Читаем без скачивания Смертельная битва - Джефф Ровин

— Как же это может произойти? — спросил у него как-то Шен Цун.

— Это заложено в самой природе вещей, — ответил ему Рутай. — Демон может отложить яйцо или вселиться в душу смертного, но ни плоть его, ни оболочка не могут перейти из одного мира в другой, когда проход между ними закрыт. Если это произойдет, будут подорваны духовные основы Земного Мира, изначальные частицы всего сущего распадутся и мир будет уничтожен.

Хоть сам Рутай был здесь, в пределах магического круга, корни его существа все еще уходили во Внешний Мир через остававшийся открытым проход. Стоило его лишь на миг закрыть, как демон с неизбежностью навсегда останется расплывшимся маслянистым пятном. Два мира могли смешаться лишь в том случае, если того пожелают боги и изменят природу самой жизни и всего сущего.

Потому Шен Цун и стоял там каждый раз, и ветер иного мира, вихрясь, дул на него из открытого прохода с такой силой, что ему приходилось пригибаться к полу, чтобы устоять на ногах. Он так стоял, обдуваемый потусторонним ветром, до тех пор, пока не чувствовал, как что-то внутри его резко щелкало и обрывалось или сначала тянуло, сосало, потом лопалось, а иногда долго бился в агонии, и все тело его дергалось в судорогах — каждый раз это происходило по-разному. Лишь после этого он знал, что еще одна частица его души отдана ради того, чтоб оставить проход открытым. Когда все кончалось, он мог идти… до следующего раза.

Гордость толкала его на то, чтобы именно он победил Кун Лао, взял исключительно сильную душу верховного жреца и использовал ее для расширения прохода между мирами. Но поскольку это не удавалось, Шен Цун с помощью Рутая разработал другой план и представил его на рассмотрение верховного владыки. Когда же колдун вновь пал ниц перед грозным Князем Тьмы, вдавив ладони в землю, то понял, что они приняли правильное решение. Шао Кану важны были не средства, а достижение цели.

— Великий повелитель, — проговорил Шен Цун, оказавшись в преисподней и не осмеливаясь поднять глаза на нависшую над ним гнетущую тень, исходившую нестерпимым жаром.

— В чем дело, ничтожество? — прогрохотал Шао Кан.

Слова комом стояли в горле, но Шен продолжил:

— Досточтимый император, я пришел сюда сказать тебе, что в этом году Кун Лао потерпит поражение.

— Ты мне это уже обещал.

— Да, повелитель, ты прав, — ответил Шен. — Но в этом году надежда моя окрепла. Я решил позволить другому твоему верному слуге навсегда сокрушить в прах верховного жреца Ордена Света, слуге, который сильнее меня в том, в чем я слаб…

— Ты, Шен, слаб почти во всем…

— Я заслужил твой упрек, повелитель, — солгал Шен. — Но с этого дня ты будешь гордиться тем, что мы сделали. И не только потому, что за тебя будет драться принц, но и потому, что Кун Лао прибыл без главного источника своей силы — волшебного амулета, который дал ему…

— Мне наскучило твое бормотание, кролик. Единственное, что имеет значение, — это власть над Земным Миром.

— Она будет у тебя, повелитель, — пообещал Шен, — и очень скоро.

— Иди, — сказал Шао Кан. — От твоей души уже мало что осталось, Шен, и мне неприятно об этом тебе напоминать. Я делаю это лишь для того, — проревел он, — чтобы ты не забывал о вечности, которую проведешь не как правитель царства черной магии, а как соринка на языке моего дракона Твиглета, сгорающая дотла каждый раз, когда дракон будет изрыгать пламя.

— Я понял тебя, владыка, — низко поклонился Шен. — На этот раз я тебя не подведу.

— Смотри, чтобы так оно и было, — сказал Шао Кан. — Принцу, которого я послал сквозь проход, это пришлось совсем не по душе.

— Знаю, — ответил Шен Цун, склонившись так низко, что губы его почти касались пола. — Надеюсь, повелитель, что души, которые я послал в обмен…

— Они почти ни на что не годятся. Пираты сейчас горят не сгорая в море огня, пламенные мечи кромсают их на части, но раны их тут же рубцуются. Когда лезвия вырывают из их обгорелой плоти, эти негодяи вопят как недорезанные. Но эти души принцу едва помогли. Они чуть-чуть расширили проход, чтобы он мог сквозь него протиснуться, но я должен был ему помочь….

— Нижайше прошу прощения, повелитель.

— Рутай расскажет тебе, когда его замутненный разум прояснится, что это не самое большое удовольствие.

— Понял тебя, повелитель, — проговорил Шен Цун. — Заверяю тебя, что держу принца под контролем.

— Под контролем? — проревел Шао Кан. — Никому не дано контролировать принца. С ним можно лишь сразиться, как с более сильным противником, и потерпеть поражение. Если бы я мог его полностью контролировать, он бы уже давно оказался в Земном Мире вместо тебя.

Как только окутанный тенью образ повелителя исчез, Шен Цун встал с колен, чувствуя непоколебимую уверенность в своей правоте, потому что сквозь специальный потайной глазок наблюдал за Кун Лао, когда тот вошел к себе в комнату в северной пагоде. Он видел, что тринадцатикратный чемпион прибыл на турнир без своего магического талисмана и что в душу монаха закрался страх — по его глазам колдун прочел, что верховный жрец впервые будет повержен в Смертельной Битве, а душа его, вырванная из окоченевшего, недвижного тела, станет первым из тех камней, что вымостят дорогу демонам.

Глава 9

Утром того дня, на который назначалась Смертельная Битва, Кун Лао всегда совершал один и тот же ритуал.

Чемпион вставал затемно и молился до зари, потом раздевался до пояса и медленно проводил по телу колючей веткой, сорванной с куста, что рос на склоне священной горы Ифукубе. Неглубокие царапины, оставленные шипами, покрывали весь его торс сеткой кровоподтеков, но сил его не убавляли. Кун Лао знал, что, если тело будет болеть, реакция его обострится и он будет гораздо быстрее отвечать на выпады противника.

Он не ел ни фруктов, ни мяса, оставленных у его двери, не пил нектара из серебряной чаши. Сидя на террасе просторных покоев, отведенных для чемпиона на первом этаже пагоды, монах собирался с духом, овеваемый холодным ветром сумрачного острова. Кун Лао съел лишь две небольшие рисовые лепешки, испеченные для него монахами Ордена Света на горе Ифукубе. Он лучше себя чувствовал во время турнира на пустой желудок — это позволяло ему всегда быть начеку, острее чувствовать происходящее, быстрее на все реагировать.

Завершив скромную трапезу, он продолжал сидеть, не изменив позы, стремясь сосредоточиться на мыслях о божестве, во славу которого вступал в поединок… и думал о чем-то ужасном, чье присутствие явственно ощутил в одном из верхних покоев, когда приехал. Это чувство не покидало его даже во сне, даже во время молитвы, даже теперь.

Когда, наконец, во внутреннем дворе, там, где должен был проходить турнир, прозвучал мощный и гулкий удар гонга, Кун Лао вышел из комнаты в шлепанцах и короткой набедренной повязке. По выражению его лица было ясно, что идет чемпион.

Лишь на шее и на груди он ощущал такую пустоту, словно был совершенно обнажен.

Глава 10

Огромный продолговатый внутренний двор был вымощен каменными плитами, украшенными гигантским изображением дракона, которое было выложено черным материалом, напоминающим слоновую кость. Кун Лао кто-то говорил, что на самом деле это была не выкрашенная в черный цвет слоновая кость, а настоящий рог дракона — существа, обитающего в ином мире.

Расположенные амфитеатром ряды для зрителей, также высеченные из камня, достигали в высоту двухсот локтей и окружали двор с трех сторон. Они быстро заполнились несколькими дюжинами участников состязания, ожидавших своей очереди, и таинственными слугами Шен Цуна, которые никогда не поднимали спадавших на лица капюшонов и ни к кому не выражали ни симпатии, ни враждебности — ни при каких обстоятельствах, даже тогда, когда их хозяин терпел поражение. Верхний ряд амфитеатра венчали статуи драконов, из пастей которых ночью вырывалось пламя, так что турнир мог продолжаться в любое время суток; у каждой такой каменной фигуры на флагштоках были подняты безжизненно свисавшие оранжево-желтые знамена с черными силуэтами драконов. Позади них, у длинной западной стены высились красные колонны храма с зеленой черепичной крышей, также украшенной повторяющимися черными изображениями драконов.

С четвертой стороны двора над воротами, сквозь которые входили участники состязания, возвышался трон Шена. Он был выкован из железа в форме человеческих костей и на сиденье и спинке выложен непонятно как добытым китовым усом, покрытым шкурой медведя-панды — лишь колдун подобный Шен Цуну мог так использовать мех этого священного животного. Балдахин из странного материала, прикрепленный к колоннам акульими зубами, защищал трон от рассеянных солнечных лучей. Кое-кто поговаривал, будто балдахин этот сделан был из человеческой кожи, но немногие могли поверить в то, что даже безжалостный Шен мог себе позволить столь омерзительную и откровенную демонстрацию своих тайных пристрастий. Однако Кун Лао не сомневался, что колдун был способен и на такое.