Читаем без скачивания Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

Таким вот раздраженным, плутающим в слоистом табачном дыму по залитой жарким солнцем квартире и застал отставного майора нагрянувший ближе к полудню Новокрещенов. Самохин пригласил его на кухню и, распахнув окно для проветривания прокуренной квартиры, пожаловался в сердцах:

– Что-то я, Георгий, загнался совсем. Не знаю, что делать, как пацана вызволить. Все, что ни предпринимаем, вязнет, будто в тесто проваливаешься… И жара эта достала уже. Тридцать пять градусов в тени – шутка, что ли? Я ж не туркмен… Не от рака, так от инфаркта коньки отброшу… Хоть бы дождичек пошел – все легче. Давай чайку выпьем, а?

– Пивка бы. Холодненького. Но – ни-ни… Зарок дал.

Налив себе и гостю чаю в желтоватые, плохо отмытые от заварочного налета бокалы, Самохин предложил вдруг:

– Слушай, а может быть, чечена этого… ну, который в зоне парится, как-нибудь выкрасть? Я ж всю жизнь караулил, так и украсть, наверно, смогу? Терять мне нечего, все одно помирать…

– А я ведь с радостной вестью к тебе, Андреич. В прежнее время за такую-то новость не меньше литра с тебя стребовал бы. Но сейчас бесплатно проинформирую. Есть тебе, оказывается, что терять! – торжественно подняв бокал с чаем, провозгласил Новокрещенов.

– Эт… как? – насторожился Самохин.

– А так. Нет у тебя никакого рака. Лажа все это. Афера. Ложный диагноз с последующим якобы стопроцентным исцелением по методике доктора Кукшина.

Новокрещенов, победно сверкая глазами, рассказал изумленному Самохину все, что удалось выведать о деятельности чудо-целителя.

Отставной майор слушал обескуражено, качал головой, бормоча:

– Это ж надо, а? Что делают? Я ж понимаю, время нынче такое… Ну не до такой же степени! – А потом, вспомнив, вскинулся. – А как же Фимка, ну, журналистка-то? Выходит, и она… Вот сволочи! Да за такое дело по зоновским понятиям…

– Кукшин за все ответит. Этим я сам займусь, – хмуро сказал Новокрещенов.

Самохин, отхлебнув громко, смочил горло остывшим чаем, покривился.

– Холодный, зараза. Я, бывало, по молодости, когда младшим опером работал, чифирчиком баловался. Глотнешь два-три раза – и будто на свет заново родился. Служили-то ненормированно, недосып постоянный… Сейчас бы тоже не помешало… мозги прочистить. Да не могу – сердце!

– Ты, Андреич, как тот тип из кино. Только что мешался, а сейчас простудиться боишься, – усмехнулся Новокрещенов. Сердце – штука тонкая. Сигареты-то вон как, одну за другой смолишь. Лучше б чифирил.

– Да, все одно помирать, годом раньше, годом позже, – с наигранной беззаботностью махнул рукой Самохин, залпом допив бокал и потянувшись к пачке «Примы». Он, конечно, бахвалился, рисовался, потому что не хотел показать сейчас, какой груз обреченности свалился вдруг с его плеч, какие надежды при воспоминании об Ирине Сергеевне зашевелились осторожно в груди, щекотнув ласково изболевшееся сердце, и окончательно смутился, когда заметил, что гость смотрит на него пристально, испытующе.

– Рад? – ободряюще улыбнулся Новокрещенов. – А раз ты теперь на подъеме, то давай-ка попробуем с другом твоим, Федей Чкаловским, стрелку забить.

– Боюсь, ничего это не даст. Федя, мне кажется, все, что мог, сделал. Уж не знаю, какой у него в этом деле интерес, но помогал он, чую, по-настоящему. Я тебе серьезно толкую – сижу вот, обмозговываю, как этому чеченцу побег устроить.

– Побег не потребуется, – потер задумчиво переносье Новокрещенов.– Я другой вариант предлагаю. Мы этого чеченца актировать можем.

– Актировать?

– Ну, списать. Освободить от дальнейшего отбывания срока наказания по состоянию здоровья.

– Так, насколько я помню, раньше только безнадежных больных, умирающих актировали. Да и хлопотно это. Надо зэка в спецбольнице МВД обследовать, потом акт составить, судье передать…

– Отстал ты от жизни, Андреич. Все проще гораздо. А от Феди Чкаловского помощь лишь в одном потребуется – через администрацию колонии нажать на зоновскую санчасть, чтоб они чеченца этого в срочном порядке в областной онкодиспансер на обследование отправили. Прибудет он туда, как водится, под конвоем, а выйдет вольным человеком, освобожденным из мест лишения свободы по состоянию здоровья как неизлечимый раковый больной.

– Лихо… – недоверчиво поджал губы Самохин. – Как-то слишком просто выходит. Раз – и на воле.

– Ну, не так уж и просто… Не каждого зэка даже с подозрением на злокачественную опухоль в онкодиспансер областной повезут и там диагноз нужный поставят. Но если ходы-выходы знать, подмазать кой-кого, то, действительно, проще простого… Чай, не при сталинизме живем, – подмигнул Новокрещенов. – Мне приятель недавно рассказывал… Он доктором на зоне работает… Пришел к ним этапом ара один, вор в законе. Срок – червонец. Поошивался в отряде неделю, потом вызывает по сотовому телефону начальника колонии…

– Вызывает? По сотовому? – не поверил Самохин.

– Я ж говорю, отстал ты от жизни, майор. Что за вор на зоне без мобильника? Так вот. Вызывает он, значит, хозяина и говорит: «Слышь, начальник, надоело сидеть. Скучно тут. Баб нет, жратву пока „сверчки“ из ресторана принесут – остывает. Придумай что-нибудь. Сто тысяч долларов за свободу сейчас кладу, а как за ворота выйду – еще столько же». Вот. Моего знакомого доктора к этому делу тоже подпрягли. На следующий день отвезли зэчару в больничку одну, здесь, в городе. Еще через день самые авторитетные доктора у него почечную недостаточность обнаружили. Проконсультировали у местного профессора, тот посмотрел больного, покачал головой – терминальная, дескать, стадия, никакой надежды… Бумажечку-то, справочку, и подмахнул. Еще три дня спустя умирающий ара вольным человеком из больнички той вышел, сел на «мерседес» и укатил. Моему знакомому доктору премия за то дело в виде «жигулей» девятой модели перепала. А на чем уж доктора той больнички, где зэка актировали, начальник колонии да судья теперь ездят – не знаю, но, думаю, тоже не на «Оке» инвалидской.

– И когда чеченца нашего актируют… – подался вперед Самохин.

– Мы с тобой его встретим! – рубанул воздух рукой Новокрещенов. – Затарим в укромном месте… Есть у меня на примете такое, а потом на земляков его выйдем. Отдавайте, скажем, солдатика, а не то родственничка своего по частям в посылках получать начнете! А что? С волками жить – по-волчьи выть. Они так лучше поймут, что от них требуется. Ну?! Выходим на Федю?!

Самохин, переворошив ящик кухонного стола, отыскал и извлек чужеродную средь прочих безделушек глянцевую визитную карточку Феди Чкаловского, носившего в миру не слишком благозвучную фамилию Выводеров и потому не обижавшегося, когда его называли воровской кличкой, которая происходила от старого названия города.

Дозвониться удалось не сразу. Ласковый, с интимной хрипотцой девичий голос просил повременить, отказываясь соединить занятого неотложными делами шефа с абонентом. Наконец, после бессмысленных трелей музыки, прорезался голос приятеля. Выслушав Самохина и порасспросив о Новокрещенове, которого отставной майор охарактеризовал как бывшего тюремного офицера и «вообще нашего человека, с понятиями». Федька назначил встречу у бензоколонки при въезде в город. На эту встречу Самохин отправлялся без особой охоты, зато Новокрещенов явно был на подъеме. Прихватив Самохина за рукав форменной, без погон, рубашки, он шепотом, чтоб не слышали прохожие, оживленно инструктировал спутника, как вести переговоры.

– Ты, Андреич, ему так скажи. Мол, пацанчика этого спасти для нас – дело принципа. Национального приоритета, можно считать. Если конкурент Феди Чкаловского, ну, по сферам влияния, с чеченами повязался и на весь город крышу свою распространит, – значит, славянским ворам амба! Кого ж он, Федька, доить будет, коль скоро его прикрытие для местных фирмачей ненадежным окажется и любого из них щукинская братва сможет кокнуть или чеченам в рабство продать!

– Да это он лучше нас понимает, – угрюмо отмахивался Самохин, сомневаясь в душе, что Федьке есть дело до национального приоритета в воровских и мирских делах.

– Ну, надо же другана твоего хоть на чем-нибудь подловить! – горячился Новокрещенов.

– Война план покажет, – пробурчал Самохин. Поймав первую попавшуюся машину, рванули за город.

Новокрещенов, развалившись на сиденье, молчал, выставив руку в боковое окно, ловил раскрытой ладонью воздух.

Глядя на развлекавшегося таким образом доктора, Самохин поразился произошедшей с ним перемене. При первом знакомстве он увидел опустившегося, неуверенного в себе человека, располневшего рохлю с безвольно обвисшими, небритыми щеками, дряблым пузцом, белыми, нетрудовыми, подрагивающими мелко от вечного похмелья руками алкоголика. А сейчас перед ним сидел крупный, сильный мужик с ежиком седых волос, знающий судя по всему, не в пример Самохину, что ему нужно от жизни, и, пожалуй, суета с освобождением Славика понадобилась Новокрещенову, чтобы мобилизоваться, самоутвердиться и войти в форму.