Читаем без скачивания Буйный Терек. Книга 2 - Хаджи-Мурат Мугуев

— А что, князь, люты?

— Дикие звери. Ни страха, ни трепета не знают. На штыки идут с криком «алла»… Засучит такая бестия рукава своей черкески и с кинжалом бросается один на роту наших. А есть такие, что в одной руке кинжал, в другой — шашка. Его на штыки подымают, а он норовит кинжалом солдата достать.

— Ах, окаянные!.. Да как же с такими справиться! Как воевать с ними? — раздались возмущенные голоса.

Небольсин, отложив в сторону вилку, жадно слушал голос за портьерой.

— Русская доблесть, господа! Вот видите этот крест святого великомученика Владимира? Получен он мною за жестокий, я бы сказал, редкий и неповторимый по лютости бой в Чечне. Получили мы приказ взять и уничтожить большой аул этих бездельников. Не помню уж, как он назывался, не то Дядя-Юрт, не то Деди-Юрт. Это неважно. Командовал отрядом я. Окружили аул ночью, утром штурм. Три часа бились в рукопашной. Подо мною два коня были убиты. Сломалась шашка, взял другую… руки чуть не по локоть в крови… Уничтожили мы этот Дядя-Юрт, всех перебили, только и у нас потери огромные. Меня за этот бой генерал Вельяминов к Георгию представил, но…

— Что с тобой? — глядя на переменившегося в лице Небольсина, спросил Киприевский.

— Одну, только одну секунду, — умоляюще остановил его Небольсин.

Лицо его стало суровым и напряженным. Он почти касался драпировки, из-за которой слышался спокойно-барский, неторопливый густой баритон.

— …Тяжелый был бой… Солдаты этого Ермолова просто мужики. Без шпицрутенов и плетей их не поднимешь с земли… а казаки… — В голосе рассказчика проскользнули презрительные нотки. — Сброд! Необученные, не знающие порядка хамы, считающие себя вольными людьми. Пока я поднял с земли этих вояк, пришлось сломать трость и нагайку. Да и офицеры у Ермолова неучи, пьяницы и бабники. Великое счастье для России, что этого фигляра убрали с Кавказа.

Небольсин отдернул портьеру и шагнул в зал.

— Что с ним? — спросил Соковнин, бросаясь за штабс-капитаном.

— Вот этот крестик я получил за бой, где смерть витала надо мной. Не хвалясь скажу, господа, Георгия хотел мне дать командир отряда, офицеры поздравляли меня, но… Ермолов заменил Владимиром… После этого я не счел возможным оставаться под его началом и попросил военного министра о возвращении обратно в Россию.

— Вы лжете, полковник Голицын! Все, что вы здесь рассказали, — ложь!!! Ложь от первого до последнего слова! — громко, неожиданно для всех находившихся в зале раздался голос.

— Как?.. Кто это говорит? — вскидывая голову и обводя взглядом зал, спросил Голицын.

— Это говорю я! Офицер, который от начала и до конца боя под Дады-Юртом был впереди, в егерских цепях, где вас не было, да и не могло быть. Вы находились далеко позади, вместе с командиром отряда полковником Пулло. И никого не поднимали нагайками, никому не показывали примера храбрости…

— Молчать!.. Как вы смеете!.. — багровея и тяжело поднимаясь с места, закричал Голицын.

Но Небольсин, не обращая внимания на его крик, продолжал:

— Солдаты и офицеры Кавказского корпуса, которых вы сейчас поносили, не чета вам. Это истинные герои и защитники России, а вы — трус и хвастун!! Никто не представлял вас к Георгиевскому кресту, да и не за что было. Вы и пули-то не слышали в этом бою, и Владимира вам дал полковник Пулло из желания угодить титулованному столичному гостю.

— Молчать… Я приказываю вам!.. — трясясь от гнева, делая порывистое движение вперед, на весь зал закричал Голицын.

За столиками уже давно перестали есть и разговаривать. Все с нескрываемым интересом и любопытством, одни негодуя, другие довольные разразившимся скандалом, глядели на них.

— Не кричите, я вам не холоп! Что же касается вашего отъезда, то генерал Ермолов просто выгнал вас за ненадобностью с Кавказа.

— Кто вы такой? — с ненавистью глядя на офицера, спросил Голицын.

— Я штабс-капитан Небольсин. А вы — лжец, хвастун и убийца вашей крепостной актрисы, — чеканя каждое слово среди воцарившейся в зале тишины, произнес Небольсин.

— А-а!.. — только теперь узнав Небольсина, прохрипел князь. — Я понимаю, в чем дело. Вы… вы…

Киприевский, неподвижно стоящий возле Небольсина, резко поднял руку и решительно сказал:

— Не превращайте, господа, разговор благородных дворян в базарную ссору подлых людей. — И обернулся к растерянно сидевшим приятелям Голицына. — Если его сиятельству, — он пренебрежительно кивнул на оцепеневшего от оскорбления Голицына, — захочется проявить свою храбрость на дуэли с моим другом Небольсиным, прошу прислать секундантов ко мне по адресу: Английская улица, дом дворянина Шведова, улану Киприевскому.

От столика посреди зала подошли двое военных. Церемонно отдав честь, они строгим, холодным тоном осведомились о том, что происходит.

— Размолвка между этими двумя господами, к сожалению, — Соковнин развел руками, — на почве романтической, как говорят наши литераторы.

— Я — полковник фон Медем, адъютант его высочества великого князя Михаила Павловича. Мне кажется, что для частных разговоров можно найти более удобное место, нежели кабак господина Андрие, — ледяным тоном произнес адъютант. — Кстати, прошу запомнить, господа, — обратился он к Небольсину, — дуэли в империи Российской запрещены и строго наказуются законом.

— Так точно, — весело согласился Соковнин. — Мы о том осведомлены, тем более что его сиятельство князь Голицын, — протянул он с язвительной иронией, — является в сим деле оскорбленной стороной.

Офицеры удалились.

— Ждите секундантов завтра от одиннадцати до часу пополудни, — коротко сказал совершенно отрезвевший от пережитой сцены корнет князь Мещерский, уходя с Голицыным из зала.

Когда Небольсин и его друзья вернулись к себе в уголок за малиновый занавес, вошел крайне встревоженный происшедшим Андрие.

— О-о, ву зет брав, ошень храбрый офисье, как великий Бонапарт. Ви будет vainqueur. Vous abattrez votre adversaire[27]. — Он причмокнул губами и восхищенно произнес: — Шерше ля фам… я тоже любиль ле жён э жоли фам. О-о, Андриё, — говоря о себе в третьем лице, — lui aussi il s’était battu en duel pour les charmantes femmes. Son épée brillait à sa main quand il la maniait pour la cause de l’amour[28]. — Потом сокрушенно добавил: — Cette histoire peut compromettre la réputation de mon restaurant[29].

Вечер был сорван. Переждав минут пятнадцать после ухода Голицына и его спутников, Небольсин, сопровождаемый Соковниным, вышел на улицу. Киприевский, которого остановили знакомые, жаждавшие узнать подробности столь неожиданного скандала, обещал догнать их.

Друзья медленно шли по Малой Морской. Небольсин был настолько спокоен и обычен, что Соковнин не выдержал:

— Мой друг, ты непонятен мне. Ведь сейчас ты спокойней и хладнокровней, чем всегда. Неужели история с этим фанфароном-князем не вывела тебя из равновесия?

— Все очень просто, я объясню тебе, и ты поймешь меня, Алексис. Дело в том, что одна из причин моего пребывания здесь — это встреча с Голицыным. Я дал себе зарок чести и жизни — встретиться с ним, во что бы то ни стало найти его и, — уже мрачно закончил Небольсин, — и рассчитаться по полному счету.

— Он твой враг? Здесь замешана женщина? — останавливаясь, спросил Соковнин.

— Этот тиран и злодей убил прекрасную женщину, самую чистую и лучшую, какую я встречал в жизни, — со вздохом произнес Небольсин и сбивчиво, волнуясь, повторяя слова, рассказал историю гибели Нюши.

Соковнин не прерывал его, не задавал вопросов, а когда Небольсин кончил, коротко посоветовал:

— Пристрели его. А теперь поедем ко мне. У меня есть две бутылки прекрасного венгерского вина.

Киприевский нагнал их на повороте улицы.

— Сейчас по домам. Нужно собраться с мыслями, обсудить завтрашнюю встречу с секундантами князя. А тебе, Алекс, следует хорошо поспать, — становясь серьезным, сказал Киприевский.

— Ты возьмешь на себя нашу картель?[30] — вместо ответа спросил Небольсин.

— Мы с ротмистром Татищевым устроим ее. И хотя я не охотник до самоубийств, но для того, чтобы всадить пулю в брюхо этой свинье… я с особым удовольствием забью ее в ствол.

— Спасибо. Вы мои истинные друзья, я не сомневался в этом, — пожимая приятелям руки, поблагодарил Небольсин.

Друзья проводили его до особняка «Генерал-майора и кавалера Святой Анны 1-й степени», как было написано на дверной табличке дома Корвин-Козловского.

— Поклон и уважение твоей прелестной кузине и салют ее превосходительному супругу, — кивая головой на табличку, протянул Киприевский.

Было поздно. Встретивший Небольсина старый Захар, камердинер генерала, почтительным шепотом доложил:

— Господа еще не изволили прибыть из гостей от баронессы фон Таубе. Ужин и постеля для вас, ваше благородие, готовы и резиновая ванна с теплой водой к вашим услугам.