Читаем без скачивания Маршалы и генсеки - Николай Зенькович

Однако вернемся к прерванным записям Лукашова. Глядя на аспидно-черную бороду Кулика, тайный советник Сталина думал о том, что Денисов и его офицеры полностью уверены в своем подавляющем превосходстве, в полном успехе, в быстрой победе. В этом сила Денисрва, но в этом же и его слабость. Он даже разведки не ведет. Он знает, что у Ворошилова со Сталиным никаких резервов нет. Значит, никаких неожиданностей со стороны красных он не ждет. Его войска движутся в колоннах, выслав лишь ближние дозоры. И этой самоуверенностью можно воспользоваться.

Поделившись соображениями, которые только что у него возникли, Лукашов увидел обращенные на него взгляды, полные надежд.

— Каким образом вы хотите воспользоваться самоуверенностью Денисова? — спросил Сталин.

— Одну минуту, Иосиф Виссарионович… Сколько у вас артиллерийских стволов? — повернулся Лукашов к Кулику.

У того аж борода дернулась от неожиданности. Наморщив лоб, он переспросил:

— Всего?

— Да, здесь, под Царицыном.

— Стволов двести наберется.

— Снаряды?

— Кое-где по сто на орудие.

— Так вот, — теперь Лукашов говорил, обращаясь к Сталину, — в нашем распоряжении вся нынешняя ночь. Это немало! Если начать прямо сейчас, к рассвету мы сумеем собрать все орудия возле Садовой. До последней пушчонки. Нет сомнений, что Денисов утром всеми силами обрушится на нас именно под Садовой, где ему сопутствует удача, чтобы проложить прямой путь к Царицыну. И вдруг по плотным боевым порядкам его частей — сосредоточенный огонь двухсот орудий. Десять, пятнадцать тысяч снарядов! Представляете, что будет?

— Сразу двести орудий? — усомнился Ворошилов. — Такого и на германской наверняка не бывало!

— Мы оголим весь остальной фронт, — полувопросительно произнес Сталин.

— Надо рискнуть. Если мы и отступим на других участках, это — не поражение, не разгром. Судьба Царицына решается под Садовой, генерал Денисов собрал там свои силы в крепкий кулак.

Чтобы развеять сомнения, Лукашов рассказал о такой же операции, проведенной Брусиловым. В шестнадцатом году его фронт не имел перевеса над противником ни в живой силе, ни в артиллерии. Но Брусилов решил наступать. Он пошел на обдуманный риск, он снял незаметно для немцев со всех участков артиллерию крупных и средних калибров, сосредоточил ее в районе главного удара и тем самым пробил, проломил оборонительные линии германцев, казавшиеся нерушимыми и непреодолимыми. Так начался Брусиловский прорыв, ставший примером…

— Успеем ли мы? — размышляя вслух, произнес

Сталин. — Товарищ Ворошилов, товарищ Кулик, сколько потребуется времени, чтобы доставить орудия с самых дальних участков?

Кулик колебался, медлил с ответом, зато Ворошилов уже загорелся, почувствовав возможность сделать нечто конкретное, рискованное, почти невыполнимое, но все же возможное. Вдохновлять, распоряжаться, вести за собой — это его стихия.

— Если прямо сейчас, успеем, товарищ Сталин! Пошлю самых надежных людей, подстегнем! Кулик, показывай, где батареи!

К рассвету все было готово. По тогдашним меркам сосредоточить двести орудий на узком участке казалось событием невероятным. Ничего подобного еще не было в гражданской войне. Конечно, больше всех отличился Кулик — пускай только способностью энергично выполнять приказы, надежностью и расторопностью, хорошими организаторскими данными. Согласитесь, и этого немало, и это свойственно далеко не каждому командиру.

То, что произошло назавтра с белыми, можно назвать их форменным избиением. Части генерала Денисова наступали походными колоннами и лишь под огнем охранения начали неохотно разворачиваться в боевые порядки. Неприятельская пехота заполнила все видимое пространство. Сзади, в балках, скапливались казачьи полки, готовые хлынуть в прорыв, гнать красных, с ходу ворваться в Царицын.

И вот на головы этих уверенных в успехе людей, в эти плотные массы точными, прицельными залпами совершенно неожиданно ударили две сотни орудий. Страшный грохот сотрясал всю округу. Ошеломленные, оглушенные, перепуганные белогвардейцы в панике бросились назад, кидая винтовки. Артиллерия Кулика крушила бегущих до тех пор, пока остатки пехоты и конницы не скрылись за холмами.

Так начался перелом под Царицыном, надолго остудивший наступательный пыл белых. И пусть не Кулик задумал план красных, но план противника сорвал точно он. Организовать удар невиданной мощи за одну ночь не каждому под силу. Расторопный артиллерист запомнился Сталину. Это событие стало звездным часом в военной судьбе Кулика, с него начался отсчет его головокружительной карьеры, первой ступенькой лестницы; взбираясь по ней вверх, он, наивный, не подозревал, что она приведет его вниз.

Да, наверное, Кулик не блистал военными талантами. Скорее всего, не ему первому пришла умная мысль о концентрации в одном месте всей имеющейся в армии артиллерии. А разве именно Буденного осенила гениальная идея о создании конной армии? Историки склонны считать, что первым о формировании крупных кавалерийских соединений заговорил будущий маршал Егоров. И тем не менее в массовом сознании имя Буденного неотрывно от Первой Конной. И никто не ставил в вину Семену Михайловичу, что не он изобретатель этого замысла. А вот Кулика почему-то упрекают — не у него, мол, родился замысел массированного артиллерийского удара под Царицыном.

Буденный, Ворошилов, Кулик — деятели примерно одинакового уровня способностей. Но первым двоим повезло больше. Хотя оба — и Ворошилов, и Буденный — пережили немало горьких дней, хлебнули позора.

Мало кому известно о постановлении Политбюро ЦК ВКП(б), продиктованном лично Сталиным 1 апреля 1942 года, в котором Ворошилов предстает полностью несостоятельным военным руководителем. Развенчанию «первого маршала» предшествовали следующие события. В феврале 1942 года, когда Кулик, уже лишенный маршальского звания, отчаянно бомбардировал письмами и записками своего высокого покровителя, Ворошилову было не до заступничества за попавшего в немилость дружка. Судьба самого Климента Ефремовича висела на волоске.

Сталин послал его, как раз в феврале, на Волховский фронт в качестве представителя Ставки. Но Ворошилов, за которым закрепилась слава слабого военачальника, не смог ничего изменить и на этот раз. Сталин вызвал его к прямому проводу и предложил стать командующим Волховским фронтом. Ворошилов, то ли растерявшись, то ли испугавшись, стал отказываться. Это переполнило чашу терпения Верховного. Убедившись в полной несостоятельности «первого маршала», Сталин продиктовал документ, который был оформлен как решение Политбюро.