Читаем без скачивания Прикосновение - Колин Маккалоу

На своем участке, в юго-западной части Сиднея, Бэда Талгарт буквально рыл носом землю, добиваясь звания официального кандидата от рабочей партии и не ленясь свести личное знакомство с избирателями. Голосования он ждал с трепетом, но в то же время с солидной степенью уверенности; он не понимал, зачем простым рабочим голосовать за тех, кто презирает их, тем более при наличии альтернативы — политических деятелей из рабочего класса.

Поскольку он баллотировался в Сиднее, то свою участь узнал довольно быстро. Бэда Эванс Талгарт стал членом Законодательного собрания. Постепенно были собраны результаты голосования по 141 избирательному участку страны, и выяснилось, что в 35 из них проголосовали за рабочую партию. Расстановка сил в парламенте определилась. Но далеко не все представители рабочей партии торжествовали; шестнадцать членов собрания представляли и городской электорат, и девятнадцать избирательных участков, удаленных от крупных городов. Городские мужчины (женщинам голосовать не позволялось, тем более на парламентских выборах) были в основном убежденными сторонниками профсоюзов, а жители сельской местности, за исключением рудокопов и стригалей, вообще не имели отношения к профсоюзам. Только десять членов собрания от рабочей партии родились в Австралии, всего четверо были старше пятидесяти лет, а шестерым не исполнилось и тридцати. В Законодательном собрании появилась рьяная молодежная коалиция, стремящаяся раз и навсегда изменить облик австралийской политики. Рьяная — да, но неопытная.

«Ну и черт с ним!» — думал Бэда Талгарт, член Законодательного собрания. Единственный способ приобрести такой опыт — сразу ринуться в гущу событий. Слова, которые будоражили гигантские толпы слушателей в сиднейских парках, отныне будут звучать в палате, которой осточертела парксовская риторика. Однако легендарный старик вновь баллотировался на пост премьер-министра, и теперь ему, чтобы победить, предстояло обхаживать в том числе и самонадеянных шутов от рабочей партии (а среди них, увы, и вправду попадались шуты). Задачу осложняли внутренние конфликты рабочей партии, пропитанной идеями этой нелепой американской выдумки — демократии; почти половина членов собрания от рабочей партии ратовала за свободу торговли, остальные были сторонниками протекционизма.

Лишь в июле, когда было уже слишком поздно, Бэда Талгарт вспомнил поездку в Кинросс и тот день, когда он напрасно ждал Сэма О'Доннелла возле отеля. «Покуролесил» — так оправдался нерешительно усмехающийся Сэм, опоздав на несколько часов. Да, доказательство еще менее убедительное, чем кличка собаки. Оно вряд ли побудило бы судью изменить смертный приговор, вынесенный Яшме Вон, тридцатишестилетней старой деве из города Кинросс.

Опасаясь массовых демонстраций в Сиднее, власти решили привести приговор в исполнение в тюрьме Батерста, где по такому случаю возвели виселицу. На казнь не допустили ни журналистов, ни другую публику.

Судья, член Верховного суда Нового Южного Уэльса, обошелся с подсудимой более чем терпеливо, но Яшма упорно стояла на своем: да, это она убила Сэма О'Доннелла, убила именно так, а не иначе и очень рада этому. Ведь он погубил ее малышку Анну.

— У меня нет выбора, — развел руками судья, обращаясь к внимательно слушающим его немногочисленным присутствующим. — Преступление было явно предумышленным. Его задумали и осуществили настолько хладнокровно и расчетливо, что в это трудно поверить в свете прошлого мисс Вон. Не упущено было ни единой мелочи. И вероятно, самым страшным деянием мисс Вон можно счесть то, что она пришила к бровям веки убитого, лишив его возможности закрыть глаза. Он был вынужден смотреть, как его калечат и убивают. Кроме того, мисс Вон ни разу ни словами, ни действиями не выразила и тени раскаяния… — Судья со вздохом достал черную шапочку и водрузил на голову поверх алонжевого парика. — Подсудимая, сим объявляю вас виновной и приговариваю к смертной казни через повешение.

Из жителей Кинросса этот вердикт услышал только Александр. Ничто не дрогнуло на лице Яшмы, она по-прежнему мило улыбалась. Ни страха в огромных карих глазах, ни сожаления. Яшма была безоблачно счастлива.

Казнь состоялась спустя неделю, в восемь часов утра, в унылый дождливый июльский день. Горные вершины вокруг Батерста покрыл снег, ледяной ветер вздувал пальто Александра и рвал из рук зонт.

Накануне Александр встретился с Яшмой в камере и передал ей четыре письма: от ее отца, от Руби, от Элизабет и от Нелл. Об Анне напоминал приложенный к письмам локон, и этой весточке Яшма обрадовалась больше, чем всем прочим.

— Я буду хранить его на груди, — пообещала китаянка, целуя локон. — А малышка Долли здорова?

— Да, растет и крепнет и для своих десяти недель развивается совершенно нормально. Могу я что-нибудь сделать для тебя, Яшма?

— Присмотрите за моей крошкой Анной. И поклянитесь здоровьем Нелл, что никогда не отдадите ее в сумасшедший дом.

— Клянусь, — без колебаний отозвался Александр.

— В таком случае мне больше не о чем мечтать, — улыбнулась Яшма.

К эшафоту Яшму вывели одетой в черные брюки и куртку, с аккуратным узлом волос на макушке. Дождь ее ничуть не смущал, она выглядела безмятежно спокойной, даже походка не изменилась. Священник при казни не присутствовал: Яшма отказалась от исповеди, объяснив, что она не крещеная и не христианка.

Тюремный надзиратель, сопровождавший Яшму, велел ей встать посередине люка, второй связал ей руки за спиной и ноги в щиколотках. В ответ на попытку надеть ей на голову капюшон Яшма так яростно замотала головой, что тюремщики отступили. Шагнув вперед, палач накинул на шею жертвы петлю, поправил ее, чтобы узел находился за левым ухом, и затянул потуже. Яшма ждала так равнодушно, словно уже была мертва.

Казалось, все произойдет в одну секунду, но казнь растянулась на час. Наконец палач нажал рычаг, и крышка люка с грохотом провалилась. Яшма упала с небольшой высоты — достаточной, чтобы сломать шею, но не сорвать с плеч голову. Не было ни предсмертной агонии, ни судорог, ни дрожи. Облаченная в черное хрупкая фигурка, такая крошечная и беспомощная, закачалась на веревке. Ее лицо было безмятежным, как в последние минуты жизни.

— Впервые вижу такое присутствие духа, — пробормотал тюремщик, стоящий рядом с Александром. — Дрянная профессия…

Формальности были исполнены быстро и четко. Коронер констатировал смерть, Александру выдали тело. Его предстояло кремировать в деревне Суна, а пепел или увезти в Китай, или отдать Сэму Вону. Суна, который вплоть до казни не смел вмешаться в ход событий, чтобы не навлечь беду на свой народ, вдруг осенила удачная мысль — он считал, что и Яшма одобрила бы ее. Александр поддержал его. Под покровом ночи Суну предстояло прокрасться на кинросское кладбище и зарыть пепел Яшмы в холм над могилой Сэма О'Доннелла. Всю вечность, сколько бы она ни длилась, Сэм О'Доннелл проведет в тонком дешевом гробу под гнетом своей убийцы.