Читаем без скачивания Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

потому что он способен объединять в себе «тысячи звеньев» мироздания, сливаться со всем живущим, – и сам выступает как творец. Величайший акт поэзии, как она описана в Библии, – «антропопоэйя», сотворение человека «по образу и подобию» Бога, что прямо указывает на поэтическую природу человека как метафоры. Именно так и следует к нему относиться, то есть воспринимать его поэтически. Человек – это творение не в буквальном значении (как растения или животные), а в переносном, поскольку выступает как образ, иконический знак Бога: между ними сложная семиотическая игра, как между означающим и означаемым. Человек не тождествен Богу, но, как образ и подобие, обладает некоторыми его признаками: способностью мышления, творчества, именования вещей, свободой воли. Между Богом и человеком не логическая связь, а поэтическая, образная, основанная на уподоблении, сходстве. Сначала по образу и подобию Творца создается человек, а затем по своему образу и подобию он пересоздает окружающий мир.

Это и есть цивилизация. Орудия труда, технические изобретения, научные открытия, произведения искусства – все это способ творить мир по образу и подобию человека. Поэтому метафора, как перенос по сходству, господствует не только в поэзии, но во всей деятельности человека, преобразующей мир. В продуктах цивилизации: в стихах, в зданиях, в ракетах, в компьютерах – мы обнаруживаем бесконечно множимые образы самого человека, его символические проекции, метафоры его способностей и потребностей.

Поэтическое и прогресс

Есть ли какие-то определенные векторы в развитии человечества? На этот вопрос существует много ответов: демографический рост, экономический прогресс, повышение производительности труда и рост общественного богатства, распространение свободного рынка, ускоренное производство информации, географическая и космическая экспансия, глобализация, расширение ноосферы… Однако есть еще один вектор, обычно неупоминаемый в этом ряду: усиление поэтического – поэтизация космоса, жизни, общества, техники и самого человека. Это представление о прогрессе как поэзисе (от греч. «поэзис», ποίησις, что буквально означает «творчество»), на первый взгляд, противоречит ранее обозначенным тенденциям. Разве прогресс не ведет к ослаблению поэтического начала, которое отступает все дальше в золотой век мифов, сказок, легенд? Считается, что поэтическое мировосприятие господствовало лишь на ранних ступенях цивилизации, а впоследствии его вытеснили наука, техника, трезвый, рационалистический склад ума, который предпочитает знать и исследовать, а не грезить. Эта «депоэтизация», казалось бы, проходит через всю историю и особенно усиливается в промышленный век. Скорбный итог подвел Е. Баратынский (1835):

Век шествует путем своим железным;

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

Е. Баратынский. Последний поэт

Не только поэты отмечают упадок поэтического. О том же, но уже на языке экономической науки, писал К. Маркс в Предисловии к «К критике политической экономии» (1858–1859): «…возможен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? Или вообще „Илиада“ наряду с печатным станком и типографской машиной? И разве не исчезают неизбежно сказания, и песни, и музы, а тем самым и необходимые предпосылки эпической поэзии с появлением печатного станка?»

По контрасту с Марксовым оптимизмом, ностальгией проникнуты размышления М. Хайдеггера о том, что массовое производство разрушает поэзию создания индивидуальных вещей и поэтому поэзис уходит в прошлое. Чаша и скрипка творятся неспешно, подобно тому как растет дерево и воспитывается ребенок. В наше время от поэзиса остаются только поэзия в узком смысле, стихи, и другие малые островки поэтического: живопись, художественные промыслы, – но они тонут в море науки, техники, экономики. Столь же пессимистично смотрит на настоящее и будущее поэзии композитор Владимир Мартынов, провозгласивший «конец времени композиторов», а также «конец времени литературы»[299].

Радоваться или ужасаться неумолимому ходу истории, ведущему к упадку поэзии? Об этом спорят, но сам факт почему-то принимается на веру. На самом деле, вопреки мнению о бездушном техницизме и прагматизме XXI века, он обещает стать веком поэзии – в гораздо более широком смысле, чем мы склонны это представлять. Поэзия никуда не уходит из жизни человечества, она возрождается в самых крупных масштабах на уровне мегатрендов цивилизации.

Поэтическое в технике

«Значение техники установимо только исходя из души», – утверждал О. Шпенглер[300]. Все чудеса техники – это, по сути, метафоры душевных потребностей и физических способностей человека: стремление к скорости, полету, парению… Вот самое наглядное: молоток – метафора руки, чаша – горсти, дом – тела; очки и микроскоп – метафора глаз; компьютер – метафора мозга… Технические орудия – проекция органов человека[301].

Собственно, вся техническая цивилизация – это множественность образов человека, его ликов и перевоплощений. Информационные технологии – это образ воспринимающего и мыслящего человека, способного раздвигать на огромные расстояния область видимого, слышимого, понимаемого. Коммуникативные технологии – это образ языка, способность человека выражать себя и общаться с другими. Транспортные технологии – это образ человека в движении, гиперболическое усиление его способности бегать, прыгать, плавать. Производственные технологии – образ человека, создающего орудия труда и предметы потребления.

Наконец, киборг, андроид, сверхчеловек-сверхмозг, искусственный интеллект, создаваемый по образу и подобию человека, – это величайший акт антропопоэйи после создания человека Богом, – самосотворение человека как сверхприродного существа, вбирающего в себя все созданное им как видом. Приборы, встроенные в человека или с ним соединенные, резко увеличат объем его памяти, расширят органы восприятия, умножат производственные способности и творческое воздействие на среду.

Техника не менее метафорична и символична, чем поэзия, но воплощает эту энергию созидания не в словах, а в поэтически преображенной материи, где каждый элемент «играет» с природой, преодолевает силу тяжести, дальность расстояний, ограниченность телесных возможностей. Технопоэйя, воплощенная в авиации, ракетостроении, электронике, Интернете, новейших средствах связи, позволяет прозревать незримое, слышать неслышимое, говорить на многих языках, нести слово от человеческих уст в космическую даль.

Технопоэйя позволяет взглянуть на всю историю техники как на сращение поэтичности с утилитарностью. Например, полезная функция рычага несомненна, а его поэтичность состоит в том, что он, как явствует из применяемой к нему терминологии, представляет собой метафору плеча и руки, их гиперболу (усиление, удлинение). «Уже окунувшийся / В масло по локоть / Рычаг начинает / Акать и окать…» (Э. Багрицкий. «Весна»). То же самое можно сказать практически о любых технических устройствах. Не случайно народная фантазия опережала многие технические изобретения, заведомо наделяя их поэтическим смыслом, например «ковер-самолет», «скатерть-самобранка», «шапка-невидимка» (на современном языке «трехмерная маскировка»). Так, телефон – это метафора слуха и метонимия уха, то есть переносит на