Читаем без скачивания Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2 - Александр Солженицын

В квартиру звонок. Два безусых солдата, на папахах красные лохмотья:

– Дозвольте посмотреть.

В зубах папиросы. Уходя, на пол их, гасят и сплёвывают.

– …Всё обыскивают, всё обшаривают… При старом режиме так не бывало.

Несколько сибирских скопцов, по торговым делам приехавших в Петроград, были взяты при обыске меблированных комнат на углу Невского и Пушкинской. От вида ли их, с женскими лицами, но вдруг заподозрили, что они – от охранки. И повели. А толпа на улице, глядя на их необычные старые физиономии, вдруг решила почему-то, что это ведут придворных лакеев, – и с ненавистью стала кричать, теснить конвоиров. Недалеко было, что скопцов тут же и разорвут.

Но всё-таки довели до нового участка милиции, там студент быстро разобрался, вышел, убедил толпу, – и перепуганных старичков отпустили.

Нападали на ломовиков, везущих продовольствие: «Куда везёте? Здесь раздавайте!» И растаскивали.

Два драматических артиста арестовали директора императорских театров Теляковского и с патрулём доставили в Думу. Там ответили: «Пока не подлежит аресту». Отпустили.

Армейский капитан, до 27 февраля сидевший в «Крестах», дважды судившийся за подлоги, при освобождении объявил себя комендантом тюрьмы. Побыл так. Потом пошёл на патронный завод, арестовал начальника завода и объявил начальником себя. Собрал рабочих, говорил им речь – и тут заподозрили, что он безумен. Отвезли его в Таврический дворец, а оттуда в госпиталь.

В штабе новой милиции, в городской думе, так обременены работой, в одной руке телефонная трубка, в другой – печать городской управы, что некогда поговорить друг с другом. Кто-то приходит, садится рядом, начинает работать, получает поручения, выполняет их – потом начальник опоминается: «А кто его назначил? Вы?» – «Нет». – «Так и я не назначал».

В Петропавловской крепости набралось много лишних офицеров – ни в какой не охране, не гарнизонные, а слоняются, обсуждают события, играют в биллиард. Прячутся.

Перед вечером с грузового автомобиля читают толпе свежие «Известия», состав нового правительства.

Удивляются: «А что ж Родзянко? Не вошёл?»

Толпа перекачивается по Невскому, радуется.

И другие ещё листовки, розовые, на стенах, не на Невском: «Не верьте Временному правительству! Рабочие должны взять власть в свои руки».

Люди читают с недоумением.

В цирке Чинизелли вечером – солдатское собрание, всё полно. Гудят, что Милюков обещал царя возворотить. Это что же значит? – нас наказывать будут?… Хотят обмануть??

В Доме Армии и Флота, в зале, где вчера собирались офицеры, сегодня вечером! – пленарное собрание ротных и батальонных комитетов. Среди докладчиков – депутат Государственной Думы Родичев, в пенсне и с сильным красивым голосом, – благодарит солдат за совершённые подвиги, восторгается их мужеством, но напоминает о родине и дисциплине.

А депутат Думы Шидловский поехал по вызову в Измайловский батальон. Солдаты рассказали, что незадолго перед тем были какие-то двое, назвались членами Совета рабочих депутатов, звали солдат к окончанию войны и убеждали не повиноваться офицерам. Солдаты сами усумнились, потребовали от агитаторов полномочий, их не оказалось. Вытолкали их вон. Теперь просили члена Думы разъяснить «приказ № 1»: нужно ли подчиняться офицерам? Шидловский стал уверять (он сам так слышал, Чхеидзе отрекался), что Совет рабочих депутатов относится к «приказу» отрицательно. Тогда спрашивали: «А что ж смотрит военный министр Гучков, почему не запретил?»

За дни революции во дворце великой княгини Марии Павловны разграбили и перебили винный погреб на полмиллиона рублей.

На ночь опять в домах огней не зажигают или укрывают. Беспокойно.

Вечером возник слух, что на Васильевском острове толпа громит университет.

Что какие-то чёрные автомобили разъезжают по городу и расстреливают мирных жителей.

У костров на улицах – военные и штатские патрули, новые милиционеры и добровольцы с винтовками, револьверами. Останавливают проносящиеся иногда автомобили, требуют пропуска.

Кое-где в темноте чернеют застрявшие в снегу грузовые и легковые автомобили.

К ночи пошёл крупный редкий картинный снег.

341

По линии разнёсся слух, что едут важные члены Государственной Думы, сам Гучков, – и на станциях собирались кучки или толпишки – железнодорожники, рабочие, отдельные солдаты, случайные люди или пассажиры, и требовали речь, как в эти дни все приучились требовать, как очередную еду. Гучков с тамбурной площадки своего вагона или с какого-нибудь ящика на платформе, сняв пенсне и щурясь, держал к ним речь, уж он наизусть её сам знал: слушаться офицеров, поддерживать новую власть, да здравствует революция и победа над немцами.

В Гатчине была большая толпа, и он говорил дольше, но то же самое.

После Гатчины ему уже стало казаться, что проворачивается вхолостую мельница, опустошая его, а без пользы.

Задержались в Гатчине с полчаса лишних, ожидая подъезда генерала Иванова по соединительной ветке. Но не было его. А день – уже к концу, поездка затянулась, миссия не выполнялась, нельзя было ждать. Поехали. (Уже потом, в пути, нагнала телеграмма Иванова, что он в Вырице и рад повидаться. Другого Гучков и не ждал. Назначил ему опять в Гатчине, но уже на обратном).

В Гатчине 20-тысячный гарнизон был спокоен. А о таком же лужском гарнизоне ещё с вечера знал Гучков, что там восстание и убивают офицеров. И сегодня с утра по его поручению поехали туда член Государственной Думы Лебедев и полковник генерального штаба Лебедев – уладить и успокоить: слишком важное место занимала Луга на линии Петроград-Псков. Хотя именно этим мятежом она и сослужила революции, обезоружив бородинцев. Но и – достаточно, дальше это уже начинало мешать.

Гучкову много раз приходилось выезжать на фронты, правда всегда по делам Красного Креста, но в этих выездах он чувствовал в себе хорошую военную подвижность, была у него и полувоенная одежда, куртка, сапоги, его часто так фотографировали и помещали в обозрениях. И сегодня поездка была вполне фронтовая, вот предстояло в Луге окунуться в это солдатское море, может быть возмущённое и опасное, а Гучков и любил опасность, и только не хватало ему сейчас для лёгкости той своей военной одежды. Но он всё же ехал к Государю – и на нём был хороший костюм, крахмальный воротничок, галстук, а сверху – городская, тяжеловатая шуба с дорогим меховым воротником и шапка меховая.

Вид лужского вокзала был необычен от множества солдат – но не в командах и не в строю, а бродящих, смотрящих, бездельных, – впрочем, петроградский глаз это уже не могло удивить. Среди этих бездельников сразу возникло движение к приехавшему поезду всего из одного вагона – и стали сталпливаться, кто безобидно, кто дерзко. Дерзость в солдатах особенно била в глаза.

Оба Лебедева тотчас вошли в вагон, хотели докладывать – но толпа густилась и надо было разрядить её речью. Гучков это понял, вышел и повторил всё то же от имени святой Государственной Думы и священной войны против германцев.

Помогло. Послушали, покричали «ура», – разредились, расходились. Лебедевы извинялись, что им не удалось устроить встречу с почётным караулом, оркестром и дефилированием под «марсельезу», как их самих встречал здешний ротмистр. Но за последние часы здесь сильно всё смешалось. Лебедевы застали тут военный комитет, составленный из одной автомобильной роты, без других частей, – и определённо уже снесшийся, да тут недалеко, с петроградским Советом рабочих депутатов: те же повадки и те же лозунги, и недоверие к Думе. А в городе тем временем идут грабежи и самосуды. Лебедев-полковник действовал решительным образом: составил новый, другой, военный комитет, который бы принял полноту власти в Луге и подчинился бы думскому Комитету. Но полдня прошло, чтобы собрать выборных делегатов ото всех частей, по одному офицеру и одному солдату от каждой роты и батареи. Зато дальше он сам на свой глаз назначил кандидатов из собравшихся – 6 офицеров и 6 солдат, – а кто вообще знал, как выбираются комитеты? это не известно никому, – затем предложил поднимать руки и, не считая их, объявил всех своих кандидатов выбранными. Таким образом нужный комитет был избран, но ещё не овладел гарнизоном Луги и не известно, будут ли его приказы исполнять. Пока там сейчас ездят по частям и говорят речи – а здесь, на вокзале, в царских комнатах, утвердился тот первый комитет, из революционных автомобилистов, он не признавал второго комитета, а час назад ему привезли кучу воззваний от петроградского Совета, – и вот с этим комитетом Гучкову не миновать было иметь дело сейчас.