Читаем без скачивания Прикосновение - Колин Маккалоу

Свидание адвоката с Яшмой в тюрьме Батерста не дало ровным счетом ничего. Сэр Юстас заливался соловьем, действовал уговорами и угрозами, но Яшма осталась непреклонной: она не откажется от своих слов, она гордится своим поступком, ее малышка Анна отомщена.

На платформе в Кинроссе Александра встретила только Руби. Увидев ее, он испытал шок: «Неужели и я постарел так же резко, как она?» Волосы Руби сохранили прежний цвет, но она так располнела, что глаза совсем заплыли рыхлой плотью, талия исчезла, пальцы напоминали пухлые щупальца морской звезды. Александр поцеловал ее, взял под руку и повел через зал ожидания.

— К тебе или ко мне? — спросил он, выйдя из здания вокзала.

— Ко мне, но ненадолго, — ответила она. — Нам надо обсудить то, о чем нельзя заговаривать в присутствии Элизабет и Нелл.

Город, как с облегчением увидел Александр, выглядел как подобает — несмотря на сокращение рабочей силы. Улицы были чисты и красивы, здания ухожены, клумбы в сквере на главной площади пестрели далиями, ноготками и хризантемами, пышно распустившимися к концу лета. Пестрая мешанина желтых, оранжевых, красных, кремовых лепестков. Вот и славно! Садовники Сун Во трудились не покладая рук: установили на набережной гигантский механизм, приводивший в движение десятифутовые стрелки цветочных часов, на циферблате которых яркие листья и бутоны образовывали римские цифры. И самое главное, часы шли точно: сейчас они показывали половину пятого пополудни. Эстраду подновили и покрасили — кто постарался, Сэм О'Доннелл или забулдыга Скриппс? Вдоль улиц вытянулись стройные ряды деревьев — мирты в цвету, чайное дерево с корой, похожей на отшелушивающуюся краску… «Сэр Александр, а нельзя ли поменьше о краске и малярах?»

Как он скучат по городу, которому дал свое имя, но как жаждал вырваться отсюда, едва возвращался! «Почему люди просто не могут жить так, как положено, руководствоваться логикой, здравым смыслом, доводами рассудка? Почему их, как пушистые семена чертополоха, швыряет из стороны в сторону, крутит на ветру? Почему мужья не могут просто любить жен, жены — мужей, а дети — родителей? Почему различиям между людьми всегда придается больше значения, чем сходству? Почему тело стареет быстрее, чем разум? И почему я всегда окружен толпой и тем не менее одинок? Почему пламя костра вскоре тускнеет, как бы ярко он ни горел вначале?»

— Разжирела я, — сказала Руби, бросаясь на диван в своем будуаре и обмахиваясь веером цвета желчи.

— Да, — кивнул он, садясь напротив.

— И тебя это бесит, Александр?

— Да.

— Ну в таком случае я только рада, что расползлась.

— Мы пригрели на груди змея.

— На редкость хитрого змея, который убедил полгорода, что он вовсе не чудовище, а безобидный работяга.

— Кумир безмозглых куриц вроде Теодоры Дженкинс.

— Да. Он покорил ее, влюбил в себя тем, что терпеть не мог старых дев и вдов, хотя, должно быть, утолял похоть, представляя, как мокнут их панталоны.

— А как Элизабет? Как Нелл?

— Элизабет — как всегда. А Нелл не терпится увидеть папу.

— А Анна?

— Ей через месяц рожать.

— Хорошо уже, что мы знаем, от кого ребенок.

— Ты уверен?

— Саммерс не сомневается в виновности Сэма О'Доннелла. Он видел, как Анна обрадовалась собаке, которую приняла за другую, и за лицом девочки он наблюдал так же внимательно, как Яшма.

— Старый развратник!

— Важнее другое, Руби: как мне сообщить Элизабет, что Яшму повесят?

На ее лице резче обозначились морщины.

— О, Александр, не надо об этом!

— Придется.

— Но… но почему ты так уверен?

Он выудил из кармана сигару:

— Ты куришь или бросила?

— Не бросила, дай и мне! Только скажи, почему ты так уверен?

— Потому что Яшма — пешка в политической игре. И сторонники свободной торговли, и протекционисты, не говоря уже о тред-юнионистах, которые теперь называют себя партией рабочих, — все они лезут вон из кожи, чтобы показать, как настойчиво выступают против китайцев, и будь их воля, избавились бы от эмигрантов из Китая вообще. Разве есть лучший способ успокоить народ, чем казнь одной несчастной полукитаянки, пусть даже родившейся в Австралии, но совершившей тяжкое преступление? Преступление против мужчин, Руби. Кастрацию. Ампутацию мужского достоинства! Ее жертва — белый человек, доказательства его виновности — имя собаки, знакомое моей дочери. Разве можно вызвать Анну в суд и заставить дать показания, даже если суд будет закрытый и без присяжных? Конечно, нет! Судья, само собой, может потребовать любых свидетелей и свидетельств, но Анна на свидетельской трибуне — это уже не суд, а пародия.

Слезы на ее глазах напоминали мутную влагу, выступившую из непропеченного теста; Александр не мог смотреть на нее, при мысли о близости с Руби его мутило. «Не оставляй меня! Не бросай в одиночестве!» — беззвучно умолял он, но кого — и сам не знал.

— Ступай, Александр, — велела Руби, затушив окурок. — Прошу тебя, уходи. Яшма — старшая дочь Сэма Вона, и я люблю ее.

От Руби он направился к подножию горы и поднялся на вершину, не сводя глаз с Кинросса. С высоты город напоминал озеро в голубых, сиреневых и жемчужных тонах, дым из труб затягивал его серой дымкой, похожей на ту унылую краску, которой покрывали крейсеры, — Александр видел их всего несколько месяцев назад и в то же время так давно, будто в прошлой жизни.

Элизабет он застал в библиотеке; это что-то новое — Александр не помнил, чтобы его жена когда-нибудь бывала здесь. Сколько ей сейчас? В сентябре будет тридцать три. А ему через несколько недель исполнится сорок восемь. Теперь она больше половины жизни замужем за ним. Вечность, как выразилась она. Да, если вечность — понятие растяжимое, но кто может это оспорить? Вопрос о том, сколько длится вечность, сродни другому — о том, сколько танцующих ангелов умещается на кончике иглы. Философский бред.

Элизабет думала о том, что с годами Александр стал импозантнее: странно, почему даже седина уродует женщин, но украшает мужчин? Его подтянутое стройное тело нигде не расплылось, спина не сгорбилась, он двигался с грацией юноши. Или с грацией Ли. Морщины на лице говорили не о прожитых годах, а об опыте. Элизабет вдруг захотелось, чтобы великий скульптор изваял бюст Александра из… из бронзы? Нет. Из мрамора? Тоже нет. Из гранита. Вот подходящий камень для Александра.

В его черных глазах появилось новое выражение усталости, печали, мрачной решимости, которое питали скорее разочарования, нежели успехи. Он не сломлен, потому что его не сломить. Он выдержит любую бурю, потому что сделан из гранита.