Читаем без скачивания Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

Правда, на этот раз, совсем не молча, а со словесным ответом.

– Меня? – как будто своим ушам не веря, с таким выражением лица, очень тихо в ответ даже не задалась вопросом, а проговорила Клава. На что Гаврила с Харитоном, вытянувши лица, переглядываются, и видимо боясь, не поспеть друг за другом, одновременно выкрикивают: «А кого же ещё!», и начинают в гоготе смеха закручиваться, не как обычные люди, в животах, а в ушах от смеха. И теперь уже понятно, что Клаве слова сказать не дадут эти гоготуны.

Что так и вышло. И Гаврила с Харитоном принялись перебивать друг друга.

– А…– попытался вставить какую-то свою мысль Харитон, видимо наиболее из них расторопный. Но тут же перебивается более напористым Гаврилой, у которого на все «А» Харитона есть свои «Бэ-бэ-бэ».

– Да не спеши так. – Отодвигает в сторону, было выдвинувшегося вперёд Харитона Гаврила. – Это ведь не тебя будут звать. А нашу достопочтенную непримиримицу…с действительностью. – Через такой отступ Гаврила как бы ставит свою точку или точнее, точечное признание Клаве, чьё имя, по крайней мере, им точно известно. А то, что она им была лично не представлена, а они значит, за это дело уцепились, и теперь представляя на её счёт всякое, делают вид, что не представляют, как её зовут, то таких людей все знают и знают, как их зовут.

А Гаврила между тем продолжает нависать над Клавой. – И тогда получается, – высоко возмутительно в лице делает на этом слове акцент Гаврила, – что нам, – Гаврила с горечью в лице стучит кулаком себя в грудь. Но не так сильно, чтобы её пробить и сделать больно. – Придётся брать всю ответственность за то имя, на которое она будет отзываться. – Гаврила делает вдумчивую паузу, во время которой на него больно смотреть, так он переживает за себя и за ту ответственность, которая на него будет ложиться, когда ему понадобиться позвать Клаву, для него дремучую незнакомку, как Маугли, выскочившую только что из леса.

– А ведь тут дело не только в одной содержательности данного нам в обиход имени, а тут нельзя обойти вопрос лингвистики. – А вот эта многозначительная пауза Гаврилы ставит в тупик даже Харитона, что-то там такого слышавшего, а вот о чём там идёт речь, то он и тогда, когда об этом слышал, совсем не понял и решил сразу же обо всём забыть. – Это ведь нашему многострадальному языку выговаривать все эти междометия, из которых будет состоять твоё имя! – Это, конечно, был звёздный час Гаврилы, наверное, ещё ни разу не достигавшего такого триумфа своей мысли. Где даже Харитон был им понят (то, что он был восхищён, то это обычное явление) и благодарен ему за это.

– Ах, вот он о чём! – Ахнул про себя Харитон. – А ведь как верно он заметил о многострадальности нашего языка. – Размыслил Харитон, давая не только отдохнуть своему действительно многострадальному языку, которому столько приходится на себя брать, пережёвывая день за днём жвачку, елозя в зубах в попытке вытащить застрявшие кусочки мяса, искать пути коммуникабельности с другим носителем языка, не всегда залезая к нему в рот (есть и другие неожиданные места), и это всё окромя его прямых обязанностей: собой плести всякую чушь, под человеческим названием словообразование, быть вкусовым экспертом во всём и, конечно, быть притчей во всех языках, но и отдав должное ему, облизнув его.

– Пожалуй, дам я ему сегодня отдохнуть. – Решил крепко Харитон. – И не буду его мучить своей словоохотливостью. – И только Харитон собрался претворить в жизнь это своё решение, как вдруг выясняется, что его язык большой трудоголик и категорически против таких в свою сторону поблажек. И если на то пошло, то его здоровье как раз и зиждиться на такой его трудоёмкости. В общем, не успел Харитон в уме эту свою мысль закрепить, как его рот не устоял перед натиском его же языка, который вырвался наружу и громко о себе заявил: «Чучундра!».

Да так это вышло для всех неожиданно, что Гаврила чуть присел от неожиданности вместе с ошалевшим на лицо Харитоном, ну а Клаву этим напором мысли и оформленного в слово слога отдало назад. Но она не упала, как можно было постоянно от неё ожидать и ожидалось. А видимо, она так вросла ногами в пол, что даже такая дикость и хамство в лице Харитона, устояло её на месте.

Правда, это единственное, плюс вытаращенные в изумлении глаза, что она смогла противопоставить своему противнику, который быстро пришёл в себя, удовольствовался неоднозначным и по мнению Гаврилы весьма неординарным подходом к выбору имени для их подзащитной (вот так они уже на её счёт смекнули), и не видя в глазах Клавы должного понимания своей отныне судьбы, которая полнейшим образом находится в их руках и языках, выразили грозность в лицах и обступили её со всех своих сторон.

– И смотри, не глупи. – Очень настоятельно обратился к Клаве Гаврила. – Не отзовёшься с первого раза на выбранное нами тебе имя, тебе уж точно тогда дальше не скучно будет жить. – Гаврила внимательно смотрит на потёкшую в глазах, всю бледную Клаву, и немного оттаяв её видом, смягчается. – Ладно. Так категорично, как предложил, – Гаврила кивает на Харитона, – большой знаток имён, Харитон, мы тебя не будем звать. (Харитон тоже смягчает своё недовольство таким волюнтаризмом Гаврилы). Но, если мы увидим, что ты проявляешь к нам недолжное уважение, то мы тебя быстро смирим «изящным» именем. Верно, Харитон. – Гаврила обращается к Харитону, которому нравится, что с ним советуются в таких ни малосущественных вещах. И он согласно кивает.

Когда же Клава на потрясывающихся ногах, которые она и не чувствует, пропускается сквозь их строй туда, куда ей было не столь уж нужно, а сейчас стало позарез нужно, Гаврила с Харитоном само собой провожают её в спину. И в один из моментов, когда Клава подогнулась в ногах, переглядываются друг с другом и спрашивают опять же друг друга. – И как же нам это чучело звать?

Но вроде как Клаве повезло и эти господа столь креативного мышления, Гаврила с Харитоном, не слишком с ней жёстко обошлись, назвав её при первой же возникшей возможности, которую так тщательно избегала Клава, не как на том настаивала первая пришедшая при её виде мысль Харитона «Чучело», но только в другой своей синонимальной интерпретации. А когда эта возможность вдруг для Клавы (конечно, не для неё, но вы понимаете) возникла в виде обеденного перерыва, за которым она и позабыла обо всех мерах