Читаем без скачивания Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова

В глазах неприятно защипало, но я запретила себе плакать. И почему рядом с Ромэром мне так сложно сохранять видимость спокойствия? Почему ардангу без труда удавалось держать эмоции в узде? Несправедливо… Но вывод напрашивался сам собой. Потому что я влюбилась. Глупо и безнадежно… А он рассматривал меня как часть пророчества. Даже хуже. Как благодетеля, откупиться от которого невозможно, которому останешься должным, что бы ни делал. Обида и отчаяние продиктовали мои следующие слова, и была рада, что пошла на поводу у чувств.

— Я надеялась, ты поможешь мне советом.

Ромэр вздохнул, а в голосе послышалось сожаление.

— Я хотел бы… Но не имею права влиять на твой выбор.

— Почему? — такое объяснение я не понимала. Кто, если не он, мог мне советовать?

Ромэр грустно улыбнулся и подался вперед, заглянув в глаза.

— Потому что я — последний человек на свете, чье суждение будет объективным. Поверь только, что помогу в любом случае, каким бы ни было твое решение.

Конечно, я не могла знать, в чем причина его необъективности. Но мое неразумное влюбленное сердце затрепетало в надежде на чудо. Ведь могло быть так, что отчужденность Ромэра — своеобразная защита от чувства? Что, понимая неуместность любви в преддверии восстания, арданг ограничивает общение со мной, дабы не тревожить сердце. Такая мысль нравилась мне куда больше предположения, что я для Ромэра всего лишь часть его истории, эпизод. Причем эпизод не слишком приятный… Постоянное напоминание о годах в подземелье.

Мне хотелось верить в чувства, особенно, когда во взгляде арданга за напускной холодностью видела тепло и нежность.

Робея, постаралась спрятать смущение за улыбкой.

— Я очень благодарна тебе за все. За то, что нашел людей, с которыми я могу уехать в Верей.

Арданг чуть отстранился. То выражение глаз, что вселяло в меня надежду, исчезло, сменившись бесстрастной расчетливостью. Но я чувствовала, что поступаю правильно, что отступать нельзя.

— Но теперь я прошу тебя помочь найти веское оправдание, важную причину, чтобы мне не пришлось ехать в Верей.

— Ты все же решила не ехать? — склонив голову набок, переспросил Ромэр.

Я и прежде замечала, что левая часть лица арданга не всегда слушает хозяина. Так и в этот раз левая бровь вопросительно изогнулась, губы дрогнули в намеке на улыбку. Даже показалось, что Ромэр обрадовался такому моему решению. Но прочитать эмоции арданга, если он этого не хотел, было очень сложно.

Я на мгновение залюбовалась Ромэром. Мягкостью взгляда серо-голубых глаз, теплом полуулыбки, которое он так и не смог полностью спрятать. Почувствовала, что и сама улыбаюсь, не в силах отвести взгляд от лица арданга, которого даже про себя не решалась назвать любимым. Не знаю, откуда вдруг взялось это наглое, совершенно несвойственное мне кокетство, но слова вырвались прежде, чем успела остановиться.

— Если ты назовешь причину, которая позволит мне не ехать, — прошептала я. Даже не знаю, на что в этот момент надеялась. Кажется, действительно ждала, что Ромэр попросит не уезжать, скажет, что, как и я, не хочет расставаться.

Арданг снова подался вперед, его лицо оказалось на одном уровне с моим, заглянул в глаза.

— Нэйла, — как бы хотела в этот момент точно знать, что нежность, с которой он произнес мое имя, не послышалась. Ромэр протянул руку, чтобы положить на мои чинно сложенные на коленях ладони. — Я…

Он осекся, улыбка сменилась горькой усмешкой. Он отстранился, так и не коснувшись меня, отвел руку, знакомым жестом прикрыв клеймо. Голос прозвучал сухо и официально.

— Я думаю, тебе нужно остаться и вместе со мной поговорить с маркизом Леску. Сейчас не время для бегства, сейчас нужно использовать все возможности, все влияние, чтобы не развязать здесь войну.

Разочарование всегда ранит сильно, причиняет много боли. Особенно, если обманута глупая, безосновательная надежда, которую сама себе внушила. Я же знала, знала, что не услышу в ответ что-либо иное. Тогда почему позволила себе хоть минуту надеяться? Зачем?

Но принцесса не должна показывать свои истинные чувства! Не должна. Особенно тому, кто рассматривает ее в лучшем случае исключительно как партнера в политической игре. Я не хотела, чтобы Ромэр заметил мое смятение, боль. Поэтому на мгновение отвернулась, пытаясь скрыть эмоции и подступающие к глазам жгучие слезы. Но чтобы взять себя в руки, мне потребовалось лишь мгновение. Плакать сейчас непозволительно, для слез существует подушка.

— Это веская причина, и ты, разумеется, прав. Совершенно, — снова посмотрела на арданга, ответила учтиво, даже голос не дрогнул. — Мне нет смысла уезжать, если я действительно смогу помочь. В конце концов, я ведь тоже заинтересована в том, чтобы в Арданге все закончилось быстро и с наименьшими потерями. Чтобы я как можно скорей вернулась в Ольфенбах.

Ромэр кивнул. Холодно и спокойно, в лице собеседника читалась только вежливость. Мне хотелось разрушить эту бесстрастность, хотя бы смутить Ромэра. Уточнить, что будет отвечать Ловину и прочим, когда возникнут вопросы о нашем путешествии. Намекнуть на то, что теперь скомпрометированную девушку нельзя тихо выдать замуж за священника, положение не позволит. И защищать свою и мою честь Ромэру придется и перед шаролезской знатью. Хотя, если девушка — лишь инструмент в достижении цели, то можно и жениться. Король и принцесса, какая пара может быть лучше? В тот момент осознав себя не личностью вовсе, а всего лишь марионеткой в руках Ромэра, Клода, маркиза и прочих, мне захотелось причинить ардангу боль. Спросить, например, будет ли он говорить о клейме своим соратникам? Или, возможно, тому же маркизу?

Но я сдержалась. В конце концов, Ромэр не виноват, что не полюбил меня. А пытаться отомстить за равнодушие, на которое он имеет право, низко.

— Я рад, что мы поговорили, — Его Величество закончил аудиенцию, мне пора было прощаться. Встала, сделала пару шагов к комнатушке. Собеседник, живое воплощение учтивости, последовал за мной, провожая даму.

— Я тоже. Мне не нравится идея прятаться за спинами ардангов, добывающих для меня кресло регента. Надеюсь, что пользуясь при случае скупыми политическими связями, смогу оказать ощутимую помощь восстанию, — в голосе против воли сквозило раздражение. Не удивительно, что Ромэр воспринял эти слова, как упрек.

— Нэйла, — заговорил арданг с мягким укором. — Ты и так помогла сверх всякой меры. Ты вернула мне Жизнь, дала стране, людям надежду. Поэтому даже мысли не допускай, что должна или обязана здесь кому-то. Это не так.