Читаем без скачивания Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность - Михаил Эм

Стояла теплая июльская ночь. Последние солнечные отблески спрятались за горизонт, и притихший мир освещался полной желтой луной, и в распахнутое окно влетали ночные стрекозы, а за окном, под порывами свежего ветерка, шелестели степные травы. С мыслью о том, как прекрасно находиться рядом с Мальвиной, я заснул… но проснулся не наутро, как предполагал судя по своей усталости и умиротворенности, характерной для куклы, все мечты которой уже исполнены, а ночью. Что-то меня разбудило. Это был непонятный шум, доносившийся из соседней комнаты, в которой жила Мальвина. Спросонья я ничего не понял: только лежал в постели и вслушивался в этот шорох, ворочанье и постанывание, доносившиеся из мальвининой комнаты. Внезапно я испугался, что же там такое происходит. Мне почудилась в этом ворочанье неведомая угроза. Может, это воры, – вообразил я, холодея от одной мысли о том, какой опасности подвергается моя первая и вечная кукольная любовь. Воры пробрались в дом через распахнутые окна и сейчас опутывают мою Мальвину, мою дорогую девочку, по рукам и ногам толстыми веревками, а потом начнут грабить ее добро: нарядные платьица и подарки, полученные от театральных поклонников.

Мысль о самой возможности нападения на Мальвину была столь ужасна, что я вскочил с постели, как ошпаренный, оглядываясь, нет ли под рукой чего-нибудь потяжелее, чтобы отбить подлое нападение. Как назло, ничего тяжелого в моей комнате не находилось, но неожиданно мой мечущийся взор упал на стоящий на столике огромный букет колючих красных роз. «Если ударить грабителя колючим букетом по лицу, – сообразил я, – лицо будет оцарапано, грабитель взвоет и убежит. Таким колючим букетом можно успешно защищаться».

Нельзя было терять ни секунды. За отсутствием более подходящего оружия, которым, впрочем, я все равно вряд ли сумел бы воспользоваться, я схватил букет роз и, невзирая на то, что первыми же колючками сам больно оцарапался, выбежал в коридор и распахнул дверь мальвининой комнаты, преисполненный решимости.

Худшие мои опасения сразу подтвердились. Первое, что я увидел, были задранные к потолку голые ноги моей возлюбленной. Между ними находилось какое-то большое инородное тело – как я понял, безжалостный грабитель, пытающийся опутать мою благодетельницу толстыми путами, с тем, чтобы она не помешала дальнейшему грабежу. С криком угрозы, столь несвойственным моему театральному амплуа, я подбежал к постели, намереваясь поразить почему-то голую спину грабителя букетом красных роз, когда он оборотил ко мне вспотевшее длинноносое лицо. Это действительно был Буратино, посмотревший в мою сторону одновременно с Мальвиной. В глазах Мальвины я уловил растерянность, а в глазах Буратино еще и некоторое злорадство. Они молча смотрели на меня, застывшего перед ними с букетом красных роз в самой нелепейшей позе, какую только можно вообразить, и оба улыбались.

Я не понял, что Буратино делает в постели Мальвины, не понял, отчего оба так смущенно и одновременно торжествующе улыбаются и отчего оба без одежды, я ничего не понял, однако в то мгновение, когда они обернулись на мой боевой вскрик, со мной произошло что-то невообразимо ужасное. Небеса обрушились на мою несчастную голову, жизнь моя завершилась бесславно, так и не начавшись.

Все лучшее, на что я надеялся и о чем грезил бессонными ночами, оказалось втоптано в грязь и унижено. Букет красных роз выпал из моих рук и рассыпался по паркету. Не понимая, что со мной происходит, видя только, что Мальвина не нуждается более в моей защите, поскольку никакой опасности ее кукольной жизни не угрожает, я закрыл лицо руками и выбежал из комнаты, стеная от горя и унижения.

Не помню, что происходило далее. Помню лишь себя, выбегающего из уютного мальвининого домика, в который стремился попасть всю прошедшую неделю, и бегущего в продолжавшуюся ночь, не разбирая дороги. Вокруг меня покрикивали равнодушные полуночные птицы, ветки папоротника больно хлестали по лицу, а я все бежал и бежал, пока не споткнулся о вывороченный из земли корень и не полетел навзничь на землю. Там и остался лежать, ослепнув от слез, бездарный и никому не нужный, особенно такой требовательной и чистоплотной кукле, как Мальвина. Зачем, если я ей не нужен, Мальвине понадобился Буратино, с его безобразным длинным носом и скверными привычками, я старался не думать, потому что одна мысль об этом доводила меня до исступления.

Давно наступил день, а я все лежал и лежал между наклоненных ко мне лютиков, обратившись лицом к нагретой, устланной светлым лесным мхом земле. В моей голове не было ни одной мысли, а была одна невыносимая тоска и опустошенность, когда все слезы выплаканы, будущего нет, а прошлое столь отвратительно и постыдно, что о нем лучше не вспоминать. Внезапно я услышал чьи-то мягкие шаги поодаль и краем глаза увидел кусочек голубого, как небесная синь, платья, возникшего прямо передо мной. Весь ужас прошедшей ночи всколыхнулся во мне с новой силой, но вместе с ними всколыхнулись и все прошлые надежды, которые я опрометчиво питал на будущую жизнь. Мальвина вернулась, чтобы ободрить меня, высказать слова утешения, объяснить тяжкое недоразумение, произошедшее этой ночью! Это же Мальвина, девочка с голубыми волосами, твоя навеки возлюбленная! С такими мыслями, будто воспряв от долгого ночного кошмара, я вскочил на ноги, чтобы броситься в объятия своей обожаемой куклы, но – что со мной, в конце концов, происходит? – это опять была не Мальвина, а наряженный в мальвинино платье Буратино.

Впрочем, Буратино был настроен миролюбиво. Когда я, ошибочно приняв его за Мальвину, бросился к нему на грудь, деревянный человечек не оттолкнул меня – видимо, из жалости или дружеских побуждений, – а напротив, нежно погладил меня по волосам и прошептал: «Ну что ты, Пьеро, дурачок ты этакий! Куда ты подевался, мы же тебя все утро искали? Зачем ты убежал из мягкой постельки, ее бы на всех хватило. Зачем лежишь на голой земле, ты же простудишься? Идем, я отведу тебя домой, а Мальвина – она так за тебя беспокоится – напоит горячим чаем и поцелует в лобик».

Когда я услышал о Мальвине, глаза мои вновь наполнились слезами, и я, зарыдав, припал к груди моего незлопамятного деревянного друга. Он приобнял меня за талию и сказал: «Приляг, Пьеро, отдохни, ты совсем измучился, бедный!»

Я вновь опустился на густой травяной ковер, и Буратино опустился рядом со мной, бережно гладя меня по щекам и всему телу. Такое благородство, почти материнская забота обо мне куклы, о которой я совсем недавно смел думать в отрицательных тонах, вызвала во мне целый ураган непередаваемого отвращения к себе, к своей низкой душонке и грязным помыслам, и я, на груди у Буратино, одетого в женское платье, разразился очистительным ливнем слез. Он, казалось, все понимал и все нежней и нежней гладил мое расслабленное тело, наконец дружески поцеловал меня в губы, старательно отведя в сторону длинный нос, еще недавно казавшийся мне таким безобразным. Потом Буратино, говоря: «у тебя, мой дорогой Пьеро, одежда совсем запачкалась, ее нужно снять и выстирать, потому что западло возвращаться к Мальвине в испачканной одежде», – принялся бережно расстегивать пуговки, освобождая мое усталое тело от грязной одежды.

Дальнейшее я помню смутно, потому что снова, второй раз за сутки, потерял сознание.

8.

Вопрос из зала: Каким был самый запоминающийся момент вашей театральной карьеры?

Буратино: Премьера спектакля «Шестирукие монтажники». Министерство культуры попросило успеть поставить спектакль до Всесоюзного дня строителя, и мы успели. Несмотря на то, что на репетиции нам отвели всего шесть недель, мы успели. Все сотрудники кукольного театра «Молния», от главного режиссера до простого рабочего сцены, работали в едином порыве. На репетициях спектался «Шестирукие монтажники» я попал в больницу с острым аппендицитом, однако продолжал руководить постановкой с операционного стола. Зато какой невиданный успех ожидал труппу на премьере! Зал, в том числе ответственные работники Министерства культуры, аплодировали стоя в течение двух часов. Артистов не хотели отпускать со сцены, и они принуждены были возвращаться на нее вновь и вновь, хотя рабочий день кончился. Это был такой успех, который не скоро забудешь.

На экране демонстрируются кадры из кукольного спектакля «Шестирукие монтажники», поставленного театром «Молния» к Всесоюзному дню строителя. Отдаленные друг от друга ветки деревьев. На одной из веток – директор строительства со своим лучшим бригадиром. На их головах монтажные каски. Монтажники напряженно всматриваются за горизонт, прикидывая, где сплести паутину с наименьшими затратами.

Наконец, решение принято и согласовано со всеми инстанциями. Бригадир свистит в два пальца, и сплоченная монтажная бригада берется за дело. Паучки тянут прочную, как сталь, полупрозрачную конструкцию с двух противоположных веток, выдавливая строительный материал из своих задниц. Сначала конструкции свисают с веток тонкими, почти невидимыми ниточками, но вскоре достигают предусмотренной ГОСТом длины. Двое паучков раскачиваются на концах конструкций, как летающие гимнасты на своих канатах, чтобы затем намертво сцепиться умелыми лапками. Есть захват! Самое сложное позади, остальное – дело техники, – шутят монтажники. Скоро паутинка, протянувшаяся от одной ветки к другой, обрастает хитрыми арками. Бесстрашно и беззаботно скользят паучки по строительным стыкам и переплетениям, скрепляя их собственной слизью. Еще немного, и грандиозная ажурная конструкция завершена. Директор строительства лично жмет каждому из монтажников лапку. Доволен и бригадир: будет его товарищам квартальная премия. В ожидании приемочной комиссии уставшие монтажники толпятся на березовом листе, трепещущем под порывами промозглого осеннего ветра, и перекуривают.