Читаем без скачивания Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома - Темби Лок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой рот слегка приоткрылся.
– Нет, я не могу его принять. – И при этом я так сильно его хотела, что мне пришлось сдержаться, чтобы не закричать прямо там на улице и не разбудить людей, живущих здесь на верхних этажах. Ни один мужчина никогда прежде не прислушивался к моим нуждам и не удовлетворял их спустя несколько дней. Но затем в мою голову заползла следующая мысль. Ничего не достается бесплатно.
– Давай я заплачу. – Я потянулась к своей сумке-шоперу, которую приобрела за внушительную сумму в свою первую неделю пребывания во Флоренции. Я обожала носить ее с собой по городу, хоть она и была слишком огромной для моей расчески, копии паспорта, помады и смятой обертки от шоколадки «Baci Perugina»[12] с цитатой Оскара Уайльда «Любовь к себе – это начало романа, который будет длиться всю жизнь».
– Попытку расплатиться я приму за оскорбление. Велосипед – это подарок. Забери его домой.
Если ты сейчас с ним не рассчитаешься, тебе придется расплачиваться за это позже. Черт.
– Пожалуйста, позволь мне отплатить тебе хоть чем-то. Это американская особенность. Как насчет того, чтобы хотя бы поделить стоимость на двоих? – Это предложение оказалось бесполезным. – Давай я отдам тебе тридцать тысяч лир? – это все, что имелось в моем кошельке на тот момент. Даже будучи пьяной, я понимала, что это всего лишь около восемнадцати долларов при наилучшем обменном курсе. Предложение было жалким и обидным, но меня это не волновало. За восемнадцать долларов я рассчитывала получить свое спокойствие и новенький велосипед. Следом, словно пораженная внезапным приступом высоких моральных принципов, на манер тех, которым меня учила моя бабушка в Восточном Техасе, я добавила с особым акцентом:
– Ни на что другое я не соглашусь.
– Va bene[13]. – Он сказал это тем непринужденным тоном, которым итальянцы одновременно и уступают в споре, и вместе с тем отвергают предложения. – Но позволь мне хотя бы составить тебе компанию по дороге домой. Уже поздно, у меня есть моя «Веспа»[14], и я могу поехать рядом с тобой, чтобы убедиться, что ты в безопасности.
Я ощутила вспышку сентиментальности, прилив восторга и алкоголя. Моя штанина зацепилась за педаль, когда я пыталась сесть на велосипед. Я была не в том положении, чтобы отказываться. Алкогольно-адреналиновая лихорадка мне это подсказала.
– Ты живешь с семьей возле стадиона, нет? – Этот парень и вправду уделял внимание тому, что я говорила во время наших встреч.
Мы ехали по улицам Флоренции той ночью в безмолвном единении. Миновали скульптуры Давида работы Микеланджело и «Юдифь и Олоферн» Донателло. Тени играли на лице Саро. Велосипедная поездка через центр Флоренции ранним туманным утром в компании с итальянским шеф-поваром. Я не ожидала получить так много от моего учебного семестра за границей. Но наверное, где-то глубоко внутри я на это надеялась. Мне хотелось ущипнуть себя. Но в этом не было необходимости. Это было слишком круто для того, чтобы быть реальностью. Саро был слишком хорош, чтобы быть настоящим. Это облачко итальянского романа исчезнет вмиг. Я знала, что исчезнет. Я не верила, что такое случается легко и просто. И абсолютно не доверяла любви или себе в ней.
Когда мы повернули на бульвар Алессандро Вольта, улицу, ведущую к дому семьи, с которой я жила, я испугалась. Я влюбилась в него.
– Я отсюда сама доеду. Спасибо за велосипед. Увидимся. – После этого я начала крутить педали так быстро, насколько мне позволяли мои отекшие ноги, даже не удосужившись махнуть рукой на прощание. Я не посмела оглянуться назад на Саро. Я могла все испортить даже в самом романтичном городе на Земле.
Весь следующий месяц я уходила из «No Entry» задолго до того, как закрывался его ресторан, тем самым избегая повторения неловкости, которую я создала между нами в ночь с велосипедом. Я также опустила занавес на третьем, и последнем, акте моей мыльной оперы с каменщиком Il Diavolo. Он променял меня на другую американку с длинными черными волосами и кредитной картой своего отца. Я написала отчетную курсовую работу на тему раскола Медичи и папы Льва Десятого и переехала в свою собственную квартиру с двумя другими девушками – одна из них была американкой, вторая канадкой – и одним озорным итальянским диджеем, который спал с канадкой. Все это время я чувствовала себя взбудораженной, потерянной, очарованной, но несколько раздосадованной своей новой жизнью во Флоренции.
Спустя неделю после Нового года, в ясный солнечный день, я снова столкнулась на улице с Саро. Когда я увидела его лицо, внутри меня засиял свет. Я наконец сдалась перед тем фактом, что не смогу полюбить, постоянно обороняясь, – что бы я ни делала и каким правилам ни следовала бы. Ничто из этого не работало. Я подозревала, что мне следует быть более открытой, такой же спонтанной, смелой и интуитивной, как та женщина, которая первоначально решила приехать в Италию. Что-то внутри меня подсказывало: ты же в самом романтичном месте на Земле, если не сейчас – то когда? Откройся любви. Без малейших колебаний я кинулась его обнимать на американский манер и спросила:
– Хочешь, давай куда-нибудь сходим?
Его лицо было открытым и приветливым. Я заметила легкий изгиб его губ в первый раз. Он прятался на самом видном месте.
– Si, разумеется, у меня завтра выходной. – С ним все было так легко. – Мой друг занимается монтажом фильма в студии возле собора. Тебе ведь нравится актерское мастерство и фильмы, нет? Хочешь, зайдем к нему и затем пообедаем?
Я что, также упоминала, что мечтаю однажды стать актрисой?
– Да, нравится. Актерская игра – это тоже часть моей учебы в Штатах.
– Я встречу тебя на площади Пьяццо дель Дуомо завтра утром. В одиннадцать? – с этими словами он отпустил тормоз на своей «Веспе», а я стояла в полной неподвижности, наблюдая, как его фигура уменьшалась в толпе, когда он пересекал Понте-Веккьо.
На следующий день во Флоренции шел снег, впервые более чем за десять лет. Я запарковала свой начищенный малиновый велосипед на краю Соборной площади, достала из его плетеной корзины свой рюкзак и направилась к соборным ступеням. Тем утром Флоренция пребывала в состоянии изумления и суеты. Дети, очарованные огромными неряшливыми хлопьями, подставляли небу свои языки, а их родители бродили по кофейням, недоверчиво бормоча
