Читаем без скачивания Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома - Темби Лок

Любовь как долгосрочное понятие была концепцией, для меня труднодостижимой. Мои родители разошлись, когда мне исполнилось семь лет, и развелись, когда исполнилось восемь. Моя мама повторно вышла замуж, когда мне было девять, а отец заново женился, когда мне было двенадцать. Пока я находилась во Флоренции, моя мама снова вступила в бракоразводный процесс спустя почти двенадцать лет замужества за моим отчимом. Во время своего детства я успела пожить в пяти разных домах за десять лет. Дом этого родителя против дома того родителя. Второй мамин дом. Папино жилье во время повторного развода и дом, который появился у него, когда он снова стал женатым мужчиной и к тому же отцом еще одного ребенка, что вот-вот должен был появиться на свет. Когда мои школьные подружки говорили о том, чтобы «пойти домой», они чаще всего имели в виду особое, специфическое место, с их собственной спальней, где у них выпал первый зуб или куда они впервые тайком пустили мальчика. Такую версию дома я не знала. У меня не было конкретного места, с которым я смогла бы связать свои воспоминания. Разумеется, были здания, даже дома, но они были приемлемы лишь с определенными эмоциональными оговорками. У меня было своего рода двойное детство, в котором я пыталась соответствовать жизни моих родителей, в какой стадии она бы ни находилась. Это было распространено среди моего поколения – детей поколения, появившегося на свет после периода беби-бума. Мои родители, Шерра и Джин, не являлись исключением.

Они встретились, когда молодые студенты университетов с головой нырнули в культурную революцию 1960-х и 1970-х годов и события Панафриканского освободительного движения, которое мы привыкли называть просто «Движение». Мои родители отчаянно хотели переделать Соединенные Штаты в более справедливое и равноправное место. Они поженились, будучи в возрасте двадцати и двадцати двух лет. Они не знали самих себя и, можно сказать, толком не знали друг друга. Я думаю, им понравилось то, что каждый из них обещал другому. Он был студентом-активистом, а она – первой красавицей, числившейся в списке любимчиков декана, которая стояла в первом ряду, когда он произносил свою университетскую речь. Оба они были идеалистами, стремившимися переделать мир.

Закономерно, что в результате их контркультурной деятельности на обоих моих родителей были заведены дела в ФБР. Отец попал в тюрьму за подстрекательство к мятежу.

Моя мама организовала профсоюз на фабрике, на которой она работала, по-прежнему при этом оставаясь в списке декана Университета Хьюстона. Я проводила с ними поздние вечера в Комитете по поддержке африканского освобождения, бывшей резиденции монахов церкви Святой Марии в третьем округе Хьюстона. Они печатали информационные листовки, дымя сигаретами. На фоне играли пластинки с записями «The Staples Singers». Мой отец путешествовал со Стокли Кармайклом[29], бывшим членом партии Черных Пантер[30], в Танзанию и Заир, чтобы попытаться научить революционеров с материнского континента тем же техникам сопротивления, которые использовали у нас в Америке, чтобы свергнуть Белого Человека. Это было бурное время, такое, которое легко могло разрушить брак. И оно это сделало.

Мое имя, Тембекиль, было дано мне не кем иным, как самой Мириам Макеба, которая на тот момент была замужем за Стокли. Макеба была изгнанной южноафриканской певицей, известной под именем Мама Африка. А еще она являлась врагом общества номер один для правительства Южной Африки. Она пела о свободе, содействуя программе антиапартеида от Парижа и Японии до самого Нью-Йорка. Когда я достаточно повзрослела, чтобы осознать, кем она была, я стала часы напролет размышлять об этой женщине, этой героине, этой личности, которая выбрала для меня имя прежде, чем я сделала свой первый вдох.

Но что впервые заставило меня понять, что значит быть изгнанником, – это уроки по теме, посвященной ей, в четвертом классе. Быть изгнанной из дома. Не иметь дома вообще. На самом деле я не являлась изгнанницей, но, будучи ребенком, не всегда чувствовала свои корни. Иногда я даже фантазировала о том, чтобы обрести дом вместе с Мириам Макеба. Она представлялась мне крестной, которую мои родители, будучи атеистами, мне не дали. В моих детских фантазиях я и Мириам были двумя изгнанницами, скитавшимися по всему земному шару.

К тому моменту, когда моим родителям было уже за тридцать, Движение распалось и на горизонте маячила эра Рейгана[31]. Они, как и многие из их поколения, ушли с передовых линий пикетов и начали задумываться над тем, как устроить свою жизнь в Соединенных Штатах, которые не очень-то стремились меняться. Теперь у Шерры и Джина было уже двое детей – моя сестра Аттика родилась спустя три года после меня, и они брали ее повсюду с собой, пока каждый из них пытался реализовать собственное понимание семьи. Они уже переделывали свою жизнь, пока взрослели, и, будучи родителями, уже имели печальный опыт утраты мечтаний.

А сейчас в Италии, едва ли двадцати лет от роду, я пыталась разобраться, что же заставляет людей сходиться и оставаться вместе навсегда. Эта мысль, которую озвучил Саро, что вместе у нас получилось бы нечто долгосрочное и значительное, была прекрасной, но непроверенной. И все же, когда он это сказал, она ощущалась как настоящая и вполне реализуемая. И хотя я продлила срок своего пребывания во Флоренции и должна была вернуться в Америку через несколько месяцев, Саро намекал, что мы могли бы провести вместе лето и что он мог бы приехать ко мне в Уэслиан. Однажды после того, как мы занимались любовью, он сказал мне: «Люди едят по всему миру. Я могу работать шеф-поваром где угодно. Ты можешь выступать на сцене только в Лос-Анджелесе или в Нью-Йорке. Я буду рядом с тобой».

С ним мне хотелось рискнуть. В его видении нашего будущего было нечто чрезвычайно самоуверенное. Он был непоколебим. Он видел то, что видел, и любое его действие вовлекало меня в это его видение. И я чувствовала себя в безопасности. В безопасности открыть свое сердце, оказаться уязвимой. Достаточно безопасно, чтобы рискнуть и сделать нечто, чего еще никто из моей семьи не делал, – завязать отношения на огромной дистанции с итальянцем на двенадцать лет старше меня, без высшего образования, который собирался обеспечивать наше совместное будущее «готовкой». Это было невероятно, романтично, идеалистично и беспрецедентно. Приключение, которое я хотела осуществить, не имело четких рекомендаций или руководства, не было примеров ни из моей жизни, ни из жизни моих родителей, которым я могла бы последовать.