Читаем без скачивания Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков

Готовилась Генуэзская конференция, та самая конференция, от которой ждали всеобщего признания советской власти. Представители Советской России впервые выходили из своего зачумленного района на открытый путь европейских дипломатических сношений; в этом одном уже была такая победа, которая не могла не импонировать. «Завтра» могло перевернуть все отношения, сложившиеся «сегодня». Надо было подготовить все возможности – ив первую очередь правящая партия должна была пересмотреть свое отношение к коммунистам.

Отношения эти были достаточно попорчены. В конце 1919 года и в начале 1920 года болгарские коммунисты объявили всеобщую забастовку и хотели взять в свои руки власть, чтобы объявить в Болгарии советскую республику. Земледельческая партия Стамболийского вместе с народной партией Гешева и прогрессивной партией Данева составили коалиционное правительство и подавили восстание мобилизацией земледельцев, явившихся по вызову Центрального комитета Земледельческой крестьянской партии.

Эта сравнительно легкая победа дала основание Земледельческой партии составить очень преувеличенное мнение о своей силе, что как раз совпадало с тем общественным предрассудком, который не изжит до сих пор и который состоит в убеждении, что для «демократической» партии и «демократического» режима не страшен коммунизм. В письме от 22 марта 1922 года 1-й секретарь болгарского посольства в Белграде господин Людсканов-Цанков, обрисовывая генералу Врангелю внутреннее положение страны, повторяет это модное и ходячее мнение. «Коммунисты в стране немногочисленны, – пишет он, – хотя хорошо организованы и располагают при посредстве Москвы материальными средствами. При трезвом характере болгар идеи коммунизма не могут найти применения. Для нынешнего земледельческого правительства в Болгарии коммунисты совершенно не опасны».

Такое преувеличенное мнение о безопасности коммунистического яда привело к мысли о возможности безопасного использования их для своих внутренних и внешних целей. На внутреннем фронте коммунисты годились для борьбы с общим врагом – «буржуазным блоком» (коалиция была нарушена, и кабинет стал однородным), который после своего разгрома начал организовываться и становился уже опасным правительству. На внешнем фронте блок с коммунистами мог дать неисчислимые выгоды в случае вступления советской власти в концерт великих держав. Возникла та пагубная склонность к игре с огнем, которая проводилась и проводится до сих пор целым рядом демократических правительств.

Но то что до поры до времени сходило и сходит в демократических государствах с вековой историей, было совершенно неприложимо к Болгарии. Чистые идеологи демократического флирта с большевиками не учли существенного обстоятельства: полной подкупности и продажности тогдашнего болгарского правительства.

После падения кабинета Стамболийского о корыстных действиях убитого премьер-министра было широко опубликовано новым правительством; к сожалению, я не имею под рукой этих документов. В дознании же, произведенном по поручению нового министра внутренних дел специальной комиссией «О злоупотреблениях и преступлениях земледельческого правительства в отношении контингентов Русской Армии в 1922 году», под председательством господина Добриновича, установлено, что «русское советское правительство… (перечисляются подкупившие лица) подкупило: Райко Даскалова (министра внутренних дел), Георгия Косовского (главного секретаря Министерства внутренних дел), Димитрия Мустанова (начальника жандармерии и общественной безопасности) и Станчо Трифонова (помощника софийского градоначальника), с тем чтобы они совершали в Болгарском Царстве противозаконные деяния, с корыстной целью, в пользу русского советского правительства, т. е. совершили преступления, наказуемые по ст. 146, 428, 431 Закона о наказаниях».

Председатель Совета министров господин Стамболийский уехал в Геную и имел тесное общение с приехавшим из Москвы Чичериным. Флирт с большевиками переходил скорым темпом в блок, а блок – в прямое подчинение; у всех на глазах совершалась «советизация» Болгарии, причем совершалась она без переворота и восстания, а мирной сдачей позиций, и не при помощи штыков и пулеметов, а при помощи одного московского золота.

«Границы Болгарии, – пишет господин Добринович в своем обвинительном акте, – открываются для большевистских агентов, которые прибывают с целями шпионажа, пропаганды, разрушения и провокации. Первым прибывает генерал Комиссаров – всем известный мошенник-провокатор… немедленно после него прибывает моряк Сергей Чайкин. Оба образуют шпионскую, конспиративную и провокаторскую группу, становясь открытыми советниками Даскалова. Комиссаров делается одновременно интимным другом начальника жандармерии, полковника Мустанова; каждый день оба совещаются в канцелярии начальника жандармерии. Чайкин становится интимным другом помощника софийского градоначальника Станчо Трифонова, постоянно сидит в градоначальстве, как свой человек». К этой группе «присоединяются еще: Иван Дмитриевич Анисимов (полковник и член большевистского военного совета в Москве), начальник сети шпионажа на Балканах, Борис Николаевич Краснославский (Шапошников), Роберт Петрович Озоль (Озоль, Комиссаров, Чайкин и дю Шайля17 образовали русскую большевистскую чрезвычайку, по приговору которой был убит Агеев – за измену большевикам и – как опасный противник – генерал Покровский18), по прозвищу Барон, подписывающийся Ловягиным (убийца незабвенного болгарского генерала Радко Дмитриева19), Семен Фирин (Гольдштейн), родственник Троцкого, Александр Грузенберг, Булацель, юнкер Володя – художник-каллиграф, гардемарин Шурка, Филька, Юрий Грузин и Герман – все русские большевики». К этой почтенной группе присоединился «болгарский коммунист Александр Димитров, присланный из управления болгарских коммунистов» и «русский большевик, французской народности, граф дю Шайля». Имеются доказательства, что с графом дю Шайля неоднократно совещался сам министр-председатель Стамболийский.

При таких условиях вовсе не требовалось вмешательства Антанты для ущемления Русской Армии. Все совершалось по указке интернациональной Москвы руками того правительства, которое объявляло себя «крестьянским» и «национальным».

Каждый день, начиная с марта 1922 года, приносил все новые и новые требования – о снятии вывесок с казарм русских частей, о сдаче оружия и пр., и каждый раз эти требования повторялись все в более и более оскорбительном тоне. В постановлениях «Верховного Административного Совета» 23 марта 1922 года, наряду с подобными требованиями, прозвучала еще одна характерная нота: в пункте 4 постановлено, что «правительство неотложно должно приложить усилия к тому, чтобы воинским частям можно было поскорее возвратиться на свои родные места, для чего войти в сношения с правительством Советской России, чтобы от него им не было никаких утеснений». Положение русских частей становилось нестерпимым.

Я не знаю другого народа, более склонного к страстным дебатам на политические темы и более впечатлительного к кричащим лозунгам партийной прессы и партийных плакатов, чем болгарский. Вся Болгария заговорила о «возмутительных случаях непристойного поведения частей Врангелевской армии, расквартированных в стране, каковые случаи вызывают возмущение в среде населения и в общественном мнении» – так начиналось сообщение о заседании Административного Совета. Действуя на известный болгарский патриотизм, то пробовали представить русские части как соглядатаев Антанты, то стремились внушить убеждение, что настоящая Россия и настоящие потомки плевненских героев – это РСФСР и Красная армия. Под влиянием коммунистической агитации и образовавшегося из подонков эмиграции «Союза возвращения на родину» был запрещен приезд генерала Врангеля в Болгарию и создалась обстановка, напоминающая пребывание во враждебной стране.

Для 1-го армейского корпуса положение