Читаем без скачивания Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Науменко

– Даже не постаравшись спросить на то разрешения? Или поинтересоваться, не плохо ли её владельцу?

– У кого? – не понимая, вопросом на вопрос ответила женщина.

– У того, кто был вами ограблен! – обвиняющим тоном произнёс Мюллер.

– Но он же был мёртв, мой господин! – воскликнула Анна.

– Я понимаю, что не живой. Но пощупать его пульс вы же могли, громко позвать на помощь. Откуда вы знаете, может, он и подавал признаки жизни? Но нет, вы этого не сделали. Возникает вопрос: почему? Язык отсох? На каком основании? – задался вопросами Мюллер и сам ответил: – Да потому, осмелюсь утверждать, что карточка, какой-то клочок бумаги, убила в вас милосердие и вы бессердечно бросили умирать пострадавшего человека, у которого без кормильца осталась жена и, не дай бог, малолетние дети. Вот видите, моя ревностная католичка, вы сами себя и выдали с головой! – себе под нос усмехнулся Мюллер. – Если я не ослышался, перед этим вы говорили, что не знали, мёртвый он или живой! А я думаю, вам тогда было всё равно, лишь бы заветная карточка оказалась в ваших нечистоплотных руках. Что за суматошный день сегодня выдался? И как обстоятельства могут менять людей не в лучшую сторону! Так и происходит, что люди часто ненавидят друг друга и способны на всё, чтобы приблизиться к богам, но быстро приучаются к скотству. Нет! Этот диагноз означает лишь одно: конец цивилизации! А хочется жить и мыслить так, как будто ты находишься перед лицом вечности.

– Я запуталась! – самой себе призналась женщина, уставившись на Мюллера глазами, где были одна растерянность и испуг. От его изобличающих слов женщине сделалось страшно.

– К нам в гестапо, фрау, просто так не попадают! – сердито заметил Мюллер. – Гестапо понимает ситуацию лучше, чем вы сами себя понимаете. Да, я не придирчив и не спорю, в нашей работе бывают ошибки, от них не застрахован никто, даже тот, кто не работает, но мы быстро устраняем их и они не повторяются. Конечно. Я мог бы списать всё, что рассказал мне задержавший вас офицер, на наветы злых людей, кто в этом мире составляет большинство, но так уж устроены люди, что их недостатки свидетельствуют об их достоинствах. Кинь камень в того, кто без греха. Вследствие этого наблюдения, моя дорогая, я больше верю фактам, чем людям, и в своей работе обхожусь головой и опытом. Вот так-то. А с вами придётся поступить так, как вы того заслуживаете. Оскар! – обратился Мюллер. – Скатай с неё пальчики, разберись как следует и к утру подготовь для трибунала следственные материалы. Ты преуспел в работе, Стрелитц! Поздравляю! Ты поймал убийцу. Замечу, необычную и очаровательную. Впрочем. И воровство карточки, если допустим, что она не убивала, ей с рук не сойдёт. Ради чего! Получит приговор на полную катушку, а там тюрьма, в худшем случае – концлагерь. Уведите!

Стрелитц ринулся было выполнять, больно схватив Анну за локоть, но Мюллер словесно остановил его:

– Не ты, дружище! Не ты! Не торопись, дружок, а то поспешишь!

Мюллер прошёл к столу, снял трубку с телефона и требовательно произнёс:

– Зигфрида ко мне!

Распорядившись, Мюллер положил трубку на рычаг, загадочно улыбнулся женщине, сбитой с толку его речами, но говорить ничего не стал. Шеф гестапо любил создавать новые загадки, мифы, но ключ к их расшифровке всегда находился в его голове. Так было и в этот раз. Никто не имеет права вторгаться на его заветную территорию. Ждать Зигфрида пришлось недолго.

– Хайль Гитлер! – выкрикнул Зигфрид, как только вошёл.

– Хайль, дружище! – отреагировав на это приветствие по старинке, Мюллер встал с места и приблизился к эсэсману. – У меня есть для тебя работа, Зигфрид! Видишь эту красавицу? – задавая вопрос, Мюллер кивнул головой в ту сторону, где стояла Анна. – Ни за что не поверишь, что она – особо опасный преступник. К радости гестапо, поймали с поличным. Против неё имеются серьёзные улики, и я не могу в целях следствия оставить её на свободе – а вдруг она скроется? Я хочу подвергнуть её строгой изоляции от общества, оно не останется перед нами в долгу, а скажет нам спасибо. Поэтому сейчас ты сопроводишь её в камеру, что будет в интересах её же безопасности. Мне очень не хотелось бы, чтобы наши горожане устроили над ней самосуд. Поступим с ней гуманно. За её безопасность отвечаешь головой. Ты будешь рядом с ней потому, что это необходимо. По первому моему требованию лично ты, желательно в письменной форме, будешь докладывать о ней всё, чем она займётся «во время отдыха».

– Слушаюсь, группенфюрер! – исполнительно боднув головой, рявкнул Зигфрид. – Прикажете выполнять?

– Выполняй!

Кулаком легонько подтолкнув арестантку в спину, Зигфрид вместе с ней двинулся к двери. Мюллер и Стрелитц остались одни.

– Ну а теперь вкратце изложи мне, как оно было на самом деле? – поинтересовался Мюллер. – Мы научились создавать красивые версии, позволяющие нам сажать людей в тюрьмы без каких-либо реальных оснований, но зачастую людская глупость тому порука. Ты сначала прочитай, дурашка, что тебе подсовывает хитрый следователь, а потом ставь автограф под показаниями.

– Группенфюрер! – сказал Оскар. – Я сделал так, что детективы незаметно подбросили к её ногам эту карточку, а она возьми, дура, и подними её. С загоревшимися от радости глазами. При задержании она так была напугана зверскими лицами гестаповцев, что не удосужилась отрицать ничего, а покорно кивала головой, что ей ни говорили, и тем самым вынесла себе смертный приговор. Призналась, что подобрала её. Все её показания я аккуратно зафиксировал в протоколе первого допроса, который непременно ляжет в том уголовного дела.

– Вот так к нам и попадают невиновные! – докончил Мюллер за Оскара. – Но для нас она виновна в том, что она нам нужна. Таких людей надо держать при себе. Пусть лучше у нас будет она, жертва состряпанных показаний, чем никого. Я просил бы тебя, Оскар, не производить больше каких-либо действий против нашей подопечной. На сегодня хватит с нас. Как говорится, жив буду – доскажу в другой раз. Иди, Оскар! Отсыпайся! Ты сделал невозможное, спас операцию, но впереди у нас много дел, и все они должны быть решены в установленное время.

Глава 2

27 апреля 1945 года

В эту пятницу ранним утром, что наступило вслед за событиями, изложенными в последней главе, ураган огня и стали обрушился на сад рейхсканцелярии, где находился и фюрербункер Б-207. Песчаная почва сада буквально вся была перепахана разрывами снарядов, и человеку выходить наружу было смерти подобно.

На всём Берлине лежал отпечаток не столько весны, сколько смерти. Столица рейха превратилась в передовую. Три четверти столицы находились в руках русских – красноармейцы могли наблюдать купол, башенки и колонны рейхстага, но остатки гарнизона оборонялись как могли, используя водные рубежи и оборонительные сооружения.

Что делало в таком случае гражданское население? Оно не дремало, а прослышав о бесчинствах русских солдат над немецким населением, о которых, перемежая правду с ложью, говорил в эфир Геббельс, в свою очередь, тоже помогало вести оборонительные бои. Тяжелейшие сражения шли не за улицы и кварталы, а за отдельные здания и перекрёстки улиц. На улицах и площадях стоял свист пуль. Большие дома со всеми этажами и подвалами превратились в гнёзда упорно отстреливавшихся немцев. Они умирали, сражаясь.

Сегодня начались бои в девятом оборонительном секторе, куда входил и фюрербункер. Жизненное пространство, где сохранялась власть Гитлера, было шириной всего лишь 2,5 км, а с востока на запад протянулось на 16 километров. Но власть, следуя мысли Макиавелли, основанная на страхе народа перед диктатором, – сильная власть, ибо зависит только от самого диктатора. Борьба на улицах города осложнилась.

Отдельные смельчаки, используя развалины зданий, выводили из строя технику, истребляли противника, уже находясь в тылу наступающих частей. Пожары бушевали бесконтрольно, чему в немалой степени способствовало не по-весеннему горячее апрельское солнце. Едкий дым заполонял подвалы, временные укрытия и проходы. Рухнула антенна радиостанции на 100 ватт. Вдобавок к этому недостаток воздуха для обитателей бункера стал невыносим. Частыми симптомами для них стали головная боль, затруднённое дыхание и впадение в апатию. Не работала вентиляция, воздух в комнатах состоял из резкого запаха серы и удушливой вони влажного бетона.

А фюрер, кого не интересовали и не трогали судьбы как военных, так и гражданских лиц, так как на полях Первой мировой войны он узнал жестокость и научился её повседневно применять, в это время находился в приёмной и беседовал с Евой. Ему нравилось, когда его любимая женщина появлялась перед ним в сером костюме и элегантных туфлях. На её руке он замечал красивые, усыпанные бриллиантами дамские наручные часы.

– Дорогая! – пожаловался Гитлер. – Я больше совсем не могу спать; если мне удаётся заснуть, сразу начинается обстрел. Когда я уже, Ева, обрету утраченное спокойствие? И в рейхе с сегодняшнего дня не выходят газеты!