Читаем без скачивания Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Заливаюсь краской смущения. Опять мой братец! Доктор Херст никогда не получал содержания, достойного его положения. Брат поступает низко, а мне достаются насмешки. Но я все-таки храбрюсь.

— Можете спрашивать кого угодно. Мне нечего скрывать. Живу сама по себе, как приказал король. Трачу не больше, чем подобает моему положению. Собираю арендную плату и плачу по счетам. Насколько моту судить, слуги здоровы и трезвы, мы исправно ходим в церковь и молимся так, как велит король.

— Тогда вам нечего бояться. — Он с улыбкой глядит мне в лицо — я бледна как полотно. — Прошу вас, не пугайтесь. Только виновный выказывает страх.

Пытаюсь выдавить улыбку. Иду к креслу, сажусь. Он замечает упавшее распятие, сползшее с молитвенной скамеечки покрывало, и его брови ползут вверх от удивления.

— Вы сбросили крест Господа нашего Иисуса Христа? — шепчет он в ужасе.

— Это вышло нечаянно, — звучит неубедительно, даже для меня. — Подними его, Лотти.

Начальник переглядывается с остальными, словно берет на заметку, затем они уходят.

ЕКАТЕРИНА

Сионское аббатство, Рождество 1541 года

Посмотрим, посмотрим, что у нас тут?

Шесть платьев у меня есть и шесть чепцов. Две комнатки, окна выходят в сад на берегу реки, мне позволено там гулять, если хочу. Но я не хочу — холодно ужасно, и дождь льет все время. В комнате красивый камин и запас дров изрядный, потому что стены здесь сырые и, когда ветер с востока, дует во все щели. Бедные монашки, им приходилось жить здесь всю жизнь. Бога молю, чтобы меня поскорее отсюда выпустили. У меня есть Библия и молитвенник, распятие — простое такое, ни одного драгоценного камешка — и молитвенная скамеечка. Две вечно недовольные служанки помогают мне одеваться, а леди Бейнтон и еще две дамы помогают коротать длинные вечера. Не слишком веселенькая компания.

Кажется, все, больше ничего нет.

Хуже всего, что наступило Рождество. Я так люблю рождественские праздники! На прошлое Рождество я танцевала при дворе с королевой Анной и король мне улыбался. У меня было ожерелье с двадцатью шестью плоскими бриллиантами и целая нитка жемчуга, а королева Анна подарила мне лошадку в лиловой бархатной попоне. Я танцевала каждый вечер с Томасом, а Генрих сказал, что красивей нас не найти парочки в целом свете. Томас взял меня за руку в полночь на Рождество, поцеловал в щеку и шепнул на ухо: «Ты такая красотка».

Я все еще слышу этот шепот: «Ты такая красотка». А теперь его казнили, отрубили хорошенькую голову, а я, может, все еще и красотка, только у меня даже зеркала нет, чтобы в этом убедиться.

Конечно, я скажу сейчас глупость, но больше всего меня изумляет, как все быстро изменилось, за такой короткий срок. В прошлом году на Рождество я была юной новобрачной, молоденькой королевой, прекраснее которой нет на белом свете, а год спустя я в такой беде, хуже какой не придумаешь, гаже какой не бывает. Мне кажется, я обрела истинную мудрость в страдании. Я больше не глупая девчонка, я зрелая женщина. Если бы мне позволили снова стать королевой, я была бы очень хорошей королевой. И женщиной очень хорошей. Моя единственная любовь, Томас, мертв, значит, мне ничего не остается, как хранить верность королю.

Невыносимо — Томаса казнили из-за меня. Просто не понимаю, как это так — его больше нет. Раньше я никогда о смерти не думала. Представить себе не могу, что больше его не увижу, по крайней мере в этой жизни. Даже хочется верить в небеса, в то, что там встречу его снова и мы опять будем любить друг дружку, а мужа у меня не будет.

Уверена, когда меня выпустят, все поймут, какой я стала хорошей. Меня не судили, как Томаса, не пытали. Но я так страдаю! Вспоминать о нем, о нашей любви ужасно грустно, ведь он из-за нее жизни лишился. Пытался сохранить нашу тайну, беспокоился обо мне. Мне его страшно не хватает. Я его все равно люблю, хотя он и умер и не может больше меня любить. Как я тоскую о нем! Любая молоденькая девушка так бы тосковала, лишись она возлюбленного всего лишь через пару месяцев после начала романа. Мне все кажется, я скоро его увижу, а потом вспоминаю — нет, уже никогда. Сердце просто разрывается, я даже не думала, что могу так страдать.

Одно только хорошо, некому против меня давать показания, коли оба — и Томас, и Фрэнсис — мертвы. Только они знали, как обстоят дела, но теперь-то ни словечка не скажут. Значит, король скоро прикажет меня выпустить. Наверно, к Новому году. Пошлют меня жить в какую-нибудь мерзкую дыру. А вдруг король меня простит — теперь, когда Томаса казнили. Позволит быть его сестрой, как королеве Анне. Тогда мне разрешат бывать при дворе и летом, и на Рождество. Может быть, к следующему Рождеству я снова буду счастлива. Может, к следующему Рождеству у меня будет полно подарков и я стану вспоминать сегодняшний грустный день и посмеиваться над собой — какая я была глупая, думала, жизнь моя уже кончена.

Как долго тянутся дни, рассветает поздно, темнеет рано. Юность проходит зазря в этой унылой дыре. Мне уж скоро семнадцать, совсем старуха. Ужас. Приходится уже какую неделю торчать здесь. Я считаю дни, процарапываю ногтем отметки на стенке у окна. Столько уже царапинок, кажется, я здесь целую вечность. Иногда я нарочно пропускаю день, пусть кажется, что меньше времени прошло. Но из-за этого я все время сбиваюсь в счете, досадно. Глупо же не знать, сколько дней я уже тут мучаюсь. Но иногда мне даже знать не хочется. Вдруг он решит держать меня взаперти еще много-много лет? Нет, ни за что! Надеюсь, король отпразднует Рождество в Уайтхолле, а потом, после карнавала на двенадцатую ночь прикажет меня выпустить. И я даже не буду знать заранее, когда ждать двенадцатой ночи, потому что сама напутала со счетом. Иногда мне кажется, бабушка была права, я просто дурочка. Одно расстройство про это думать.

Боюсь, что король мною ужасно недоволен, но не будет же он меня во всем обвинять, не то что этот архиепископ Кранмер. Уверена, стоит нам с ним увидеться, он меня сразу простит. Как старый дворецкий герцогини, тот всегда говорил, что нас пора наказать за вечные проказы — то в сене валяемся, то ветки у яблонь обламываем. Выпорет пару мальчишек, а как дойдет до девочек, увидит у меня слезы на глазах, потреплет по щечке и скажет — это не ты, это все ребята постарше придумали. Мне бы увидаться с королем! Уверена, он точно так же поступил бы. Он все знает, понимает, что я просто глупая девчонка, которую так легко сбить с толку. Он такой старый и умный, значит, знает: глупые девчонки влюбляются и совсем теряют голову. Когда девчонка влюблена, ей ничто на ум нейдет, только и думает: «Когда снова поцелую моего миленького?» И Томаса, беднягу, у меня отняли, не увижу его больше никогда, значит, я и так уже наказана хуже некуда.