Читаем без скачивания Шлем из Городца - Андрей Негин

Андрей Александрович умер и похоронен в Городце. Есть указания на то, что местом его упокоения был древний храм Михаила Архангела[137]. В связи с этим фактом на итоговом заседании лектория «История Городца: между фактом и вымыслом», проходившем в Городецком краеведческом музее в 2011 г., местные краеведы выдвинули в числе других гипотезу о том, что, возможно, в той старой церкви хранились и княжеские доспехи Андрея Александровича либо в качестве реликвии, либо в сокровищнице храма, а потом при определенных обстоятельствах (например, разрушении храма при оползне) княжеский шлем был кем-то изъят и спрятан в земле[138].

Помещение оружия в церковь в качестве реликвий действительно имело место в русской православной традиции. В связи с этим следует вспомнить хранившиеся в ризнице Троицкого собора Пскова мечи, приписываемые князьям Всеволоду (Гавриилу) и Довмонту (Тимофею)[139], а также так называемые шлем и кольчугу Илигея[140]. В Солотчинском монастыре над гробницей Олега Рязанского висела кольчуга[141]. В ходе реставрации Успенского собора Чернигова, проводившейся в 1791–1798 гг., были обнаружены захоронения под его полом. Вскрывать их не стали, но через отверстие, прежде чем его засыпать, увидели «много гробов, из коих немногие уцелевшие… и на одном из них лежал большой величины меч»[142]. В Смоленском Успенском соборе хранились приписываемые легендарному воину-святому XIII века Меркурию Смоленскому копье, железные «сандалии» (башмаки-сабатоны; определение железных башмаков как сабатонов — рыцарских железных башмаков — остается под сомнением) и шлем[143]. В Успенском соборе Владимира в аркосолии, при гробнице князя Изяслава Андреевича (сына Андрея Боголюбского), лежал шлем, по преданию ему принадлежавший, и большие стреловидные железные болты (длиной 1,26 м), которыми обстреливали штурмующих из крепостных самострелов[144]. Необходимо, однако, уточнить, что в большинстве случаев эти воинские реликвии относятся к более позднему времени и связаны с именами своих владельцев только посредством церковных преданий. Сами же эти предметы считались в народе чудодейственными, исцеляющими болезни, поскольку некогда принадлежали святым людям. Например, шлем Илигея старались надеть на себя, о чем сообщает А. Кривощеков: «каждый богомолец, приходящий на поклонение гробу Далмата, считает своим непременным долгом одеть эти вещи и помолиться в них, искренно веря, что одежды Далмата (Илигея) исцеляют от слабости, а шишак от головной боли… Как воина, его считают покровителем и защитником военных»[145]. Также и «железная рубашка Олега Рязанского», согласно поверью, почиталась как чудодейственная, и больные, в облегчение недугов, возлагали на себя панцирь, надеясь получить исцеление[146].

Таким образом, анализ материала, пусть и немногочисленного, позволяет говорить о существовании традиции, уходящей корнями в языческие времена, но продолжавшей быть в средневековой Руси привилегией аристократии, поскольку эта деталь обряда похорон, с помещением в захоронениях (или в интерьерах храмов) оружия, характерна исключительно для княжеских погребений в храмах-усыпальницах[147].

Что касается предположения о хранении княжеского шлема Андрея Александровича в храме Михаила Архангела в Городце, то оно бездоказательно уже в силу того, что нет никаких данных о причислении его к лику святых. Этот князь оставил о себе недобрую славу в народе, так как из-за его властных амбиций и по его просьбе на Северо-Восточную Русь не раз приходили монгольские рати, опустошавшие ее. Уже только вследствие этого его вооружение не могло нести в себе той исцеляющей силы, которую бы боготворили прихожане; следовательно, в данном случае, вероятно, речь не может идти о почитании шлема в качестве святыни. В то же время сложно аргументированно говорить и о том, что шлем мог просто храниться в «сокровищнице» храма. При этом совершенно надуманным и бездоказательным является предположение об изъятии с места погребения и укрывании шлема в земле, и как раз в месте прорыва штурмующими городских укреплений, где происходила кровавая схватка (!).

Из всего вышесказанного следует, что без дальнейшего исследования декора шлема (посредством рентгенографии и возможной дорасчистки) строить какие-либо предположения о владельце шлема нецелесообразно. Бездоказательное приписывание находки какому-либо из известных исторических лиц приведет лишь к сложению новых мифов.

Заключение

Шлем, найденный в Городце, несомненно, является уникальным образцом доспеха XIII–XIV вв. Он наглядно демонстрирует то взаимодействие оружейных традиций разных народов, которое имело место в пределах Золотой Орды и на сопредельных территориях, где, в свою очередь, также можно выделить некие сложившиеся своеобразные черты местных оружейных традиций. С возникновением такого мощного государства, как Золотая Орда, обязательно должно было происходить межкультурное взаимодействие Руси и Востока, — с еще большей силой, чем это было прежде. Впитавшая в себя многие элементы защитного вооружения завоеванных азиатских народов паноплия монгольских войск оказала заметное влияние на русское оружие, начиная с середины XIII в. В особенности это влияние коснулось защитных элементов вооружения (и в частности, шлемов). И до этого тяготевшее к восточным образцам оружейное искусство Северо-Восточной Руси после монгольского завоевания попало под еще более сильное влияние. Подтверждением тому служит целый ряд найденных археологами предметов вооружения, совмещающих в себе типичные признаки образцов оружейного искусства «поработителей» с элементами, носящими отпечаток типично русского стиля. Именно с этого момента следует вести отсчет движения в сторону все усиливающегося восточного влияния в русском оружейном искусстве, которое отказалось от западноевропейского влияния, предпочтя совершенно иную «культурную зону». Эта культура соприкасалась на востоке и юго-востоке с тюркско-монгольской «степной» культурой, а через нее связывалась с древними культурами Азии.

Признание русскими восточной паноплии и ее превалирование в вооружении русского воина с конца XV в. и вплоть до времени усиленной европеизации, начатой Петром Великим, показывает значительную его ценность для русских на данном этапе, в течение которого в силу ряда исторических причин возникла потребность интеграции Руси в Евразийский блок.

Городецкий шлем — яркий тому пример. Это синтез разных оружейных традиций: русской, ближневосточной и центрально- и восточноазиатской. Вопрос об этнической принадлежности рассматриваемой серии шлемов ставить преждевременно, ведь имеющийся на сегодняшний день материал свидетельствует скорее о некоей общей оружейной традиции для Золотой Орды и Руси. Примечательно, что шлем из Городца не является неким единичным экземпляром, случайно оказавшимся здесь предметом золотоордынского импорта. Как уже говорилось, он иллюстрирует ту степень ордынского влияния на завоеванные и присоединенные русские земли, когда подавляющее большинство предметов русского доспеха носило на себе отпечаток этого влияния, о чем свидетельствуют упоминания импортных золоченых «шеломов черкесских» на головах русской знати в «Задонщине» или татарского доспеха, в который одета дружина Даниила Галицкого. Во многом в решении проблемы происхождения шлемов описанной в данной книге серии помогло бы более детальное исследование шлема из Городца, которое, по ряду финансовых и иных причин, пока провести не удалось. Думается — это дело будущего. На данном же этапе собраны важнейшие свидетельства об обстоятельствах находки, реставрации и консервации, высказаны гипотезы об историческом контексте и обстоятельствах утраты этого уникального образчика средневекового оружейного искусства. И пусть пока нет ответа на главный вопрос, связанный со шлемом, — кто был его владелец, можно надеяться, что дальнейшее исследование находки позволит дать ответ и на него.

Список литературы

Духовные и договорные грамоты, 1950 — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. M.-Л., 1950.

Копия выписи из списка писцовой книги за 7131 год — Копия выписи из списка писцовой книги на половину Городецкой волости Балахнинского уезда 7131 года//ЦАНО. Ф. 2013. Оп. 602а. Д. 6.

Плано Карпини — Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957.

ПСРЛ. Т. 1 — Лаврентьевская летопись. 2-е изд. / Под ред. И.Ф. Карского. Л., 1927.

ПСРЛ. Т. 2 — Ипатьевская летопись. 2-е изд. / Под ред. А.А. Шахматова. СПб., 1908.

ПСРЛ. Т. 4. Вып. 1. — Новгородская 4-я летопись. Вып. 1. Пг., 1915. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. — Софийская первая летопись старшего извода / Подг. текста С.Н. Кистерева и Л.А. Тимошиной, предисл. Б.М. Клосса. М., 2000.