Читаем без скачивания Осколки памяти - Наталья Ефремова

Ее все реже можно было встретить на студенческих вечеринках, даже у родителей в пригороде Чикаго она стала появляться не так часто, как они привыкли. Выходные она просиживала в своей спальне на подоконнике и перебирала в памяти вечера, которые она проводила вдвоем с Ником, гуляя по парку, раскладывая фотографии в новый альбом, или читая рядом с ним, пока он рисовал. Во всех этих незатейливых занятиях была своя тихая прелесть, которой ей так мучительно не хватало теперь.

Она часто с горечью и стыдом вспоминала свой выпускной бал и признавалась себе, что если бы время можно было повернуть вспять, она никогда бы не поступила так, как в тот вечер. Никогда! И вообще не вела бы себя с Ником так. И не потому, что у нее не было потом поклонников, и она, потеряв его, сожалела о своем одиночестве. Со многими парнями она прекрасно общалась, с двумя-тремя из них сходила на свидания. Но дальше ничего не складывалось, и теперь она, наконец, осознала, почему. В каждом парне, проявляющем к ней вполне объяснимый интерес, она подсознательно искала черты Ника Вуда и не находила. Просто не было другого такого, как он. А его вернуть она уже не могла.

Все оборвалось после поездки в Миннеаполис. Ей было легко тогда рядом с людьми, равными ей по мироощущениям, культуре и воспитанию, а потому не завидующим ни ей, ни ее родителям. Она чувствовала себя беззаботно и весело рядом с Алексом и не хотела возвращаться обратно.

Вспомнив про Алекса, который так и остался для нее взбалмошным и милым старшим братом, Кристина невольно улыбнулась: он сейчас не просто Алекс, а Александр Гарднер, глава парижского подразделения международной инвестиционной корпорации его отца. Он окончательно обосновался во Франции, как предполагала когда-то Оливия Риверс, женился на француженке и теперь воспитывал со своей супругой Элен таких же, как он сам, темноволосых и голубоглазых близняшек, мальчика Поля и девочку Элизабет. Их семьи по-прежнему были дружны, и Кристина искренне за него радовалась. При встречах они с Алексом, не сговариваясь, переходили на французский язык и всегда без малейшей неловкости вспоминали свои весенние каникулы.

Она спросила себя, действительно ли Алекс никак не повлиял на те жуткие изменения, которые произошли в ее поведении за пару недель? Может, и он послужил косвенной причиной того, что она отказалась от Ника? И сама себе честно ответила, что Алекс тут был абсолютно ни при чем, а причина крылась только в ее собственной закомплексованности и патологической зависимости от мнения окружающих.

Вспомнив, сколько значения в юности она придавала тому, что про нее скажут посторонние люди, Кристина не удержалась от вздоха. Там, в Миннеаполисе, впервые почти за целый год, прошедший с того дня, когда ее семья переехала в Хиллвуд, она не изнывала от обращенных на нее любопытных взглядов, перешептываний за спиной и слухов, которые так или иначе все равно до нее долетали.

Стоило ей вернуться, как ее вновь поглотила душная атмосфера крошечного, не избалованного запоминающимися событиями городка, где каждый новый человек, будь то приезжий аудитор или рекламный агент, становился всеобщей темой для обсуждения на целую неделю, а то и две. Что уж говорить о ее собственной семье, чье появление в Хиллвуде произвело эффект разорвавшейся бомбы, словно начиненной вырезками из желтой бульварной газетенки, – столько разнообразной информации для разговоров Риверсы подбросили местным жителям. Поводом для пересудов становилось буквально все: и чернокожий шофер, который возил Кристину в школу, и аристократичная, высокомерная красота ее матери, и деятельность ее отца на строительстве элитного пансионата на Янтарном озере. Любые слухи о себе она всегда переносила с трудом, а тут сплетни доходили до нее чуть ли не каждый день весьма щедрыми порциями.

Сейчас, спустя столько лет, Кристина признавала, что она сама и ее родители действительно выделялись своим образом жизни, манерой речи, стилем в одежде. И они на самом деле вызывали интерес и нескончаемые пересуды, не всегда, к сожалению, добрые.

Но что значили все эти мелочи, когда рядом с ней был Ник? И что стало, когда она оттолкнула его?

Усилием воли Кристина заставила себя вернуться в настоящее и, подняв голову с колен, несмело взглянула на Ника. Он все так же сидел на полу напротив нее, но только теперь внимательно смотрел ей прямо в глаза, как будто читал ее мысли. Она смутилась еще больше, когда, словно в подтверждение этой ее догадки, Ник задумчиво произнес:

– Знаешь, сначала я подумал, что ты встретила кого-то другого там, в Миннеаполисе. Парня, который понравился тебе больше, чем нравился я. И решил, что ты так… обращаешься со мной, потому что не находишь в себе смелости рассказать мне о нем. Это подозрение не давало мне покоя несколько дней. От отчаяния я даже почти решился наплевать на свою гордость, подойти к Миранде и расспросить ее, чтобы узнать, прав я или нет. К счастью… да, пожалуй, именно к счастью, я так и не смог этого сделать. Я наблюдал за тобой и довольно быстро понял, что никакого другого парня не было, что в твоей… холодности таилось что-то другое, сложное, непонятное, непоправимое и от этого еще более страшное.

Он на секунду умолк, но почти сразу же спросил:

– Скажи, дело было вовсе не в другом парне, верно, Кристи?

Она вздрогнула, как вздрагивала всякий раз, когда Ник называл ее так после того, как она пришла в себя в его доме. Только до сегодняшнего прозрения она не могла понять, почему то, как он произносит этот вариант ее имени, вызывает в ее душе смутное беспокойство. Теперь, когда память вернулась, Кристина поняла. Так называл ее только Ник и никто больше. Родители всегда, даже в детстве, обращались к ней по полному имени, друзья звали Крис, а Кристи – это была привилегия Ника. Когда кто-нибудь, кроме него, называл ее так, она не откликалась, только поджимала губы. А если к ней обращались таким образом повторно, она холодно просила не употреблять это имя вообще.

Никто, кроме Ника, не имел права так ее называть.

– Да, никакого другого парня не было. Дело было вовсе не в нем.

Одному Богу было известно, как трудно сейчас Кристине давались признания. Осколки ее памяти двигались, собираясь в единую картину, и ранили ее. Больно ранили. Хотя Ник, скорее всего, тоже это понимал, как понимал и чувствовал ее всегда лучше всех, лучше ее самой.

Он подался вперед и почти умоляюще, как ей показалось, произнес:

– А в чем же, Кристи? Хоть сейчас ты можешь мне объяснить, что тогда произошло?

– Мне тяжело вспоминать, – прошептала она и услышала в ответ:

– Пожалуйста…

Кристина отвернулась к огню и смотрела, как на одном из горящих поленьев из трещинки показалась смола и, пузырясь, потекла по шершавой коре. За горячей каплей оставалась темная дорожка, которая постепенно впитывалась в древесину и высыхала в пламени. Вот капля смолы остановилась и растаяла, но она все смотрела и смотрела в огонь, не в силах взглянуть на Ника.