Читаем без скачивания Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Я в принципе готова посидеть с ними, чтобы хоть немного утешить после того, что им пришлось пережить, и после того, что я чуть было не устроила вчера. Но я не могу.

– Я просто устала. Наверное, мне лучше лечь.

Половина одиннадцатого вечера. Я в своей спальне, в пижаме с малиновыми обезьянками и тапочках. Именно такая одежда у меня ассоциируется с уютным и надежным домом. На дверце шкафа висит календарь, и я зачеркиваю сегодняшний день черным маркером. Потом забираюсь на кровать, поудобнее устраиваясь среди подушек. На одеяле разбросано несколько книг. Так как я перестала писать, я теперь много читаю. Читаю слова других людей – не свои – мои давно закончились. Недавно я увлеклась произведениями сестер Бронте.

Я люблю тот мир, который представляет собой моя комната. Мне здесь комфортнее, чем снаружи, потому что только здесь я могу становиться тем, кем хочу. Я блистательная писательница. Я могу написать пятьдесят страниц за день, и слова у меня никогда не закончатся. Я студентка Нью-Йоркского университета и в будущем стану профессиональным прозаиком. Я создатель популярного интернет-журнала – не того самого, который мы вели вместе с Элеонорой, а совершенно нового. Я бесстрашна. Я свободна. И я в безопасности.

Я не могу решить, кто из сестер Бронте мне нравится больше. Не Шарлотта, наверное, потому что она похожа на мою учительницу в пятом классе. Эмили слишком стремительна и беспощадна, а Энн больше всего игнорируют. Я поддерживаю именно ее. Я читаю немного, а потом долгое время лежу на одеяле и смотрю в потолок. С самого апреля меня не покидает это странное чувство, как будто я жду чего-то. При этом я сама не имею ни малейшего понятия – чего именно я все-таки жду.

Через какое-то время я встаю. Чуть больше двух часов назад Теодор Финч у себя на стене в «Фейсбуке» разместил видеоролик, в котором он играет на гитаре и поет, как я догадываюсь, в своей комнате. Голос у него неплохой, но хрипловат, как будто он выкурил несколько сигарет подряд. Он согнулся почти пополам, черные волосы закрывают его глаза. Видимость не очень четкая, как будто он снимал себя на телефон. Это песня о парне, который прыгает с крыши школы.

Когда песня заканчивается, он говорит в объектив: «Вайолет Марки, если ты сейчас смотришь этот ролик, значит, ты все еще жива. Пожалуйста, подтверди». Я тут же выключаю видео, как будто он в этот момент может увидеть меня. Я хочу, чтобы вчерашний день и Теодор Финч вместе с колокольней исчезли. Насколько мне кажется, все это было плохим сном. Ужаснейшим. Самым страшным кошмаром в жизни.

Я отсылаю ему личное сообщение: «Пожалуйста, удали со своей стены или отредактируй то, что ты произносишь в самом конце, чтобы больше никто этого не видел и не слышал».

Он тут же отзывается: «Поздравляю! Получив от тебя сообщение, я прихожу к выводу, что ты жива! Раз с этим все ясно, я полагаю, нам нужно поговорить о произошедшем, тем более, что теперь мы стали партнерами в проекте. (Это видео кроме нас больше никто не увидит.)»

Я: «Со мной все в порядке. Мне бы хотелось оставить эту тему и вообще забыть о том, что произошло. (А как ты догадался?)»

Финч: «Я завел аккаунт только для того, чтобы пообщаться с тобой. А теперь, когда ты все увидела, видео самоуничтожится через пять секунд. Пять, четыре, три, два…»

Финч: «Обнови страницу».

Видео действительно исчезло.

Финч: «Если не хочешь разговаривать в «Фейсбуке», я могу подъехать к тебе».

Я: «Сейчас?»

Финч: «Через пять или даже десять минут. Мне сначала нужно одеться, если только ты не предпочитаешь видеть меня обнаженным. Еще потребуется время на дорогу».

Я: «Уже поздно».

Финч: «Зависит от того, что конкретно иметь в виду. Совсем не обязательно считать, что сейчас поздно. Я полагаю, что может быть и рано. Мы начинаем жить. Ночь только начинается. Сейчас начинается год. Если задуматься, то больше событий начинается, чем кончается. К тому же я предлагаю только поговорить. Я не собираюсь клеиться… Если, конечно, ты сама не захочешь, чтобы я клеился к тебе».

Я: «Нет, не надо».

Финч: ««Нет» означает, что ты не хочешь, чтобы я приезжал или чтобы я не клеился?»

Я: «И то и другое. Все, что ты говорил раньше».

Финч: «Хорошо. Можем поговорить и в школе. Может быть, даже на уроке географии записками. Или я отыщу тебя в обед. Ты же сидишь за столиком вместе с Амандой и Роумером, да?»

Боже мой! Как его остановить? Как мне от него отделаться?!

Я: «Если ты приедешь сегодня, ты можешь пообещать, что потом мы навсегда забудем эту тему?»

Финч: «Честное слово скаута».

Я: «Мы только поговорим. Больше ничего. И недолго».

Я написала это, но мне хочется тут же стереть эти слова. Аманда с компанией празднуют свою вечеринку буквально за углом. Любой из этой компании может случайно забрести сюда и увидеть его.

Я: «Ты еще здесь?»

Он не отвечает.

Я: «Финч!»

Финч

7-й день бодрствования

Я забираюсь в старенький «Сатурн» моей мамы, больше известный у нас в семье как Гаденыш, и держу путь к Вайолет Марки по проселочной дороге, которая идет параллельно Национальному шоссе, главной артерии нашего города. Я вдавливаю педаль газа до упора и ощущаю приятную дрожь внутри, глядя одним глазом на то, как стрелка спидометра резво ползет на отметку в сто километров, причем она сама начинает потихоньку вибрировать. «Сатурн» отлично себя ведет, как самая настоящая спортивная машина. Пятилетним мини-вэном его и не назовешь.

Двадцать третьего марта 1950 года итальянский поэт Чезаре Павезе писал: «Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой. Другими словами, оставить о себе светлую память». Меньше чем через полгода после этого он зашел в редакцию газеты и из фотоархива подобрал себе фотографию для некролога. Затем Павезе снял номер в гостинице, и уже несколько дней спустя горничная обнаружила его мертвым на кровати. Он был полностью одет, не хватало только обуви. Рядом на тумбочке лежали шестнадцать пустых упаковок снотворного и записка: «Я прощаю всех и сам прошу прощения у каждого. Договорились? И поменьше обо мне сплетничайте, пожалуйста».

Конечно, Чезаре Павезе никогда не ехал на большой скорости по проселочной дороге в Индиане, но я понимаю его желание быть и представлять собой нечто достойное. Правда, я не уверен, стоит ли снимать ботинки в незнакомой гостинице и глотать такое количество снотворного. А если он считает подобный способ доблестным и героическим, то у меня вызывает вообще большое сомнение, насколько правильно он понимал эти слова.

Я выжимаю из машины сто пятьдесят. Я успокоюсь, разогнавшись до ста шестидесяти. Не сто пятьдесят пять. И не сто пятьдесят семь, а именно сто шестьдесят. Сто шестьдесят или ничего.

Я наклоняюсь вперед, как будто я – ракета. Как будто я. Сам. И есть. Автомобиль. И я начинаю кричать, потому что отчетливо ощущаю каждое мгновение. Я чувствую прилив энергии, я чувствую все то, что происходит внутри меня и вокруг меня. Кровь пульсирует, сердце бьется в горле. Вот сейчас я могу погибнуть доблестно, героически, в огненном взрыве, среди обломков металла. Я продолжаю давить на газ, теперь я уже не в силах остановиться, потому что в эти минуты я быстрее любого существа на всей планете. Единственное, что сейчас имеет значение – это стремление двигаться вперед, ведь я лечу навстречу великому манифесту.

И в то самое мгновение, когда мое сердце готово взорваться, равно как и мотор, я убираю ногу с педали и плавно перелетаю через старый, покрытый бесконечными выбоинами, тротуар. Гаденыш несет меня по своей собственной воле на обочину. Мы взлетаем и с грохотом приземляемся, зависнув над кюветом. Я с трудом перевожу дыхание. Я поднимаю руки и вижу, что они ничуть не дрожат. Тогда я начинаю оглядываться вокруг, я смотрю на звездное небо, на поля, на темные спящие дома, и понимаю, что я все еще здесь. Поняли, вы, сукины дети? Я здесь. Я существую.

Вайолет живет через улицу от Сьюз Хейнс в большом белом доме с красной трубой в районе, расположенном в противоположной от нас части города. Я подкатываю на Гаденыше и вижу, что она сидит на крыльце, укутанная в огромное пальто, и выглядит совсем маленькой и одинокой. При виде меня она тут же вскакивает и мчится мне навстречу по тротуару, одновременно смотря по сторонам и куда-то вдаль, как будто ищет кого-то.

– Не нужно было так далеко ехать, – сообщает она мне шепотом, словно боится разбудить соседей.

– Ерунда. Вот если бы ты жила в Лос-Анджелесе или, скажем, в Цинциннати. Мне потребовалось всего пять минут, чтобы добраться сюда. Кстати, неплохой домик.

– Послушай, спасибо, конечно, что приехал, но я не хочу ни о чем разговаривать. – Она стянула волосы в хвост, но несколько непослушных прядей выбились, обрамляя лицо. Она быстро заправляет прядку за ухо. – Со мной все в порядке.