Читаем без скачивания Пилот «штуки» - Рудель Ганс-Ульрих

Советы обошли нас с севера, самое время перелететь на другой аэродром, находящийся в тылу. Но мы не можем этого сделать, в течение многих дней облака висят так низко, что полеты невозможны. На аэродроме много снега. Если нам не повезет, иван постучится в нашу дверь как Санта-Клаус. С уверенностью можно сказать, что русские части, которые обошли нас, не знают о нашем присутствии, в противном случае они пригвоздили бы нас здесь уже давно.

Так что мы проводим Рождество все еще в Горстовской школе. Когда сгущается темнота, мы погружаемся в тишину и вздрагиваем при любом звуке. Но после нашего рождественского пения мрачное настроение вскоре исчезает. Пара стаканов водки способны поставить на дыбы даже самых умеренных. После обеда нас навещает командир полка, чтобы вручить награды. Я первый в нашей эскадрилье получаю Золотой Крест. Первого января мы тщетно посылаем приглашение нашим коллегам-летчикам в Москву, чтобы они прилетели к нам на рождественский матч. Ответа нет, и мы сами играем на льду Москва-реки в хоккей. Плохая погода держится в течение многих дней.

Как только она улучшается, мы готовимся перебазироваться на запад, идем над густыми лесами, а потом над шоссе в направлении Вязьмы. Когда мы взлетаем, погода портится, и мы летим в тесном строю над самыми верхушками деревьев. Даже и в этом случае очень трудно не потерять друг друга из виду. Все в серой пелене, клубящейся смеси тумана и снега. Успех полета зависит от мастерства ведущего. Эти полеты требуют гораздо больше усилий, чем самые горячие вылазки. Это черный день для нас: мы потеряли несколько экипажей, которые не смогли справиться с задачей. Над Вязьмой мы поворачиваем вправо и летим в направлении Сычевка-Ржев. Мы приземляемся в глубоком снегу в Дугино, в двадцати километрах к югу от Сычевки, и размещаемся в местном колхозе. Безжалостный холод продолжается и наконец-то по воздуху прибывает необходимое оборудование и зимняя одежда. Каждый день на наш аэродром приземляются транспортные самолеты, которые доставляют меховые одежды, лыжи, сани и другие вещи. Но все это слишком поздно чтобы захватить Москву, слишком поздно, чтобы вернуть наших товарищей, которые замерзли от холода, слишком поздно, чтобы спасти десятки тысяч солдат, которые отморозили пальцы на руках и ногах, слишком поздно, чтобы армия могла продолжать движение вперед. Она вынуждена окопаться и перейти к обороне под ударами невообразимо тяжелой зимы.

Сейчас мы летим над районами, которые помним по прошлому лету: в районе истока Волги к западу от Ржева, рядом с самим Ржевом, вдоль железнодорожной линии на Оленино и дальше к югу. Глубокий снег затрудняет движение наших войск, но Советы в своей стихии. Самый умный техник здесь тот, кто использует наиболее примитивные методы работы и передвижения. Двигатели больше не заводятся, все заморожено насмерть, гидравлика вышла из строя, полагаться на любой технический инструмент означает самоубийство. При этих температурах утром двигатели нельзя завести, хотя мы укрываем их соломенными матами и одеялами. Механики часто проводят в поле всю ночь, разогревая двигатели каждые полчаса, чтобы их можно было завести, когда эскадрильи придется лететь. Во время этих страшно холодных ночей часты случаи обморожения. Как офицер-инженер я провожу с техниками все свое время между полетами, чтобы не упустить шанс ввести в строй хотя бы еще один самолет. Мы редко мерзнем в воздухе. В плохую погоду мы должны летать низко и оборона сильна, все слишком заняты, чтобы замечать холод. Конечно, это не гарантирует нас от того, что, вернувшись в тепло, мы обнаруживаем симптомы обморожения.

В начале января генерал фон Рихтгофен приземляется на нашем поле в своем «Шторхе» и именем фюрера награждает меня Рыцарским крестом Железного креста. В приказе особо отмечены мои успешные миссии против кораблей и мостов в прошлом году.

Холод становится еще сильнее и увеличивает трудности поддержания самолетов в работоспособном состоянии для вылетов на следующий день. Я видел отчаявшихся механиков, пытавшихся разогреть двигатели с помощью открытого пламени. Один из них говорит мне: «Они или сейчас заведутся, или сгорят так, что одни угли останутся. Если они не заведутся, то проку все равно от них не будет.»

Все равно костры кажутся мне слишком радикальным методом решения нашей проблемы, и я придумываю другой способ. Горючее можно жечь в маленькой жестяной печке. К ней можно приделать трубу с решеткой, чтобы она задерживала искры. Мы помещаем это устройство под двигателем и разводим огонь, расположив трубу таким образом, чтобы от нее грелась первичная помпа. Мы ждем, пока не будет результата. Это примитивное решение, но как раз для русской зимы. Мы получаем сложные нагреватели и всякие технические приспособления. Они великолепно сконструированы, но, к сожалению, они сами полагаются на работу хрупкой машинерии вроде маленьких моторчиков или сложных устройств. Их следует запускать первыми, для того, чтобы вся конструкция начала работать, но как раз это-то и не получается из-за холода. На протяжении всей зимы у нас очень мало самолетов в строю. Эти немногочисленные пригодные к полету машины пилотируются старыми, опытными экипажами, так что недостатки в количестве в какой-то степени компенсируются качеством. Несколько дней мы летаем в район железной дороги Сычевка-Ржев, где русские пытаются прорвать фронт. Наш аэродром оказывается в той же самой ситуации, как и несколько недель тому назад, когда мы размещались в Калинине. На этот раз наземных войск, которые могли бы держать наш фронт, нет, и однажды ночью иваны, наступая от Сычевки, внезапно оказываются на окраине Дугино. Краскен, командир нашей комендантской роты, собирает боевую группу, набранную из нашего наземного персонала и находящихся рядом частей и удерживает аэродром. Наши отважные механики проводят ночи в траншеях с винтовками в руках, а днем возвращаются к своим обязанностям по обслуживанию самолетов. Днем ничего не может случиться, потому что у нас на аэродроме все еще есть запас горючего и бомб. Два дня подряд нас атакует кавалерия и батальоны лыжников. Затем ситуация становится критической и мы сбрасываем бомбы рядом с периметром нашего аэродрома. Советские потери велики. Затем Краскен, в мирное время — спортсмен, вместе со своей группой предпринимает наступление. Мы кружим над ними, стреляя и сбрасывая бомбы на тех, кто пытается удерживать их контратаку. Вновь подступы к аэродрому очищены от противника. В начале войны солдаты Люфтваффе никогда не предполагали, что им их будут использовать в таком качестве. Бронетанковые части нашей армии расширяют наши завоевания, вновь захватывают Сычевку и размещают в ней свой штаб. Ситуация снова более или менее стабилизируется и наш сектор прикрывает новый фронт, созданный вдоль линии Гжатск-Ржев. Дни монотонного отступления позади.

Лисы переносят холод лучше, чем мы. Каждый раз когда мы возвращаемся из района Ржева на низкой высоте над покрытым снегом равнинами, мы видим как они пробираются по снегу. Если мы проносимся над ними на высоте 3-4 метров, они приседают и испуганно смотрят на нас. Якель, у которого еще осталось несколько пулеметных патронов, выпускает очередь наудачу. Он попадает в цель и позже возвращается на это место в «Шторхе», оборудованном лыжами. Тем не менее, вскоре оказывается, что листья шкура совершенно испорчена пулевыми отверстиями.

Я неприятно удивлен новостью о том, что в благодарность за свою работу по обеспечению полетов я получил отпуск домой. После истечения моего отпуска мне приказано следовать в Грац в Штирии и передать новым экипажам мой недавний опыт. Все новые и новые торжественные заявления, что я не нуждаюсь в отдыхе, что я не хочу покидать часть, не приносят мне ничего. Приказ окончательный и обсуждению не подлежит. Лейтенант Преслер обещает затребовать меня обратно в тот самый момент, когда я окажусь на моей новой работе, и я хватаюсь за эту возможность.

Однажды утром я следую на запад в транспортном самолете через Витебск, Минск и Варшаву в Германию. Я провожу отпуск, катаясь на лыжах в Рисенгебирге и в Тироле и пытаюсь бороться со своей яростью физическими упражнениями и солнечными ваннами. Постепенно мирный вид этого горного мира, моего дома, и красота его сверкающих на солнце покрытых снегом вершин снимает напряжение ежедневных боевых вылетов.

6. Тренировка и практика

Перед тем как приступить к работе по подготовке новых экипажей я женюсь. Мой отец все еще церковный ректор и проводит церемонию в нашей небольшой деревушке, с которой я связан столькими счастливыми воспоминаниями беззаботного детства.

Затем поездка в Грац, на этот раз в качестве инструктора, а не курсанта. Полеты в строю, пикирование, бомбометание, огонь из бортового оружия. Я часто нахожусь в своем самолете по восемь часов в день, поскольку у меня нет помощников. В плохую погоду или во время технического обслуживания в расписании появляются военные упражнения или спорт. Экипажи, которые присылают ко мне школы летчиков, после тренировок отправляются на фронт. Когда они закончат обучение, я встречу некоторых из них в недалеком будущем. Может быть, даже в своей собственной части. В часы отдыха я продолжаю легкоатлетические тренировки, играю в теннис, плаваю, или брожу по величественным окрестностям Граца. Через два месяца я получаю помощника. Пилот Якель из 3-й эскадрильи только что был награжден Рыцарским Крестом Железного Креста и откомандирован в нашу учебную часть. Мы проводим налеты на мирные цели, как будто бы на фронте. Я располагаю двумя «Мессершмиттами», так что мы также способны имитировать перехват «Штук» вражескими истребителями. Тренировки трудные и напряженные, но я считаю, что экипажи, которые их выдерживают и делают то, что от них требуется, учатся многому. Физические усилия и выносливость выковываются спортом. Почти каждое утро по понедельникам я устраиваю для всех забег на 10 километров, это послужит только хорошему. После обеда мы отправляемся в Андриц поплавать и проверить нервы. Все курсанты участвуют в прыжках с шестом и с энтузиазмом соревнуются за разряд по плаванью.