Читаем без скачивания Четыре унции кофе - Иван Райли

Первым, что я увидел, был белый потолок. Голова безумно болела. На лбу нащупал марлевую повязку, которая шла до затылка. В серебристом штативе у изголовья висел пакет с какой-то жидкостью. Прозрачная трубка от него спускалась к моему предплечью, зафиксированная пластырем. Я покосился вниз, потащил одеяло. На мне была больничная распашонка, мечта гомосека, и больше ничего. В палату вошла молодая медсестра справиться о моем здоровье. Я пожаловался на головную боль. Она вернулась с парой таблеток в пластиковой ячейке и дала мне запить их водой. К вам посетитель, предупредила она напоследок. Я приготовился увидеть Хлою, но, когда открыл глаза, рядом сидел помощник шерифа. Рослый деревенский парень жевал резинку. Он спросил, как я себя чувствую и помню ли, что произошло. Слава Богу, память у меня не отшибло. Я подробно рассказал ему все до того момента, как исчез в доме. Слушая меня, он делал пометки в какой-то форме, приколотой к черному планшету, щедро пересыпая стандартные вопросы стандартным «сэр». Затем он показал мне два фото и спросил, знаю ли я этих людей. Оба были скопированы из полицейского досье. Обычных людей не фотографируют в фас и профиль с обязательным номером. Ни одного из этих мексиканцев я раньше не видел. Кто это?– спросил я. Полицейский спрятал фото обратно в конверт. Они утверждают, что нашли вас в доме без сознания. Когда патрульный приехал на вызов, они как раз несли вас к автомобилю. Сказали, что собрались везти в госпиталь. Он протянул мне очередной лист бумаги. Здесь перечень вещей, которые были при вас. Посмотрите, все ли на месте. Деньги, часы, может быть, драгоценности, ну там кольцо или запонки. Я внимательно прочитал. Нет, все на месте. А что вам сказал риэлтор? Сержант задвинул резинку поглубже за щеку: мы проверим сэр, не волнуйтесь. Вообще, дом был снят на сестру одного из этих парней, ну, что я вам показывал. И продавать она вроде как не собиралась. Да, подытожил он, путаница какая-то. Напоследок он пожелал мне скорейшего выздоровления. Следом за ним пришел врач. Улыбчивый пожилой джентльмен с бородкой, в прекрасном настроении. От него я узнал, что скорую вызвала полиция. Меня приняли без сознания с сотрясением мозга и рассечением кожи в районе затылка (ерунда, царапина, могли зацепить мебель при падении). Еще пару тестов. Посмотрим динамику. Словом, денек-второй, и отпустим вас на поправку. Нечего тут, юноша, прохлаждаться. Таблетки, видимо подействовали. Боль притупилась, и я заснул. Некоторое время спустя меня разбудил легкий стук в дверь. На пороге появилась Хлоя. Заплаканное лицо, скомканная салфетка в руке. Мы поцеловались. Вернее, она прикоснулась губами к моей щеке с пробивающейся щетиной. Ты должен уехать – первое, что сказала она, присев у кровати. Я покачал головой: только с тобой. Она взяла мою руку, поднесла к губам: прошу тебя. Я прикоснулся к ее коже: мы можем уехать вместе, куда угодно. Ты, я и Чак. Она мгновенно стала серьезной: меня он не тронет. Тем более Чака. Он даже приблизиться не смеет, у него судебный запрет. Может быть, согласился я, но на его псов этот запрет не распространяется. Ты не понимаешь, она изобразила ужас. Это страшный человек.От него сбежать невозможно. Давай попробуем, не сдавался я. Она встала и отвернулась к окну: я уже пробовала. Четыре города за десять лет. Я расклеил ссохшиеся губы в улыбке: значит, я мог стать пятым твоим ухажером, закатанным в асфальт. Дурак, бросила она, не поворачиваясь. Это я вызвала копов. Должна была ехать к тебе, и вдруг кто-то позвонил из школы, просили срочно явиться. Я поехала, а потом додумалась перезвонить Чаку. Он сказал, все ок, мам, все нормально, ни сном ни духом. Ну, я и поняла. Давай потеряемся, прошептал я. У меня есть деньги. Нам хватит. Она не ответила. Долго стояла, разглядывая что-то за окном. Ты не понимаешь, произнесла она наконец. Он отец Чака. Е-нутый на всю голову, но отец. Для него он готов сделать все, что угодно. И потом… – она запнулась. В палате повисло минутное молчание. Ну да, сказал я, он тебя любит. Я ухмыльнулся. Понравилось жить в золотой клетке? Она обернулась. Посмотрела мне в глаза. Затяжным, пронзительным взглядом. А потом, не проронив ни звука, вышла из палаты.

Под вечер мне сделали перевязку и поменяли капельницу. Обычно при сотрясениях нарушается сон, сказала сестра, поэтому мне дали снотворного. Я лежал, отстраненно наблюдая за тем, как краски дня постепенно бледнели, уступая всепоглощающей серости, все более и более зыбкой. На противоположной стене под потолком висел телевизор. Я не включал его. Последний раз я попал в госпиталь в тринадцать, когда мне удалили аппендицит. Это была другая больница, в другом штате. Почти двадцать лет назад. Но, похоже, не все меняется в этом мире.

ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ

В ящике тумбы вместе с носовым платком, визиткой шерифа и начатой пачкой «Холс» лежал мой мобильник. За выходные он так ни разу и не зазвонил. Когда меня выпустили в понедельник, я первым делом вызвал такси и отправился за машиной. Все это время она простояла там, где была припаркована, – у гаража злополучного дома. Звонить в дверь я не стал. Домой приехал ближе к полудню. Принял душ, побрился, переоделся, собрал все необходимое. Винная коллекция перекочевала в картонный ящик. Часть вещей я упаковал в багажник, остальное – в основном одежду– сложил на заднем сидении. По дороге в Мид я думал, что сказать Грисби. Весть о моем увольнении он воспринял стоически и поинтересовался причиной. Мне ничего не осталось, как сыграть. Я соврал, что после госпиталя не могу концентрироваться на деталях. Проблемы с памятью. Врачи говорят, такое бывает после травм. Он по-отечески опустил руку мне на плечо: возьмите отпуск. Я покачал головой. Что ж, выдохнул он, очень жаль. Время для Мида было уже позднее, мне не удалось попрощаться с коллегами, избежав при этом пространных объяснений. Я любил эти стены и покинул их с тяжелым сердцем. Солгавший единожды, будет лгать впредь, подумалось мне. И я поехал в полицейский участок. Визитка, оставленная копом, пришлась кстати, меня приняли без проволочек. Проблема была в том, что, просматривая список моих вещей, составленный полицией, тогда в больнице я позабыл о стволе. Его в перечне не было. Хотя я точно помнил: во внутреннем кармане пальто лежал ругер с полной обоймой. Видимо, перед тем, как отнести меня в свой седан, те двое успели пошарить по карманам. А может, там же на месте перепрятали или избавились от чужого ствола, завидев полицию. Как бы то ни было, оружие исчезло. Пикантность ситуации состояла в том, что я так и не выяснил, имел ли я право носить его с собой. Хранить – да, бесспорно. Таскать в карманах или кейсе – не уверен. Пришлось соврать, что, когда я забирал машину утром, из бардачка исчез пистолет. Я готов был заплатить штраф. Все же это лучше, чем ствол с моими отпечатками, всплывший при ограблении банка или бандитских разборках. Меня внимательно выслушали и попросили заполнить рапорт о потере оружия. На том и разошлись.

В понедельник, за два часа до захода солнца, я был свободен, как пилигрим, страдающий амнезией. Моя «Тойота» рассекала холодный ноябрьский воздух. Весь мой скарб (бог с ней, с плазмой) был при мне. Ничто, кроме женщины, так и не ставшей моей, и разорванной ренты не удерживало меня позади. Я не знал, куда еду и зачем. Бак был полон. Бумажник распух от наличных. Впереди лежала бесконечная дорога. Я сделал MoreThanWords погромче, убавил печку и пару часов наслаждался тупым вождением, без цели, намерений и задних мыслей. Мой мозг приближался к статусу табула раса. Я дал вольную телу. Теперь оно вело меня вперед. Оно хотело отлить – я сворачивал на заправку. Оно хотело есть – я ужинал в придорожном кафе. Когда ему потребовался отдых и совсем стемнело, я остановился на ночлег в первом попавшемся мотеле. Типичный одноэтажный клоповник из тех, где разрешается курить, все же имел кабельное и вай-фай (за пароль с меня содрали дополнительные пять баксов). Я спал, как убитый. Утром, позавтракав омлетом с пережаренной ветчиной и запив это чашкой помоев, почему-то называемых кофе, я принялся шарить по сайтам в поисках работы. Мне повезло. Учителя требовались повсюду. По умолчанию, решено было до поры до времени избегать мегаполисов. Жизнь в большом городе, даже если речь шла о дорогих районах резиденшиал, меня несколько утомила. Хотелось меньше суеты и больше живописи. В конце концов, чем были мои обычные выходные на протяжении всех этих лет, как не бегством из каменных пещер на лоно природы. Я подумал, что жизнь в провинции скучнее, но зато и более спокойна. Будет время осмотреться по сторонам и помыслить о делах наших скорбных. После Мида я мог запросто открыть любую провинциальную дверь. Такое бывает. Иногда гарвардский профессор, окончательно отравившись парами Камю, Эллингтона и дорогого вермута, способен низринуть себя до сельских пейзажей Айовы. Я летал не так высоко, но мой прежний педагогический опыт давал мне фору. Вобщем, целый день был потрачен на бесконечные рассылки резюме по всему Западу. Уже к вечеру стали приходить первые ответы. Меня рады были бы увидеть в Стоктоне и Раш Вэлли, с нетерпением ожидали в Фэрфилде, Нефи, и Сидар Форд. К следующему полудню таких приглашений было уже двадцать шесть. Ни одно из них не сулило заработков, даже отдаленно напоминавших школу Мида. Но я понимал, что смогу сэкономить на ренте и прочих расходах. Чем глубже в лес, тем дешевле хижины. Конечно, забираться в откровенную тьмутаракань, где на заброшенном консервном заводе воют выпи, а в округе шляются великовозрастные жертвы инцестов с вечной улыбкой вокруг гнилых зубов, мне не хотелось. И на помощь пришел Google. GoogleEarthпоказывала мне любую из заданных локаций во всевозможных ракурсах – со спутника, с высоты птичьего полета, в уличном режиме, как если бы я сам прогуливался по округе. После такого знакомства некоторые из предложенных мест отпали сами собой. Другие показались мне симпатичными. С самого начала Флаин Спэрроу в Юте подкупал богатой зеленью, аккуратными домами (его основали мормоны на рубеже веков) и удобной транспортной развязкой. До Хэбэр Сити оттуда можно было добраться за два часа, что немаловажно для общения с внешним миром. Я решил временно не пользоваться кредиткой и не звонить с нового места. Пускай обо мне забудут. Директором местной школы оказалась миниатюрная Пэгги Джонс, дамочка с принципами, эдакая провинциальная егоза «метр в кепке» с комплексом вечной отличницы. Школа сияла чистотой. Приняли меня вполне радушно. В нашем первом разговоре Джонс заметила, что, хотя Флаинг Спэрроу нельзя назвать центром современной цивилизации, она надеялась, что в моем лице школа обретет гида и помощника в освоении самых передовых методик. О да, сказал я, разумеется, и подумал: с тем и приехал. По части жилья проблем тоже не возникло. Здесь не было квартир, зато сдавались целые дома за половину того, что мне приходилось платить в Мэдфорде. Меня все устроило. Через день я переехал в небольшой двухэтажный дом на самом отшибе, у соснового бора. В моем полном распоряжении была большая гостиная внизу, светлая кухня, подозрительно чистая ванная с туалетом и две спальни на втором этаже. Еще имелся чердак. Вход в погреб был закрыт, о чем мне предупредительно сообщил агент еще до показа. Мол, там хозяева хранят свои пожитки, включая старую мебель. Я не возражал. Мне понравился этот дом, потому что он был теплым, светлым и уютным, стоял в тихом месте, а с балкона второго этажа открывался потрясающий вид на бесконечное поле, обрамленное лесными зарослями с обеих сторон. Сплошная тишина и умиротворение. Как раз то, что нужно для размышлений о жизни, счастье и любви. Но зимой школьные будни поглотили меня целиком. Личного кабинета уже не было, зато рядом с учительской имелся зал для настольного тенниса. Через пару дней я выяснил, что физкультурник, биолог и химичка играют так себе, а вот географ способен содрать три шкуры. Ему было под пятьдесят, и он двигался, как бог– плавно, с хорошо поставленной академической стойкой. Он расстреливал меня, смеясь, финтил, заставлял проваливаться, словом, от души издевался над наивным любителем. После нескольких партий с меня градом лил пот. Поэтому мы договорились сражаться в конце дня, перед уходом. Вечерами я читал. Телевизора у меня не было, мне вполне хватало ноутбука. По выходным здесь все ходили в церковь. Миссис Джонс как-то спросила, скрывая явное недоумение, почему она не видит меня в соборе? Их бин агностик, сказал я первое, что взбрело в голову, почему-то на немецком. Вы не верите?– проникновенно спросила она. Верю, ответил я, но не могу определиться. Она многозначительно покачала головой, но оставила меня в покое. Флаинг Спэрроу с его патриархальным укладом явно не был построен для развлечений. Продвинутая местная публика предпочитала сваливать в Солт Лэйк при первой же возможности и там уже отрываться на всю, вдали от осуждающих взглядов и слухов. Пару раз меня звали с собой. Я вежливо отказывался. Напиться и отодрать по пьяни коллегу, с которой потом всю неделю будешь встречаться нос к носу и сконфуженно отводить глаза – то еще удовольствие. Я часто думал о Хлое. По сути, из-за моей дурацкой привязанности к ней (не секс был тому основой, многие двадцатилетки давали ей фору за глаза) я потерял любимую работу, обычный уклад и едва не расстался с жизнью. И я готов был идти дальше, если бы она сделала хоть малейший шаг мне навстречу. Хотя бы кивок, разворот туфель в мою сторону. Alas! А если этого не случилось, то кем я был в ее жизни? Бойфрендом, парнем на перепихнуться? И кем был он? Наверное, удобно держать при себе чудовище, которое оплачивает твои счета, играет с ребенком и заодно отгоняет от тебя очередного любовника, едва чувства переживут пик. Выбираясь в Хэбэр Сити, я пытался дозвониться до нее, но никто не отвечал. Видимо, она поменяла номер, а может, переехала. Мои смски и имейлы проваливались в пустоту. Впрочем, я не злился на нее. Даже прекратилпопытки понять. Типичная позиция агностика. Весной, стоя перед равниной, переживающей обновление, я склонен был полагать, что все идет, как и должно, и, видимо, есть какой-то особый положительный смысл в том, что история наших отношений с Хлоей закончилась так, а не иначе. Пропитанная влагой земля пахла жизнью. Я не мог надышаться запахом прелого луга, его дурманящей новизной и подумал, что непременно брошу курить. Это намерение возникло примерно за четыре месяца до того момента, когда я обнаружил, что курение не просто гробит жизнь. В редких случаях оно может ее спасти.