Читаем без скачивания Единый учебник новейшей истории - Александр Покровский

То есть, тираж новой книги редко достигает цифры в 0,001 процента от населения страны и редко продается он весь. Чаще уходит под нож, в макулатуру.

Вот такой у нас культурный показатель.

Так что самое время посетить Московскую международную книжную ярмарку.

Совершено, знаете ли, некогда заниматься делом – то в глубины в гидрокостюме надо погружаться, то на самолете облетать пожары, а то и на машине отечественной надо прокатиться по дорогам Родины. А еще – надо взвесить медведей, рыб развести, заводы построить, поговорить с народом и явить ему ум.

А еще статеечку, предисловие написать и книжечку с предисловием тем в руках подержать. Ну, какой титан, я вас спрашиваю, при этом еще и делом своим заниматься будет, не обрыднув совсем?

Размышлял я тут о русских фамилиях. Некоторые мне нравятся больше других. Странные размышления, но никак не отвязаться.

Фамилия Чуров, к примеру, мне нравится больше, чем фамилии – Поленов, Дубинин Бревнов или Пнев. По звучанию, прежде всего – Чу-ро-в, Чур-роввв!!!

Вот произнесешь – и на душе сразу хорошо как-то, свободно и дышится легко. Это все от демократии, наверно. Чуров!!! Еще раз – Чур-ровв!!! Ну, никак! Никак не надышаться. Чуррр-ррроввв!!!

Боже, сохрани наших начальников, огороди, укрой их от всякой напасти, не возведи на них никакую напраслину, избавь от клеветы, а заодно и от гнева народного.

А то, ведь, народ-то, народишко, раскрысятнившись, как схватит подвернувшуюся по руки орясину, да как даст ею вдоль хребта родимого. Некогда ему разбираться в повседневных поступках и отделять зерна от плевел, а мух от котлет. Он котлеты готов замесить вместе с мухами, а начальников вместе с плевелами, даром что он иногда, очень временно, превращается в электорат. Как даст – и электорат он или только призрачная его видимость – это, как раз, и будет совершенно неважно, всем лишенным хребта. И становись потом в следующей жизни, хоть мулом, хоть лошадью, хоть и грандом испанским – все равно долог путь будет до настоящего на Руси начальничка.

Так что, сейчас, не когда-нибудь завтра, а сегодня, сохрани им рученьки невывернутыми, вместе с ноженьками – очень тебя об том прошу.

За сим и остаюсь,

твой любимый раб,

Етишка.

Я большой оптимист во всех своих проектах. Следующий мой проект называется так: любовь очень простого народа к очень непростому.

Любовь – это же чувство необъяснимое. Любят же не «потому что», а просто так. Я за такую любовь. Чтоб они не делали, а в результате – любовь. Любят, несмотря ни на что – вот к чему я стремлюсь. Проехал по дороге – любят, прокатился на самолете за их собственный счет – любят. Ограбил – любят, убил, зверски расковыряв – все равно любят.

Я еще не подобрал всех нужных слов, для описания этой любви. Любовь – это же еще и философия, а эта дама имеет в своем распоряжении самые красивые фразы для всего на свете. Осталось только их выбрать из целой груды. Сегодня я уже не намерен в ней рыться, но завтра, ото сна восстав, займусь этим со всей присущей мне в этом деле страстью.

А вот и фамилия Грызлов – мля, мля – это фамилия настоящего государственного деятеля, изобретателя фильтров для воды, просветителя и преобразователя. Это же из самого звучания фамилии становится ясно. Грызлов – хорошо, не правда ли?

И это даже лучше, на мой взгляд, чем Столыпин, потому что Столыпин хоть и звучит основательно и даже фундаментально, но нет тут такой необходимой, для преобразований, экспрессии. А тут – Грызлов! – она есть. Особенно если, произнося, всякий раз менять ударение с первого слога на второй и со второго на первый. Вот это «ррры» – обеспечивает рокочущий звук, который заканчивается «з» – режущим звуком. А дальше – «лов» – все спокойно, потому что уже все отрезали.

Есть и другие звучные русские фамилии – Скалозубов, например, но Грызлов мне западает в душу больше.

– Кука, Кука! – нравится мне этот звук. Не знаю, какое он имеет отношение к любви и к начальству, но думаю, что ничего в этом мире просто так не происходит. Он возник немедленно после того, как я заговорил о любви, и не оставлял меня в покое еще часа полтора. Я считаю, что это знак. Один старинный чур… дак всюду расставлял знаки nota bene или NB, потому что все хотел взять на заметку, на все хотел обратить внимание. Чем это все закончилось? Гражданской войной и человекоубийством. А вот знак «Кука» мне представляется не то, чтобы не таким кровожадным, но и вовсе примиряющим, равняющим. Например, Кук – мореплаватель, а кукарача – это таракан. То есть, от величайшего мореплавателя до таракана – всего лишь пять букв.

Я считаю, что в данном случае, мы говорим об истинной толерантности (или что-то вроде этого).

Сегодня – величайший, а добавляем буквы – и уже таракан.

Доехал президент до города Воронежа – и сразу в поле, посмотреть на урожай.

Это удивительно! Знаете ли, удивительные можно сделать открытия, земную жизнь пройдя до середины, не оказавшись в сумрачном лесу. Например, открытие о том, что надо поливать. Вот не поливаешь – урожай картошки 8 тонн, а поливаешь – 30.

А как эти мысли приводит в порядок ум! Как только подумаешь, что надо поливать, так сейчас же и о дорогах, и о канавах, и о заборах, и о домах, и о технике, и о том, что бурьян косить надо, и о биогазе можно вспомнить. Ведь тянуть в каждую деревню газовую трубу – это же глупость. Надо биореактор ставить, и навоз в него со всей деревни вместе со скошенным бурьяном возить, а еще надо заготавливать навоз, чтоб и на зиму хватило – столько мыслей сразу приходит – просто сразу и не сосчитать.

И министров с собой хорошо что прихватили. Им тоже полезно думать. О поливе.

А вдруг и правда все наладится?

А я вот все время думаю о лопате. Некоторые берут у руки лопату первый раз в жизни в сорок, с небольшим, лет, а кое-кто вот уже сорок лет все никак не может расстаться с лопатой. И вдруг они встречаются на картофельном поле. И тот, кто впервые оказался на нем с лопатой, немедленно начинает рыть, отчего к нему и приходят всякие мысли. Потрясающе.

Вот так и живем. От того момента, когда начальство окажется с лопатой в поле до того момента, когда оно снова окажется на том же поле все с той же лопатой.

А другое наше лицо в Ижевске запускает в это время дуговую сталеплавильную течь – энергичные жесты, тумба, красная кнопка и жизнерадостные сталевары. Все это сейчас же мне напомнило картину «Брежнев в овсах». Там дорогой Леонид Ильич в генеральском мундире и при всех орденах с улыбкой шел по золотистому полю. Долго она там висела. Почти до самого конца у нас социализма.

А из киосков, что располагаются в здании Государственной думы, в это время изъяли серебряные медали с изображением обоих наших лиц по 14500 рублей за каждое лицо.

То ли не так отлили, то ли не из того.

30 ноября, то есть, вчера, наш дорогой премьер встречался с творческой интеллигенцией, с художественными руководителями театров Москвы и Петербурга. Разговор шел о творчестве, ну и о деньгах, разумеется. После того, как Владим Владимыч с горячностью знатока стал говорить об очевидном, я выключил звук телевизора. И тут произошло чудо – лица без звука сказали о происходящем больше, чем лица со звуком.

Деятели культуры и искусств были напряжены. Они, казалось, очень страдали от этого растолковывания им обыденности, но держались, не подавая вида. Все, похоже, ждали главного – когда эта каша из слов превратится в деньги.

Но вот их лица начали светлеть – появилось. Я включил звук – точно, говорим о нем, сокровенном, о деньгах – опять выключил звук. Потом я так и слушал – включал-выключал.

На глупость они смотрели в пол и глаза их мутнели от старческих слез, а вот слово «деньги» – возвращало их к жизни.

Все время думаю о пожаре в борделе. Возникает в борделе пожар, и его обитатели начинают совершать несвойственные им действия – кто хватается за ведро, кто за багор, а кто-то начинает петь, плясать, лазать по канату, делать акробатические прыжки.

И при этом все мечутся из угла в угол, а над всем этим стоит отборнейший мат.

Хотя, полагаю, нашлись бы изысканные умы, которым пришлись бы по вкусу те наслаждения, что могли подарить обитатели этой обители своим посетителям именно во время разгула стихии.

То есть – всегда можно заниматься своим делом.

Как только премьер побывал на Валдае, я испытал большое облегчение. Оно сродни тому облегчению, которое несет в себе то обстоятельство, что обильный обед своевременно покидает желудок и, не обдирая кишечник, скользит неторопливо к своему финалу.

Ради Бога! Ради Бога, не перебивайте меня в критические минуты. Какие это минуты? Это минуты критики. В такие минуты я трезво оглядываю отчий дом, после чего я немедленно нахожу его загаженным от основания и до самой макушки.