

Я предал муллу, я предал наше дело. Прощай.

Он чиркает спичкой.

Но Мохаммед я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя всей душой больше чем Троя больше чем Башни люблю твою силу твое страдание твою душу я — Бежим, бежим, пока не приехали войска, давай начнем все с начала, у меня есть домик в деревне —

Нет. Я любил тебя, Эми. Но мы всего лишь люди.

А что же еще есть на свете? Люди. Одинокие, израненные люди и их любящие сердца.

Нет. Есть Рок, есть воля Аллаха, есть наше Дело. И это больше, чем человеческая жизнь. Любимая, мне жаль тебя с твоим маленьким миром людей. Нет цели… Как ты можешь с этим жить? Моя печаль с тобой.

Он поднимает глаза.

О Аллах, пусти в Рай раба твоего.

И тут — раз! — и он горит, пламя побежало по его телу, по коже, по волосам, слышен треск, и какой-то сладковатый запах заполняет твою квартиру, бывшую скотобойню.

И тогда — это надо глубоко прочувствовать — ты кричишь:

О, возьми меня, возьми меня, Мохаммед. Обними меня этими сильными руками. Я люблю тебя. Я не знаю тебя. И никогда не узнаю. Я никогда не поверю в то, во что веришь ты. Но обними меня этими огненными руками, прижми ко мне свою пылающую грудь, обожги меня горящими чреслами.

И ты — как будто в рапиде — твою мать, да точно в рапиде — ты кидаешься к горящему мужчине.

И тут — жизнь, страшащаяся смерти, бегущая, бегущая от нее, кстати, о мотивации: умирающая от рака мать, самоубийство лучшего друга, отец, уплывающий в забытье Альцгеймера, — всю свою жизнь ты боялась, твое отрицание смерти, а теперь — в момент, когда ты призываешь Ангела Смерти забрать тебя, свобода абсолютная опьяняющая.

Йес Мохаммед Йееееесссс!

Ты… ты совсем рядом, ты тянешь к нему руки, пламя всего в нескольких сантиметрах от тебя, твои волосы уже издают треск и шипенье, и тогда, тогда, тогда твои руки обнимают его, и его кожа начинает сплавляться с твоей.

Йееееесссс!

И вдруг звон стекла — знаешь, кто за тебя будет делать трюки? Лиз, эта офигительная лесбияночка, — звон стекла, и вы оба падаете падаете падаете, четыре этажа и в бассейн.

Под водой тела, эти извивающиеся тела, пламя становится дымом, мокрым и черным, ваши тела, извивающиеся под водой одно над другим.

И, наконец, вы всплываете — восемьдесят процентов ожогов у него, двадцать у тебя, но.

Тут любовь, это типа как огромная волна облегчения, вдруг у вас случается любовь, любовь прямо в бассейне, и вы целуетесь, вы ласкаете друг друга, вы трахаетесь в воде, наслаждение от секса и боль от ожогов — все сливается воедино.

Но они уже здесь. ФБР, мусора, ОМОН — все войска спецназначения, какие только бывают в природе, — и они вырывают Мохаммеда из твоих объятий, и ты кричишь:

Пожалуйста, не надо — я люблю его. Вы должны — любовь победит это. Я знаю. Да, это ужас и страх, он творил злодеяние, да — но сегодня ночью мы обрели любовь и я —

Последнее, что ты видишь. Ты последний раз видишь Мохаммеда — обожженное тело, запах хлорки, ты все еще чувствуешь его внутри себя — а приклад винтовки толкает тебя на землю, и открываются двери автомобиля, свирепый лай собаки, на руках и ногах любимого защелкиваются наручники.

Ты выбегаешь на улицу — ты кидаешься наперерез автомобилю — ты на грани безумия — я очень хочу увидеть, как ты сыграешь эту грань, — ты преграждаешь дорогу автомобилю — они, конечно же, остановятся, раз ты стоишь? — но автомобиль несется прямо на тебя — в последний момент нервы у тебя не выдерживают — раз! — ты отпрыгиваешь с дороги.

Струсила. Как ты презираешь себя за трусость. Если восемнадцатилетний мальчик может взорвать себя, почему ты не можешь встать на пути машины, чтобы спасти жизнь любимого?

Ты с трудом поднимаешься. У тебя уже выступают кровоподтеки. Ты видишь бригаду телевизионщиков, в темноте к тебе бежит какой-то рыжий с микрофоном, а тебе мокро, холодно и очень одиноко.

Нет. Он не плохой человек, говоришь ты телевизионщикам. Он хороший, и я его люблю.

Тут тебя начинает тошнить, колени подгибаются, и ты теряешь сознание.

Пару дней ты без сознания. За тобой ухаживает Мать. Мать, или соседка, или тетя какая-нибудь, не важно. Она любит поучать, понимаешь? Трахаться уже не может, задницу надрать никому не может, но такие люди тоже нужны.

И эта мудрая старая женщина, эта женщина, которая в смысле секса уже умерла и поэтому может думать о более высоких вещах, эта женщина говорит:

Успокойся, деточка, успокойся. Его надо забыть. Ты должна отпустить Мохаммеда. Всему свое время, время Мохаммеда кончилось, пора начинать новую жизнь.

А ты лежишь в постели, и ты чувствуешь тепло ее мудрости, и ты говоришь:

Да маматетясоседка да.

И наступает пустота. Пустота, которую заполнял он. И ты опять начинаешь жить. Ты опять начинаешь летать вокруг глобуса. Неистовое желание находить все новых клиентов в странах с развивающейся экономикой. Ты проводишь несколько недель в Китае.

А когда возвращаешься, опять появляется Нейтан. Нейтан, который был влюблен в тебя в школе. Нейтан, который женился на инструкторе по фитнесу, но потерял ее в железнодорожной катастрофе. Нейтан, который тебя все время любил.

Вы сидите с ним в суши-барах, в театрах и такси, и он держит тебя за руку, и он трогает тебя за коленку, и все время говорит, какая ты необыкновенная, но ты этого не слышишь.

И ты берешь у Нейтана в рот. Ты берешь в рот его толстый красивый член и заводишь все глубже, глубже, пока не начинаешь давиться, потому что ты знаешь, если начать давиться, можно что-то почувствовать. Но ты ничего не чувствуешь.

И ты умоляешь Нейтана стукнуть тебя по голове. Ты даешь ему палку и говоришь: ну давай же, давай, ударь меня. Но он любит тебя так нежно, и он убегает в ночь, так уходит от тебя Нейтан.

Ты ошиваешься на вокзале, даешь тинейджерам в сортирах и закоулках — ищешь запах, который отобьет запах Мохаммеда.

(Это на грани, да? Это, блядь — это, блядь, реально на грани. Как ты считаешь? Что ты об этом думаешь? Скажи что-нибудь. Просто чтобы я представлял, так ли я…

Я уж перед тобой и так, и сяк, а ты.

Ну, ты даешь. Ты даешь. Наслаждайся своей властью. Я бы на твоем месте тоже. Была бы у меня такая власть, я бы тоже ею наслаждался.

Ах ты сука, сука. Я тебя обожаю, сука ты этакая. Снимаю шляпу.

Нет стой стой стой. Стой. Дослушай до конца. Дослушай до конца или я…

Спасибо.)

Бар. Бар с телевизором. Сраный привокзальный бар с проститутками и алкашами, и ты вдруг видишь Мохаммеда на экране. Их тайно вывезли из тюрьмы. Видно плохо — просто какая-то серая тень движется по экрану. Но ты сразу чувствуешь. Человек, которого волокут за волосы через весь экран, так что волосы вот-вот оторвутся от черепа, — твой любимый. Ты видишь, как тюремщица прикладывает ему электроды к яйцам, ты видишь его лицо, исполненное достоинства, ты видишь, как ржут и улюлюкают охранники, ты видишь, как ему плюют в глаза, ты видишь его тело, танцующее под током, когда электроды прижигают ему мошонку, которую ты так часто ласкала по ночам.