Читаем без скачивания Звёздный десант - Роберт Хайнлайн

— Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.

— Не будем? Договорились. И давайте начинайте, или возвращайтесь обратно в строй.

Я не уверен, что всё произошло так, как мне помнится теперь. Кое-что подобное я проходил позже, на тренировках. Но думаю, случилось вот что: двое парней пошли на сержанта с двух сторон, пока не вступая с ним в контакт. В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из четырёх основных движений, дающих возможность использовать преимущества более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя.

Сержант Зим всегда повторял (он был совершенно прав), что любая группа слабее одного, за исключением того случая, когда эта группа специально подготовлена для совместной работы. К примеру, сержант мог сделать ложный выпад в сторону одного из них, затем внезапно рвануться к другому и вывести его из строя (в элементарном варианте — хотя бы ударом по коленной чашечке). Затем спокойно разделаться с первым из нападающих.

Однако он позволил им обоим напасть. Майер быстро прыгнул к нему, видимо, надеясь каким-то приёмом повалить сержанта. После этого Генрих мог, например, пустить в ход свои тяжёлые ботинки. Поначалу, по крайней мере, казалось, что сценарий развивается именно так. На самом деле с захватом у Майера ничего не вышло. Сержант Зим, поворачиваясь ему навстречу, одновременно ударил двинувшегося к нему Генриха в живот. В результате Майер как бы взлетел и мгновение парил в воздухе.

Однако единственное, что можно было утверждать точно — это то, что борьба началась, а потом оказалось, что на земле мирно спят два немецких парня. Причём лежали они рядом, только один лицом вверх, а другой — вниз.

Над ними стоял Зим, у которого даже не сбилось дыхание.

— Джонс, — сказал он. — Нет, Джонс ушёл, не так ли? Махмуд! Принеси-ка ведро воды и верни их на место. Кто взял мою палку?

Немного погодя ребята пришли в сознание и мокрые вернулись в строй.

Зим оглядел нас и спросил уже более умиротворённо:

— Кто ещё? Или приступим к упражнениям?

Я никак не ожидал, что кто-нибудь ещё отважится попробовать. Однако неожиданно с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел из шеренги парень. Он повернулся и прошёл к центру строя. Зим посмотрел на него сверху вниз.

— Только ты один? Может, хочешь взять себе партнёра?

— Я лучше один, сэр.

— Как хочешь. Имя?

— Суцзуми, сэр.

Глаза у Зима округлились.

— Ты имеешь отношение к полковнику Суцзуми?

— Я имею честь быть его сыном, сэр.

— Ах вот как! Прекрасно! Чёрный пояс?

— Нет, сэр. Пока ещё нет.

— Приятно послушать скромного человека. Ладно, Суцзуми. Будем драться по правилам или пошлём за доктором?

— Как пожелаете, сэр. Однако я думаю, если позволите высказать мне своё мнение, что по правилам будет благоразумнее.

— Не совсем понимаю, о чём ты, но согласен. — Зим опять отбросил свой жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился, внимательно следя за противником.

Они стали двигаться, описывая окружность, делая лёгкие пробные выпады и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.

И вдруг они вошли в контакт — и маленький Суцзуми оказался на земле, а сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так, как шлёпнулся Майер. Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах, готовый встретить подбирающегося Суцзуми.

— Банзай! — негромко крикнул Зим и улыбнулся.

— Аригато, — сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.

Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас сержант опять совершит полёт. Но этого не произошло. На несколько мгновений всё смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми чуть ли не к его правому уху.

Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его.

Они встали и поклонились друг другу.

— Может быть, ещё один раз, сэр?

— Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как-нибудь потом, хорошо?..

Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.

— Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.

Зим сильно стукнул его по плечу:

— Становись в строй, солдат… Равняйсь!

Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями, от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Зим проделывал все упражнения вместе с нами. Я всё хотел подловить его, но он так ни разу и не сбился со счёта. Когда мы закончили, он дышал так же ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с нами гимнастикой. Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения закончились, повёл всех, потных и красных, в столовую, устроенную под большим тентом. По дороге он всё время прикрикивал:

— Поднимайте ноги! Чётче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!

Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали лёгкой рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур Курье, но у меня возникло подозрение, что это был какой-то великий стайер.

Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была забинтована. Я услышал, как он сказал кому-то, что обязательно разделается с Зимом.

На этот счёт у меня были большие сомнения. Суцзуми — ещё, быть может, но не эта здоровенная обезьяна. Зим, правда, мне не очень понравился, но в самобытности отказать ему нельзя.

Завтрак был на уровне, все блюда мне понравились. Судя по всему, здесь не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол, чувствуешь себя несчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься, загребая со стола обеими руками, — пожалуйста, никто не будет вмешиваться.

В столовой меня всегда охватывало блаженное чувство расслабленности и свободы: здесь на тебе никто не имеет права ездить. Блюда ничем не напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаёмные, обслуживающие столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату.

Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя и без особых изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, запив всё несколькими чашками кофе с сахаром и заев пирожным.

Когда я принялся за второе, появился Дженкинс в сопровождении капрала Бронски. На мгновение они остановились у стола, за которым в одиночестве завтракал Зим, потом Дженкинс хлопнулся на свободное сиденье возле меня.

Выглядел он ужасно: бледный, измученный, он хрипло, прерывисто дышал.

— Эй, — сказал я, — давай плесну тебе кофе.

Он качнул головой.

— Тебе лучше поесть, — настаивал я, — хотя бы пару яиц съешь. И не заметишь, как проглотишь.

— Я не могу есть. О, эта грязная, грязная скотина… Он добавил ещё кое-что.

Зим только что закончил есть и курил, одновременно ковыряя в зубах.

Последнюю фразу Дженкинса он явно услышал.

— Дженкинс…

— Э… сэр?

— Разве ты не знаешь, что такое сержант?

— Ну… я только изучаю…

— У сержантов нет матерей. Ты можешь спросить любого, прошедшего подготовку. — Он выпустил в нашу сторону облако дыма. — Они размножаются делением… как все бактерии…

Глава 4

И сказал Господь Гедеону: народу с тобой слишком много… Итак, провозгласи вслух народу и скажи: кто боязлив и робок, тот пусть возвратится… И возвратилось народа двадцать две тысячи, а десять тысяч осталось. И сказал Господь Гедеону: всё ещё много народа; веди их к воде. Там Я выберу их тебе…

Он привёл народ к воде. И сказал Господь Гедеону: кто будет лакать воду языком своим, как лакает пёс, того ставь особо, также и тех всех, которые будут наклоняться на колени свои и пить. И было число лакавших ртом своим с руки три ста человека… И сказал Господь Гедеону: тремя стами лакавших Я спасу вас… а весь народ пусть идёт, каждый на своё место.

Через две недели после прибытия в лагерь у нас отобрали койки. Если быть точнее, нам предоставили колоссальное удовольствие тащить эти койки четыре мили на склад. Но к этому времени подобное событие уже ничего не значило: земля казалась теплее и мягче — особенно когда посреди ночи звучал сигнал и нужно было моментально вскакивать, куда-то мчаться и изображать из себя солдат. А такое случалось примерно три раза в неделю. Но теперь я засыпал моментально, сразу же после упражнений. Я научился спать когда и где угодно: сидя, стоя, даже маршируя в строю. Даже на вечернем смотре, вытянувшись по стойке «смирно», под звуки музыки, которая уже не могла меня разбудить. Зато сразу просыпался, когда приходило время пройтись парадным шагом перед командирами.

Пожалуй, я сделал очень важное открытие в лагере Курье. Счастье состоит в том, чтобы до конца выспаться. Только в этом и больше ни в чём.