Читаем без скачивания Буйный Терек. Книга 2 - Хаджи-Мурат Мугуев

Имам сошел с коня, шагнул внутрь, все еще не здороваясь и не говоря ни с кем.

— Что с имамом? Разгневан на нас? За что? Мы верные мусульмане, истинные сыны веры… За что же он гневается на черкейцев? — шептались в толпе.

А люди все прибывали: и пешие, и конные, и местные, и даже из Тарков, Кяфыр-Кумуха и Казанищ. Напряженное возбуждение росло. Люди терялись в догадках, ища в себе и близких причину неудовольствия имама. Но никто не знал за собой вины, все были подавлены и взволнованы этим.

Вдруг двери мечети распахнулись, и Гази-Магомед, сопровождаемый муллами, Шабаном, Ташов-хаджи и Гамзат-беком, появился на площади.

Все стихло.

— Братья правоверные! Вы — оплот и надежда ислама, вы те, которых первыми осенит божье благословение в борьбе с неверными. Мы недаром приехали к вам, мы знаем, что истинная вера сильнее всех горит в Черкее, а львиное мужество и блеск ваших шашек наводят страх на гяуров[9].

Не ожидавшие такого начала, готовые к признанию своих ошибок и грехов, черкейцы опешили, затем разом закричали:

— Ля иль алла!!! Свет нашей веры, о имам, о чистый сосуд божьих откровений… Веди нас, куда надо… О, щит ислама!..

Гази-Магомед поднял руки.

— Я знаю вас и не ошибаюсь, говоря о черкейцах, вы — щит и опора газавата.

Потом имам прошел по аулу, иногда заходил в сакли знакомых ему черкейцев, беседовал с толпившимися в узких улочках людьми. Каждому хотелось самому поговорить с имамом, показать ему свою преданность мюридизму и газавату.

Старики приветствовали его, женщины с крыш саклей махали платками, бросали полевые цветы и пучки сочной травы под ноги Гази-Магомеду.

Весь аул был охвачен непередаваемым возбуждением, граничившим с преклонением перед имамом. И оно все росло и крепло, то и дело выливаясь в возгласах, молитвенных выкриках и пении славословий, уже ставших общим гимном:

На небе одно солнце…На земле один имам, о Гази-Магома,Светоч и лев ислама…Веди нас с собой… —

запевали один-два голоса, и сейчас же десятки громких, мужественных, охваченных экстазом голосов покрывали пение.

— Га-за-ват!! Га-за-ват!! — грозно перекатывалось из одного конца аула в другой.

Гази-Магомед остановился на ночлег в сакле муллы, рядом с ним расположились чеченцы и Гамзат-бек, который исполнял обязанности помощника и секретаря имама, так как Шамиль остался в Унцукуле.

После ужина и намаза имам продиктовал Гамзату письма, которые тут же были размножены муллой, кадием и всегда сопровождавшим имама во всех походах и поездках ученым алимом Муссой аль-Гумра.

«Небо наложило печать отвержения на мусульман за то, что они не исполняют закона пророка, пресмыкаются во грехе и забыли свой первый долг — оставить родину и родных, вооружиться против неверных и идти на распространение, убеждением и мечом, света истинной веры. Присутствие неверных заграждает путь к трону аллаха. Молитесь, кайтесь, жалкие трусы… Но прежде всего ополчитесь на газават против неверных[10]. Приготовьте себя к нему молитвою, постом и покаянием. Час наступит, и тогда я благословлю вас на брань…»

Все четверо писали и переписывали грозное воззвание Гази-Магомеда к еще колеблющимся жителям плоскостных аулов, Салатавии и Аварии.

К утру конные разъехались по не примкнувшим к газавату аулам, увозя с собой письма.

Имам молился в одиночестве, горячо и долго. Только в пятом часу утра он прилег всего на час-полтора, а в седьмом часу утра прискакал гонец из Тарков с сообщением, что новый шамхал, прослышав о появлении в Черкее имама, ночью, забрав основные ценности, имущество, жен и родню, бежал к русским.

Владетельный Аслан-хан казикумухский прислал в крепость Грозную прокламацию Гази-Магомеда; точно такую же доставил пристав Хасаев из Кюринского ханства, но барона Розена уже не было в Грозной. Его для доклада отозвал в Тифлис Паскевич, а заменивший Розена генерал Эммануэль, ограниченный и недалекий солдафон, не поняв значения газавата, обещал поймать и повесить «разбойника и самозванного имама Кази».

Часам к восьми утра из Тарков и Параула прибыли делегации от народа и почтенных стариков. Еще раньше из горных аулов к Черкею подошли конные отряды численностью до пятисот человек. Их привел Шамиль, а спустя час пришла и пехота с обозом и одной пушкой. Это были чеченские и кумыкские добровольцы, возглавляемые мюридом Юнусом и Химматом аль-Хоцатли. Пехота численностью до тысячи человек расположилась вокруг Черкея, не входя в него. Параульцы и посланцы Тарков просили имама занять шамхальские владения, обещая примкнуть к газавату.

Несмотря на то что неподалеку от Тарков находилась Бурная, а вокруг нее были созданы выдвинутые вперед блокгаузы и посты, никого из русских разведка имама не обнаружила.

— Они, как мыши, заперлись в своих норах, — не без самодовольства донес белед[11] Исмаил из Черкея, но Гази-Магомед понимал, что эта тишина обещала близкую бурю. По его приказу Ташов-хаджи со своими чеченцами двинулся в сторону Бурной, а часть пехоты, заняв Тарки и Параул, вместе с жителями начала делать завалы, каменные преграды, копать рвы и нечто вроде траншей на холмах, окружавших резиденцию шамхала.

К полудню, сопровождаемый лучшими наездниками из мюридов, с обнаженной шашкой под развевающимся зеленым знаменем газавата имам въехал в Тарки.

Здесь было то же, что вчера в Черкее, с той лишь разницей, что вчера здесь еще властвовал друг русских шамхал, а сегодня властелином и хозяином стал Гази-Магомед. Сотни людей в слезах радости воплями восторга, молитвами и приветственными криками встретили его.

Гази-Магомед призвал на всех благословение аллаха, поблагодарил мусульман за приверженность к богу и исламу и тут же на площади стал совершать намаз. Люди, покорные каждому движению имама, тоже опустились на колени. В тишине, повисшей над Тарками, слышалось только напряженное дыхание людей и отрывистые слова молитвы.

После намаза имам позавтракал во дворце бежавшего шамхала. Он с нескрываемым презрением разглядывал богатые покои, ковры, люстру, висевшую над столом. Двуспальная широкая с шелковым балдахином кровать вызвала веселое оживление Гази-Магомеда.

— Это русский подарок. Такую же постель подарили они и аварской правительнице Паху-Бике, — услужливо пояснил один из шамхальских слуг.

— Им надо бы спать вместе, один стоит другого, — усмехаясь, сказал Гамзат-бек, и общий смех заглушил его слова.

— Что нашли в хранилищах и амбарах шамхала? Кто отвечает за сохранность брошенных им вещей? — спросил Гази-Магомед.

— Мы переписали все, что могли, но кое-какие мелочи исчезли, — виновато сказал хранитель дворца Абу-Муслим, дальний родственник шамхала, оставленный им для охраны богатств, которые не успел вывезти шамхал.

— Чтобы через час все было здесь, ответишь головой ты и те из воров, кто попользовался чужим этой ночью.

Абу-Муслим низко поклонился.

— Что осталось в закромах? Записывай, Шамиль, — распорядился Гази-Магомед.

— Тысяча двести четвертей пшеницы, около ста батманов фасоли, сто батманов проса, много фургонов кукурузы в початках, муки пшеничной восемьдесят мешков, муки просяной сорок, фруктов сухих и свежих без счета, меду — три бочки и сахару, присланного русскими на той неделе, — двадцать пудов. Мяса свежего девять бараньих туш, одна коровья…

— Записал, Шамиль? — осведомился имам.

— Записал, учитель.

— На конюшне — около сорока жеребцов и кобыл, жеребят до сотни да скот на пастбище — быков не менее пятидесяти и коров больше двухсот, птицы разной много, имам, ее трудно учесть, — докладывал Абу-Муслим.

— Все перечисленное и обнаруженное немедленно передай Шамилю и выделенным им мюридам. Оповести жителей Тарков, что третья часть всех захваченных нами трофеев завтра будет роздана беднейшим жителям аула.

Абу-Муслим поклонился и робко сказал:

— Прости, имам, но люди Тарков и Параула откажутся от твоих щедрот…

— Почему?

— Побоятся шамхала. Ты уйдешь в горы, они останутся здесь. Шамхал никогда не простит этого своим подданным. Не лучше ли выделить третью часть и, оставив ее в наших амбарах, раздать бедным позже, когда утвердятся газават и твоя власть в Дагестане?

— Блудливый у тебя язык, Абу-Муслим, а ум, как у лисицы. Но и мы, слава аллаху, понимаем, с кем ведем дело. Завтра же до полудня раздашь сам, понимаешь, сам лично на площади то, что выделит жителям Шамиль. Список бедняков нам дадут другие, тебе мы не доверим этого… Шамиль, вторую треть захваченного имущества и скота отошли в горы, пусть там, в аулах, все раздадут по справедливости между бедняками и сиротами погибших за газават; последнюю треть забери в казну мюридов; это тоже честная и необходимая мера, без которой нам не прокормить войска.