Читаем без скачивания Ангел Бездны - Лада Лузина

От стройного розово-серого дома-замка на Ярославовом валу, 1, Катерина дошла пешком до угла Владимирской улицы, свернула налево и меньше чем через двести шагов оказалась у зеленоватого здания бывшего отеля «Прага», бывшей гостиницы «Киев» — закрытого на бесконечный ремонт № 36. Второй этаж дома был подпоясан длиннейшим балконом с великолепным черным литым узором. Стекла первого этажа еще хранили память о канувшем в Лету ресторане. Нарисованная на стекле улитка искренне ратовала «за неспешную еду». Реклама — «Ассортимент ограничен лишь вашим аппетитом» — зазывала в совершенно пустое, безлюдное помещение. А столь же пустынная застекленная макушка 6-го этажа вспоминала другой — знаменитейший в прошлом веке ресторан на крыше и пропечатанную в дореволюционных газетах рекламу: «Тот, кто не любовался панорамой города с террасы отеля „Прага“, — не видел Киева!».

Над запечатанной дверью центрального входа еще держалась надпись «Готель», а над ней сияла громадная афиша о продаже старого дома… Но запертая дверь не могла остановить Киевицу — Катя сунула необходимый ключ в замок и привычно прочитала на входе заклятие именем Города, повелевая: «Дай мне час, который должно узнать». Просить более конкретно не имело смысла: Киев лучше других знал, какой день и миг из жизни Вильгельма Котарбинского поможет Киевицам решить загадку…

Дверь поддалась, и, шагнув за нее, Катя увидела совсем другой коленкор: сияющий, натертый до блеска холл одной из перворазрядных гостиниц старого Киева. Скользнув взором по объявлению, предлагающему всем гостям «Праги» в «бесплатное пользование» театральные бинокли и зонтики от дождя, Дображанская внимательно изучила доску, где значились имена лиц, проживающих в номерах, и кивнула, увидев нужное.

Поднявшись на третий этаж, Катерина прошла по устланному ковром коридору. Дверь номера Котарбинского не была заперта. Гостья толкнула ее и оказалась в просторной и светлой комнате посреди заправлявшего в ней художественного и антихудожественного беспорядка. Повсюду стояли мольберты с начатыми картинами. Под длинной лавкой у стены красовалась живописная куча мусора: коробки из-под спичек и папирос из лавки Соломона Когена, окурки, обрывки бечевки и бумаги, заметенные туда «аккуратным» хозяином, возбужденный голос которого долетел из соседней комнаты:

— Вот так, моя милочка… Ах, какая милая головка… Взгляните на меня… какой взгляд… какая прелестная меланхолия…

По-видимому, живописец был там с какой-то миловидной натурщицей, и, помня, что последние позируют не только в одежде, но и без нее, Катерина решила быть вежливой.

— Вильгельм Александрович… — позвала она. — Простите, что я без стука… Дверь была открыта… Я к вам по делу.

— Ах, какой чудный я слышу голосок… Кто у нас здесь?

Вильгельм Александрович немедля появился на зов. Он был еще достаточно молод, белокур, светлоглаз и весьма приятен на вид, с волнистыми волосами, прекрасно прорисованными бровями, небольшой аккуратной бородкой и мягкими обходительными манерами, мгновенно обволакивающими тебя, словно ласковый, теплый, гостеприимный плед.

— О! — восторженно встретил он красавицу Катю и машинально поправил свою испачканную краской широкую рабочую блузу. — Рад, очень рад принимать у себя таких восхитительных дам. Я еще не видел на Киеве подобных красавиц… Вы по делу… Как обычно? Портрет?

— Да… я хотела бы, — Катя отметила, что поляк по происхождению путается в единственном и множественном числе, но во всем остальном он произвел на нее самое благоприятное впечатление. Он походил на человека, взаимно влюбленного в жизнь.

Перед приходом сюда ей удалось найти в сети очень немного информации, но хватило немногого, чтобы понять — Вильгельм Котарбинский был неисправимым романтиком. В юности влюбился в кузину и в живопись. Но жениться на первой воспрещала суровая католическая вера, а стать живописцем — запретил шляхтич-отец. Тогда юноша просто сбежал из дома в Рим, где вскоре получил звание «Первого Римского рисовальщика». Приехав в Киев, после росписи Владимирского собора он легко и быстро вошел в моду. Рисовал тоже — легко и быстро. Зарабатывал легко и быстро тратил деньги. Все же женился на своей кузине, но легко и быстро разошелся с ней…

И сейчас тоже воспринял Катин визит легко и быстро перешел к делу:

— Чудный свет… Я прошу вас сюда.

Катя послушно встала на указанное художником место. Котарбинский подбежал к мольберту, бросил какой-то незаконченный рис унок прямо на пол, сменил его на чистый лист, схватил карандаш и принялся за работу.

— Ах, до чего ж вы красивы… Клянусь, вот истинное счастье — запечатлеть на бумаге такую диковинную красоту… и такой дивный контраст… — продолжал приговаривать он.

Дивная скорость исполнения заказа изумила Катю — однако не слишком. Возможно, увидев даму в дорогих украшениях, художник сразу уразумел, что она будет щедрой. А возможно — и даже, скорее всего, как и прочие, был сражен наповал красотой темноглазой Кати и, как случается с творческими людьми, понесся за новым вдохновением, забыв про прелестницу в соседней комнате. Последняя же наверняка модель, работает за деньги, а значит, будет ждать сколько угодно.

— Придвиньтесь, прошу вас… — сказал он.

— Придвинуться к чему?

Он не ответил на вопрос, увлеченный работой.

— Давно я не видел таких фантастических дам… нет… таких, как вы, никогда… Только сегодня… Дивный сегодня день, вы не находите?

Катерина невольно обратила взор к тусклому дню за окном — там моросил мерзкий мелкий дождик — трудно было придумать погоду противней. Но Котарбинский был увлечен даже сегодняшним днем.

«„Врубель для бедных“, — вспомнила определение Катя. — Но в жизни он скорее уж Врубель наоборот…»

Вильгельм Александрович и Михаил Александрович… Оба поляки по крови. Оба выбрали путь живописца, вопреки воле родителей… Оба приехали в Киев расписывать собор по приглашению профессора Прахова. У обоих была несчастная первая любовь… Но Врубель увидел в ней бездну. А для Котарбинского даже печаль стала светлым вдохновением. Оба сошлись с женой профессора Эмилией… Но для первого она стала той самой неразделенной любовью — его собственным ангелом ада, а для второго — ангелом-покровителем, лучшим другом. Вильгельм умер в старости у нее на руках…

Дивный пример, как одни и те же люди и вещи могут стать горем одного и счастьем другого. Как в горе может прятаться страшное счастье. А в счастье — горе. Именно способность проваливаться духом в бездонные миры породила гений Врубеля. Творчество ж Котарбинского оказалось таким же поверхностным или, скорее, парящим — легким, как его нрав.