Читаем без скачивания Только не дворецкий. Золотой век британского детектива - Герберт Аллен

Мистер Трент о таком слышал? Вот и мистер Гиффорд не слышал. Но одно название чего стоит. Там наверняка есть церковь — и старая! — и вообще, ей для коллекции необходим «Силькот-Эпископи». И она спросила мистера Гиффорда, нельзя ли туда заехать, ведь это совсем недалеко: сделать пару снимков и там же выпить кофе.

Они нашли церковь и при ней дом священника, а неподалеку виднелась деревня. Перед церковью располагалось кладбище, проходя через которое они заметили могильную плиту. Да, не памятник, а именно плоскую плиту, но на возвышении, обнесенную высокой оградой. Плита привлекла их внимание потому, что камень, несмотря на свою древность, был в хорошем состоянии — ни грязи, ни мха, так что можно разобрать надпись, и трава вокруг аккуратно подстрижена. Они прочли эпитафию сэру Роуленду Бери, и миссис Лэнгли даже вскрикнула от радости — честное слово!

Какой-то человек подстригал живую изгородь вокруг кладбища и, когда миссис Лэнгли вскрикнула, посмотрел на них, как ей показалось, с подозрением. Миссис Лэнгли решила, что это церковный сторож, и, пустив в ход все свое обаяние, поинтересовалась, можно ли сфотографировать надпись. Можно или нет, сторож не знал — вообще, надо бы спросить викария, это ведь, так сказать, его могила. Ну то есть могила его предка, а он за ней ухаживает. А сейчас, наверное, он в церкви — если они к викарию, — да, наверняка в церкви.

Мистер Гиффорд сказал, что церковь они в любом случае собирались осмотреть, вероятно, она того стоит. При этом он заметил, что здание не очень старинное — середина семнадцатого века, не раньше (совсем еще церквенок — задорно пояснила миссис Лэнгли). И еще мистер Гиффорд сказал, что, судя по названию, здесь когда-то была другая церковь — потом она, вероятно, сгорела или разрушилась, и построили эту. Ну так вот, они вошли в церковь, и мистер Гиффорд был немедленно ею очарован. Он отметил, что и кафедра, и крестная перегородка, и скамьи, и витражи, и хоры в западной галерее — все принадлежит одному периоду. Миссис Лэнгли принялась фотографировать, и тут из ризницы вышел человек — приятный на вид, средних лет, в священническом облачении и с большой книгой под мышкой.

Мистер Гиффорд объяснил, что они заехали сюда случайно. Им так понравилась церковь, что они решили осмотреть ее изнутри. Не мог бы викарий рассказать что-нибудь о тех геральдических витражах в окнах нефа? Викарий мог и рассказал, но миссис Лэнгли не интересовали истории знаменитых семейств — кроме семейной истории самого викария. И потому она вскоре заговорила о надгробии.

Викарий, улыбаясь, сообщил, что и сам носит имя Вери и почитает своим долгом заботиться о могиле единственного из Вери, кто похоронен в этих краях. Он добавил также, что получил этот приход по наследству и что за последние двести лет в Силькот-Эпископи было три викария из их рода (он третий). Что касается надписи, миссис Лэнгли конечно же может ее сфотографировать. Только вот он не уверен, получится ли на ручную фотокамеру сделать хороший снимок, тем более что снимать придется через ограду — миссис Лэнгли нашла эти опасения более чем справедливыми. Затем викарий спросил, не удовлетворит ли ее копия надписи, которую он готов сделать, если они зайдут к нему в дом и немного подождут. А жена тем временем напоит их чаем… Мистер Трент может вообразить, как они обрадовались.

— Но что же в этой эпитафии так восхитило вас, миссис Лэнгли? — спросил Трент. — Пока я понял только, что она посвящена некоему сэру Роуленду Вери…

— Я как раз собиралась вам показать, — отвечала миссис Лэнгли, открывая сумочку. — Может быть, вы и не найдете ее настолько ценной… Я заказала много копий, разослать друзьям в Америке.

Она развернула небольшой листок с машинописным текстом, и Трент прочел:

Здесь покоится прах генерал-лейтенанта сэра Роуленда Эдмунда Бери, герольдмейстера наиблагороднейшего ордена Подвязки[120], джентлъмена-пристава Черного жезла[121] и хранителя Большой сумы[122].

Он покинул этот мир 2 мая 1795 года на 73-м году жизни, уповая обрести спасение души через милосердие Искупителя. Также и Лавинии Пруденс, супруги вышеназванного, отошедшей к Господу 12 марта 1799 года на 68-м году земной жизни.

Она отличалась редким благоразумием, благородством поведения, бережливостию в хозяйстве и прочими добродетелями.

Се врата Господни; праведные войдут в них.

— Вам попался превосходный образчик этого стиля, — заметил Трент. — Сейчас, как правило, ограничиваются пожеланием вечной памяти и самыми общими сведениями о покойном. Что же до титулов, неудивительно, что вас они очаровали. В них слышится пенье труб — а заодно, пожалуй, и легкий перезвон монет. По всей видимости, пристав Черного жезла — завидная должность в те времена, и хотя я не помню, о какой Большой суме идет речь, я уверен, что ее хранитель имел дело с большими суммами.

Миссис Лэнгли убрала свое сокровище и ласково погладила сумочку.

— Мистер Гиффорд сказал, что смотритель отвечал за сбор каких-то государственных пошлин. Он получал за это семь или восемь тысяч фунтов в год и двести или триста фунтов отдавал тому, кто занимался непосредственно сбором. Вот, а дом у викария оказался замечательный — старый, уютный, такой обжитой. На стене висело длинное весло, я спросила, откуда оно, и викарий сказал, что выступал за колледж Олл-Соулз в оксфордской гребной регате. И жена у него чудесная. Но вот что самое интересное! Пока хозяйка разливала чай, викарий переписывал для меня эпитафию и рассказывал о своем предке. И он сказал, что когда сэра Роуленда назначили герольдмейстером, первое, что ему довелось сделать в этой должности, — провозгласить Версальский мир. Да, со ступеней Сент-Джеймсского дворца, вы только представьте себе, мистер Трент!

Трент с сомнением поглядел на нее:

— Значит, у них уже тогда был Версальский мир.

— Конечно был, — язвительно отозвалась миссис Лэнгли. — И притом очень важный мир. Не знаю, как у вас, а в Америке о нем помнят[123]. Это был первый в истории договор, который подписали Соединенные Штаты. Британское правительство поджало хвост, прекратило войну и признало нашу независимость. Так вот, когда викарий сказал, что его предок оглашал этот договор, я заметила, что Джордж навострил уши. Это и неудивительно.

Дело в том, что Джордж собирает всякие вещицы, связанные с Войной за независимость, и, скажу вам, у него неплохая коллекция. Он начал расспрашивать викария, и тут хозяйка принесла показать табар[124] герольдмейстера. Вы же знаете, что такое табар, мистер Трент, — такой прелестный плащик. Я в этот табар влюбилась с первого взгляда, а Джордж его просто глазами пожирал. Красный атлас дивного оттенка, и королевский герб вышит так ярко — золотым, алым, голубым, серебряным, это не часто увидишь.

Потом Джордж стал о чем-то говорить в уголке с мистером Гиффордом — мистер Гиффорд все поджимал губы и качал головой, но Джордж только выпячивал подбородок, — и когда хозяйка показывала нам сад, он отвел викария в сторону и взял его в оборот.

Викарию это совсем не понравилось, так Джордж говорит. Но Джордж умеет добиться своего, и хозяин был вынужден признать, что предложение заманчивое, тем более что и сыновья подрастают, и подоходный налог взлетел до небес, да тут еще налог на наследство… В конце концов он согласился. Не буду говорить, во сколько это обошлось Джорджу — я обещала ему молчать, мистер Трент, — но, по его словам, в делах такого рода скупиться нельзя, да викарий и не стал бы торговаться. В любом случае Джордж получал уникальный экспонат, на зависть другим коллекционерам, и для него игра стоила свеч. Он сказал, что зайдет за табаром на следующий день и тогда же занесет наличные, а викарий согласился, и пригласил нас всех на ленч, и пообещал к тому времени подготовить документ с историей плаща и заверить его собственноручно. Так все и вышло, и теперь табар хранится у нас в номере под замком, а Джордж любуется им утром и вечером и все не может налюбоваться.

Трент искренне признался, что в жизни не слышал более увлекательного рассказа.

— Как вы думаете, ваш супруг позволит мне взглянуть на этот плащ? — спросил он. — Я не знаток древностей, но геральдикой интересуюсь, а таба-ры видел только современные.

— Ну конечно же, — отвечала миссис Лэнгли. — Вы только после обеда договоритесь с мужем о времени. Джордж будет счастлив. Он не из тех, кто зарывает свой табар в землю.

На следующий день в гостиной у Лэнгли Трент пристально разглядывал вынутый из шкафа табар, владелец же сокровища наблюдал за гостем с гордостью и с некоторым беспокойством.