Читаем без скачивания Производство пространства - Анри Лефевр

Сегодня речь идет о пространстве в мировом масштабе (более того, выходящем за пределы земной поверхности – межпланетном пространстве), а также о входящих в него пространствах разного масштаба. Ни один локус не исчез, но все они претерпели изменения. Кто сформировал планетарное пространство? Никто. Ни одна сила, ни одна власть, ибо в нем сталкиваются все силы, все власти, и это стратегическое столкновение лишает всякого смысла историю, историзм и все детерминанты, связанные с этими преходящими понятиями.

Ряд причин и мотивов этой новой ситуации, все более важного аспекта «современности», сами собой выходят на свет из потемок истории. Уже на основе их познания научная мысль может предугадать множество взаимодействий. К числу таких причин и мотивов принадлежат мировой рынок (товары, капиталы, рабочая сила и т. д.), наука и техника, давление демографической ситуации; при этом каждая из причин стремится выступать в качестве автономной силы. Мы уже обращали внимание на парадоксальную ситуацию: политическая власть, правящая «людьми», господствует над пространством, занимаемым ими как «субъектами», но не властна над причинами и мотивировками, пересекающимися в пространстве; каждая из них действует сама по себе и ради себя.

Более или менее независимые причины и мотивы сосуществуют в производимом ими пространстве с собственными следствиями, результатами и эффектами; к числу последних ученые относят загрязнение окружающей среды, вероятное истощение природных ресурсов, уничтожение природы. Частные науки – экология и демография, география и социология – описывают данные следствия как отдельные системы, не поднимаясь на уровень причин и мотивов. В этой книге мы попытались собрать воедино причины и следствия, результаты и мотивировки. Их объединение требует преодоления границ между областями науки и ее специализированными секторами; иными словами, оно требует унитарной теории. Последнее понятие не подразумевает смешения мотивов и следствий, причин и результатов в их пространственной симультанности (более или менее мирном сосуществовании). Напротив. Разрабатываемая теоретическая концепция не притязает на законченную «целостность» и тем более на роль «системы» или «синтеза». Она предполагает выявление и разграничение «факторов», элементов и моментов. Повторим еще раз ее главное методологическое и теоретическое положение: она соединяет разрозненные элементы и проясняет смешения, сводит вместе разделенное и анализирует спутанное.

Следует различать проблематику пространства и пространственную практику. Первая формулируется в теоретическом плане, тогда как вторую можно наблюдать эмпирически. Но для мысли не слишком искушенной, незнакомой с методологией и понятиями, они смешиваются. «Проблематику» (термин, заимствованный из философии) образуют вопросы, относящиеся к ментальному и социальному пространству, к их сочленениям, их связям с природой, с одной стороны, и с логикой и «чистыми» формами – с другой. Что касается пространственной практики, то она констатируется, описывается и анализируется на разных уровнях: в архитектуре, в урбанизме (термин, заимствованный из официальных речей), в эффективном благоустройстве путей и локусов (территорий), в повседневной жизни и, разумеется, в городской реальности.

Познание оформилось на основе (глобальных) схем – либо вневременных, в соответствии с классической метафизикой, либо (начиная с Гегеля), напротив, временных, то есть утверждающих приоритет исторического становления, психической временной протяженности, социально-экономического времени над пространством. Назрела необходимость радикального переворота в теории; однако порой его пытаются произвести недопустимым образом: утверждая приоритет географического, или демографического, или экологического пространства над историческим временем. В действительности частные науки уже создают почву для масштабного столкновения темпоральности и спациальности. Но такое столкновение не может привести к кризису знания, к пересмотру его отношений с политической властью, сильной по отношению к людям и бессильной перед (технологическими, демографическими и др.) детерминантами, которые, вписываясь в абстрактное пространство, производят его как таковое и воспроизводят в нем социальные отношения.

Языки – каждый по отдельности и все вместе (язык вообще, в том числе язык знания) – в своей устной и письменной ипостаси функционируют в ментальном пространстве-времени, которому наука отдает предпочтение в метафизическом плане. В них косноязычно выражается социальное время, пространственная практика. Если верно, что естественные языки (как лексика, так и синтаксис) зародились в деревне, а более развитые типы речевой деятельности – в теологии и философии, то иначе и быть не может. Промышленность с ее технологиями, а также «новейшие» науки только сейчас начинают проникать в словарный запас и в синтаксис. Влияние городской реальности до сих пор настолько невелико, что для нее нам не хватает слов (что означает слово «пользователь»? А в английском языке вообще нет слова для его обозначения). Иначе говоря, естественным и иным языкам суждено распасться и сложиться заново. Через социальную (спациальную) практику и в ее рамках.

Познание может спасти только методичный пересмотр «знания», а не закрепление его в эпистемологии и не утверждение пресловутого абсолютного знания, симулякра знания божественного. Каким путем должен производиться его пересмотр? Путем соединения критического знания и критики знания. Путем перенесения акцента на критический момент познания. Путем последовательного и подчеркнутого разоблачения сговора между «знанием» и «властью», бюрократического применения специального знания. Когда институциональное (университетское) знание возносится над сферой переживания, подобно тому как государство возносится над повседневностью, это грозит катастрофой. Это уже катастрофа.

В отсутствие такой перестройки знание рушится под ударами незнания и атаками антизнания (антитеории), иными словами, тонет в европейском нигилизме, который, как полагал Ницше, ему удалось преодолеть.

Сохранение знания без углубленной критики ведет к его вырождению. То же относится и к вопросам пространства. Все эти вопросы философического свойства, оторванные от практики и существующие лишь в плане так называемого «чистого» знания, воображающего себя «продуктивным» (оно таковым и является: с точки зрения болтовни), неизбежно деградируют. В чем это выражается? В общих рассуждениях об интеллектуальном пространстве, о «письме» как интеллектуальном пространстве данного народа или ментальном пространстве данной эпохи и т. п.

Нельзя безоговорочно воплощать репрезентации и схемы, выработанные в ментальном пространстве и применительно к такому пространству, даже (и особенно) если оно теоретически осмыслено философами и рационализировано эпистемологами. С другой стороны, кто может постичь «реальность», то есть (социальную и спациальную) практику, не отталкиваясь от ментального пространства, не пройдя пусть от абстрактного к конкретному? Никто.

VII. 7

Разграничение между infra (ниже) и supra (выше), между «по эту сторону» и «по ту сторону» не менее важно, нежели различие между микро– и макроуровнями. По эту сторону повседневности, в обездоленности и нужде, живут страны и народы, мечтающие об устойчивой повседневной жизни; критика повседневности имеет смысл лишь по ту сторону повседневности. То же самое относится к политике. По эту сторону политики живут и мыслят люди, социальные группы, народы, которые через политику движутся к революциям или же через революции к политической жизни. По ту сторону политического существования, то есть сложившегося национального государства, политическая жизнь обосабливается, а политическая деятельность специализируется; она становится профессией; одновременно складываются политические механизмы (государственный и партийный аппарат); подобная ситуация порождает политическую критику, то есть радикальную критику политического существования и аппарата; отсюда – отмирание политики. Оба процесса в сознании отдельного индивида, группы или целого народа могут сосуществовать, вызывая конфликты и разрывы. Интенсивная политизация подрывает сама себя, а непрерывная политическая жизнь противоречит условиям собственного существования.

Каков же политический статус пространства? Оно политизируется, что вызывает необходимость в его деполитизации. Политизированное пространство разрушает собственные политические условия, ибо управление им и его присвоение противоречат государству с его политическими партиями. Они требуют иных форм управления (того, что называется «самоуправлением» территориальных единиц, городов, городских сообществ, округов, районов и т. п.). Иначе говоря, пространство обостряет конфликт, неотделимый от политики и от государства как такового. Оно усиливает антиполитическое начало в политике, то есть политическую критику, устремленную к концу политического момента, к его саморазрушению.