Читаем без скачивания Покоя не будет - Михаил Аношкин

— Так, так. Говоришь, несуразностей много. Тогда чего же ты молчишь? Все будем молчать, что же получится? Ведь это же наше кровное.

Олег Павлович хотел отделаться шуткой: зачем углубляться в такой разговор? Столько времени не виделись и вот не нашли иной темы, чем эта.

— Я, Максимка, солдат, — сказал он. — Что мне прикажут, то я и делаю.

— И молчать тебе приказали?

Смотри ты, он и злой и придирчивый стал!

— Нет, этого мне не приказывали, — хмуро, внутренне ожесточаясь, ответил Олег Павлович. — Но я делаю все, что мне положено делать, и на совесть, между прочим, хотя не со всем и согласен. Я, например, считаю, что уполномоченных в наше время не должно быть, но меня посылают, и я еду. Понял?

— Вполне.

— И об этих несуразностях, между прочим, я тоже не молчу. Откуда ты взял, что я молчу?

— Сам сознался.

— Врешь! Не слышал ты моего признания. А коли хочешь знать, то я написал в обком.

— Ну и как?

— Пока никак. Ответа нет.

— Пиши еще! В ЦК пиши! Мельчаешь, Олежка, мельчаешь, бродяга. За десять лет много раз перестраивались, а к основному никак не подойдете. А после этих перестроек что-то не стало в магазинах больше продуктов, а? Может, повыгонять вас всех надо и другими заменить, новыми да толковыми?

— Возможно, — пожал плечами Олег Павлович. — Только напрасно нападаешь. Природа нас не спрашивает, как ей поступить, и мы с нею ладить пока не научились.

— У неудачников всегда погода виновата. Забыли мудрость: на бога надейся, а сам не плошай.

— Как у тебя все просто получается! В совхозе давно был?

— Давненько, как в техникум поступил. К сельскому хозяйству, — улыбнулся Максим, — имею теперь одно отношение — ем хлеб, картошку и мясо.

— Поехали после праздника, я тебе Медведева покажу.

— Страшный?

— Смотря по тому, что ты ему говорить будешь. И зря иронизируешь: таких Медведевых узнаешь поближе — только обогатишься, на них многое держится. Властный, умный, не бюрократ, не чинуша. Но я даже не про то. Не узнаешь деревню, это я точно говорю. Медведевка почти заново отстроилась, посмотрел бы ты там столовую — и в Магнитке твоей не везде такую найдешь: кафель, пластика, электричество, только что газу нет. Техника на полях и фермах — самая разная, какой только нет! С четырьмя классами и делать нечего. Мечта! Хозяйствовать вот еще не научились как следует. Но научимся, дай срок!

— Все это так. Но видишь ли, друг мой Олежка, о всяком деле судят по результатам. Вот мы в Магнитке домну строим. Представь: войдет в строй, а чугуна Магнитка будет давать столько же, сколько давала без новой домны. Нас же оттуда повытряхивают и правильно сделают. Ну, хватит об этом, а то глубоко заберемся и не вылезем. Не женился?

— Как видишь.

— Отстаешь. У меня дочь видел какая, у тебя жениха и в проекте нет. Непорядок!

— Таланту, видно, нет!

— Загнул! Сам на девушек не смотришь, обюрократился. Смотри, Олег, так и жизнь проворонишь. Честно: есть на примете? Хочешь, сватом буду? Завтра же и высватаю.

— Есть одна да руки коротки, таланту не хватает.

— Дался тебе этот талант.

Появилась Лена, принялась заменять на столе скатерть клеенкой, заставила Максима из буфета выбирать стопки и тарелки. Странно было Олегу Павловичу видеть: это Максимка-то, такой самостоятельный и независимый парень, вдруг без слов кинулся со всех ног выполнять женин приказ? Боже мой! Да ведь это же совсем другой Максимка! Хор-рошо! А сам каким ты будешь, если жена каблучком тебя чуточку придавит? Не таким? Шалишь, брат, таким же станешь! Нет, нет, есть у меня, черт возьми, мужская гордость! Ничего с твоей гордостью не сделается, вот увидишь.

Между тем кушанье задымило на столе, и Олег Павлович был рад, что трудный разговор оборвался.

По первой стопке выпили за встречу. Пригубила рюмку и тетя Настя. Лена посмотрела сначала на нахохлившегося Олега, заговорщицки подмигнула мужу: мол, была не была — и отчаянно опрокинула рюмку в рот, а Максим тянул ей вилку с наколотой на нее долькой огурца. И услужливый стал, а раньше любил, чтоб за ним ухаживали. Она, закусив, сказала:

— Не ругай меня, Максимушка, если опьянею. Я так рада, что вы встретились.

Олег Павлович у Егоровых засиделся до вечера. Настроение, однако, оставалось пасмурным, сам себе объяснить не мог почему. Вроде и причин особых для тоски нет, а сердце чего-то ноет. К вечеру вспомнил вдруг, что мать обещала истопить баньку, и заторопился домой. Максим удерживал, но вступилась тетя Настя:

— Отпусти его, ради бога, Дарья изждалась вся, да и баня остынет.

Баня действительно остыла, мать кинулась было подогревать ее, но Олег сказал, что вымоется и в такой. Заметил: сердится мать за опоздание, но молчит. А молчать мать умеет. Получила в войну похоронную на мужа, не плакала, не голосила, лишь до крови закусила губы, глаза сухие-сухие сделались, как будто даже побелели. Слезливой стала позднее, к старости. Криком не поможешь, а в молчанье вроде думается легче, думы хотя и горькие, но тоску растворяют. Растворенная тоска не такая уж жгучая.

Когда мылся, неожиданно сообразил, почему скверное настроение — друга Максимку потерял, такого друга, каким Максимка был до женитьбы. Именно теперь почувствовал это остро. Тот Максимка, да не тот уже.

Разговор от слова к слову перебрал и убедился, что Егоров говорил не как обычно, а чуточку свысока, хотя по-дружески мягко, но требовательно. А с женой услужливый, не было в нем раньше этой черты.

Иным стал друг. Бросил мимоходом за столом: мол, теперь у меня в подчинении народу многовато, как-никак заместитель начальника цеха, шишка ничего себе, не на каком-нибудь заштатном старинном заводишке, а на металлургическом гиганте! Три года назад институт заочно закончил — и в гору полез. У Олега не спросил: учился, тот после техникума или нет. Либо знал, что тот кончил высшую партийную школу, либо не захотел спросить. О своей учебе вспомнил не раз — как было тяжело, с каким трудом выкраивал время, недосыпая ночей. Только про себя.

Да, тот Максимка и не тот!

И потом другое. Раньше, в те прежние встречи Максимка весь без остатка принадлежал Олегу, как и Олег целиком отдавался дружбе. Никто им не мешал, никто не отвлекал, никто не стоял между ними. Даже после женитьбы, когда Максимка приезжал один, Олег еще не так чувствовал отчуждение, хотя оно угадывалось. А сейчас за столом они, Максимка и Лена, перемигивались, и Олег, перехватив перемигивание, сразу растерялся: обидно было, что Максимка принадлежит другому человеку. То требовательно просила внимания Иринка, и надо было видеть, как таял Максим. Олег наверняка знал, что в такую минуту друг забывал не только о нем, но и о жене.

Вообще-то это, конечно, объяснимо и все-таки было ни на что не похоже, не мог Ивин смириться с этим. И запало в сердце острое, как игла, недовольство собой, пожалуй, жалость: он одинок, ему и в самом деле пора прибиваться к ясному берегу, заводить семью.

Какая жизнь без семьи? Мать одинока, это правильно, а ты сам? Разве сам не одинок? Был бы рядом близкий человек, ближе, чем Максим, высказал бы ему сомнения и думы, — глядишь, на душе полегчало бы. Матери не расскажешь, у нее мысли не дальше своего дома, к Медведеву не пойдешь, чего ради? Максимка отдалился. Рассказал бы Тоне, да как решиться на это, сразу может и не принять. Может, и взаправду сделать Максимку сватом, сам набивался.

Надо представить, как получится. Обычаи он, конечно, не знает и я не знаю, без обычаев можно обойтись. Приоденется Максимка в хороший костюм, в белую рубашку с галстуком, кудри расчешет. А что? Парень видный и солидный, неплохой сват получится. Приедет в Медведевку, явится к Зыбкиным. Тони нет дома, одна Прасковья Ильинична. Женщина она строгая, но, говорят, добрая, людей понимать умеет. Как глянет на Максимку и поймет. Максимка не заробеет, нет, парень тертый. Ну, Прасковья руки в боки и скажет:

— Это за какого такого Ивина, за того, что у нас неделями уполномоченным болтается, людям мешает работать? Да ни в жизнь не позволю дочери выходить за него замуж!

Ого! От ворот поворот… Черт те что в голову лезет, ерунда какая-то, это от выпитой водки. Жалостливый к самому себе стал, картинку сочинил с Максимкой-сватом. Однако, придя из бани, Олег Павлович попросил у матери стопку водки.

— Мало еще пил?

— Для равновесия. Выпью — и на боковую.

Закусил колбаской и сказал:

— Егоровы на праздник к себе зовут. Ты как?

— Да уж как хорошо! — обрадовалась мать. — Одним-то скучно. Одну-то меня на праздник не оставляй, изревусь одна-то.

— Что ты, мама! Тетя Настя очень тебя приглашала, мне так и наказывала: без матери и на порог не пущу.

— Вот и хорошо. У меня теперь и сердце на месте. А то другие к празднику готовятся, а мы будто и не люди.

Олег Павлович заснул моментально. Утром вскочил и присвистнул: мать честная, ливмя лил дождь, веселый и быстрый.