Читаем без скачивания Ведьмин жребий (СИ) - Федорченко Юлия

Дверь захлопнулась за ее спиной. Все звуки стихли, помещение затопила мертвая тишина, лишь изредка из дальней спальни доносилось чье-то сухое покашливание. Благоухание сменилось запахом болезни, вонью грязных простыней и немытого тела.

Она ненавидела это место всем сердцем. Зажав пальцами нос, девочка добралась до кухни и взяла со стола кувшин с водой и чистый стакан. Ее подопечная с утра всегда выпивала не меньше трех стаканов воды. Девочке полагалось каждое утро носить воду из колодца во дворе, но она пренебрегала этой обязанностью с тех пор, как убедилась, что больная не видит разницы между свежей водой и той, что простояла в кухне всю ночь.

— Айри? Это ты? — раздался слабый голос.

Хоть со слухом у нее все в порядке, мрачно подумала девочка. Она направилась в спальню. Спальня никогда не проветривалась, чтобы холодный воздух не повредил больной и не вызвал очередной приступ кашля, и поэтому здесь находилось настоящее средоточие вони, от которой желудок сжимался в тугой комок, а рот наполнялся горькой слюной.

Айри поставила кувшин на столик и налила воды в стакан. Бледная рука откинула покрывало, явив взору девочки большое темное пятно на простыне, которую она сменила только вчера. Айри не решилась тяжело вздохнуть не потому, что опасалась гнева подопечной, просто в этом случае пришлось бы набрать полную грудь этого затхлого, гнилого воздуха. Если бы она пила меньше воды, подумала девочка про себя, то не мочилась бы каждую ночь. Ее охватила немая злоба.

— Подай, — еле слышно попросила женщина.

Айри протянула ей стакан, и на миг их пальцы соприкоснулись, заставив девочку содрогнуться от омерзения. Она выдержала испытание и нехотя подняла глаза на больную. Недуг уложил молодую женщину в постель, превратив ее в беспомощную старуху. Тусклые волосы сбились в кучу, распутать их не представлялось возможным, ночная рубашка, казалось, прослужила целые века. Айри говорили, что у этой женщины есть баснословная сумма денег, доставшаяся ей в наследство, но она не желает тратить их на пустяки вроде новой мебели или одежды. Больную все устраивало: грязь и смрад, в которых она существует изо дня в день, застиранные простыни и недобросовестная опека Айри.

— Неужели вы не могли потерпеть до утра? — спросила девочка, в полной мере сознавая нелепость своего требования. Но ей хотелось что-то сказать, как-то упрекнуть эту женщину, донести до ее разумения, что забота о ней кажется Айри отвратительной.

Больная виновато улыбнулась. Ее улыбка была в разы страшнее той ледяной маски спокойствия, которую Айри так часто видела на лице своей матери. Девочка не хотела заботиться о тетке, это причиняло ей неимоверные страдания, но мать осталась глуха к мольбам дочери. Может, она оставит нам кое-что, говорила мать. Ей недолго осталось. Это 'недолго' растянулось в целые года.

— Отодвиньтесь. Я сменю белье.

Айри пришлось помочь женщине перекатиться на вторую половину кровати. Она старалась не дышать, но зловоние забило ей ноздри, и к горлу подкатила тошнота. Взяв в охапку простыню, Айри стремительно покинула спальню. Ей хотелось упасть на колени и зарыдать во весь голос. Почему мать сама не ухаживает за этой женщиной, своей родной сестрой? Почему это вынуждена делать Айри? От нее разит лекарствами и мочой, когда девочка возвращается в поселок, и все сторонятся ее, как прокаженной. Она не умеет ни читать, ни писать, так как ухаживает за теткой вместо того, чтобы ходить в школу, дома нет ни одной книги, а соседские дети не желают давать ей свои. Ты грязная и блохастая, как дворовой пес, и воняешь хуже помойки, говорят они. Я прихожу к тетке чистой, хочет сказать Айри, но не говорит; я всегда моюсь в ручье перед тем, как лечь спать, даже если вода очень холодная. Ей следовало давно привыкнуть к этому запаху. Но это невозможно.

Девочка без особого усердия оттирала пятно на простыне, погрузив руки в мыльную воду, когда женщина закричала. Ее крик почти сразу сорвался на хрип, а затем и вовсе смолк. Айри бросила стирку и помчалась в спальню.

Подопечная лежала неподвижно. С кровати безвольно свисала рука, глаза закатились под веки, на губах пузырилась слюна, смешанная с кровью. Женщина выглядела мертвой. Девочка какое-то время осознавала происходящее, а потом закрыла ладонью рот, ведь уголки губ ползли в стороны, растягиваясь в жестокой, торжествующей ухмылке. Смерть ответила на ее отчаянный зов и наконец-то явилась сюда, избавив от мучений и больную, и ее сиделку.

Но радость Айри оказалась поспешной. Через мгновение женщина шевельнулась, заморгала, почти осмысленным взглядом посмотрела на девочку.

— Все в порядке, — прошептала она. Закашлялась. — Все в порядке, не бойся.

Тетушка действительно решила, что Айри беспокоится за нее. Разве может одно человеческое существо без веской причины желать смерти другому? Женщина ведь ничего плохого не сделала своей племяннице, ничем не оскорбила ее, никогда не повысила голос. Может быть, она любила Айри, и эта неумелая забота была ей приятна.

Девочка выглядела пугающе спокойной.

— Я хочу, чтобы вы умерли, — сказала она.

Лицо женщины исказилось от боли. Айри казалось, что тетушка вот-вот заплачет, а ее собственное сердце превратилось в холодный камень, неспособный на жалость или любые другие чувства.

— Я больше не могу, — продолжила девочка. — Умрите. Умрите, пожалуйста.

Женщина неотрывно смотрела на нее; губы, подернутые пленкой подсохшей крови, заметно тряслись. В глазах были непонимание, горький упрек и полное нежелание принимать действительность.

— Пожалуйста! — закричала Айри. — Умрите!

Ветер ворвался в распахнутую дверь, разгоняя зловоние, с оглушительным звоном разлетелось вдребезги стекло на окне, взметнулись к потолку занавески с оборванными краями. Тетушка откинулась на подушки, страшно выпучила глаза и схватилась за горло. Не успела она разинуть рот, как из него на одеяло выплеснулась кровь. От нее поднимался горячий пар.

Губы, щеки и подбородок женщины покрылись красными язвами, кровь шипела и разъедала кожу, толчками выливаясь наружу. Айри попятилась, когда кипящая жидкость брызнула из тетушкиных ноздрей и глаз. Спустя мгновение тело женщины взорвалось, не выдержав внутреннего давления. На стены швырнуло части органов, обломки костей и темные сгустки плоти. В одночасье в спальне воцарился кровавый пир.

Айри вытерла лицо ладонями, не чувствуя ни капли вины, взглянула на руки, обагренные кровью. Ей больше не нужно ухаживать за тетушкой, сдерживая тошноту, не нужно стирать ее грязное белье и касаться ее мерзкого тела. Ей недолго осталось, говорила мать. Что ж, тетушка умерла, и теперь Айри свободна. Девочка зашла на кухню, чтобы умыться, а потом вернулась домой.

— Ты это сделала? — спросили ее позже.

— Да, — кивнула Айри. — Я ее убила.

Они назвали ее чудовищем. Такой, что недостойна жить. Хотели заковать ее в цепи и держать в сыром подвале, подальше от людей и дневного света. Заберите ее, кричала мать, это не мой ребенок. Это существо, хладнокровно убившее родную тетку, не может быть моей дочерью; лишь порождение хаоса и тьмы способно на подобную жестокость. Айри забрали люди из Гильдии. Может, девочка дрожала от ужаса, когда ее заталкивали в клетку, занавешенную черным полотном с радужным отливом, но это стерлось из ее памяти так же быстро, как и прощальные слова матери.

И все же кое-что Айри запомнила хорошо. За нее заступилась Вираго.

— Я стану ее учить, — сказала стройная светловолосая девушка всего на голову выше Айри, хотя девочке было девять лет. — Я заставлю ее понять, в чем она ошиблась.

Правый рукав ведьмы едва заметно подрагивал, словно в нем лениво извивалась змея. Перехватив пытливый взгляд Айри, ведьма с улыбкой продемонстрировала ей свое увечье. Ее рука оказалась полой, под покровом из бледной плоти не было ни мяса, ни костей.

Эту Вираго звали Лайя-Элейна.

Сейчас перед Шайной-Ламех стояли двое мужчин в хрустальных масках, и для нее они ничем не отличались от охотников, которые посадили ее в клетку много лет назад, чтобы доставить в Гильдию. На лицах экзалторов застыло показное безразличие. Чуть раньше они высказали ей свою просьбу, содержавшую решение Совета. Пока что — лишь просьбу. Но если ты откажешься, говорили их застывшие, ничего не выражающие глаза в прорезях масок, рано или поздно нам придется применить силу.