Читаем без скачивания Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

8 мая 1360 года в Бретиньи был заключен мир. Его условия оказались суровы: Англия забирала у Франции треть королевства (в сущности, весь юго-запад). Но по сравнению с договором, отвергнутым Генеральными штатами, облегчение выглядело значительным. К тому же на четверть был сокращен королевский выкуп, и король мог, наконец, вернуться во Францию.

Париж не помнил такого ликования. Меньше чем за какой-нибудь месяц благодаря невероятному повороту событий люди перешли от отчаяния к восторгу. Колокола на всех церквах звонили во всю мочь, прохожие целовались на улицах, а из подвалов королевского дворца выкатывали бочки с вином, и на любом перекрестке каждый мог пить, сколько влезет!

Жилетта пила вместе с другими, чтобы утопить в вине свою боль, и, опьянев, пришла к твердому решению: во что бы то ни стало она хочет вновь увидеть Франсуа. Поэтому она запрется в доме у паперти и будет ждать. Когда король вернется в Париж, он непременно пойдет к мессе в собор Богоматери, а поскольку Франсуа будет в его свите, она увидит своего возлюбленного. Это было все, на что она теперь рассчитывала…

Франсуа в своем булонском монастыре узнал о мире, подписанном в Бретиньи, несколькими днями позже. Рана его уже зажила, но он еще не вернул себе все силы. Поэтому когда он явился к отцу настоятелю и поделился желанием возвратиться в Париж, тот удивился. Франсуа рассказал ему о недавних событиях своей жизни, объяснив, что, прежде чем встретиться вновь с невестой, он всенепременно хочет выяснить, что с ним происходило во время его летаргии. Он опасается, не совершил ли какого греха.

Аббат расхохотался:

— Что вы мне голову морочите? Грешит одна только душа, а при вас тогда вашей души не было. Неужели вы такой негодный христианин, что не знали этого?

Франсуа настаивал:

— Но я же не знаю, что делал в то время…

— Зато Бог знает, ему одному и судить.

— Как же мне быть теперь?

Аббат по-дружески положил ему руку на плечо.

— Оставайтесь… Король наверняка высадился в Кале, а Булонь к Кале гораздо ближе, чем Париж. К тому же вам не помешает подольше побыть вдали от мира. В вашей жизни настает ответственный момент; немного размышлений и молитв пойдут вам только на пользу.

Франсуа провел в обители самые спокойные месяцы своей жизни. После всего пережитого ему просто необходимо было прийти в себя, как в физическом, так и в моральном смысле. В богослужениях и общих молитвах он участвовал мало, удовлетворяясь тем, что ходил ежедневно к повечерию, часов около трех ночи, да и то скорее лишь из вежливости в отношении монахов, чем по-настоящему взыскуя благодати.

В течение этих долгих дней, когда ему больше нечем было занять себя, кроме размышлений, он вдруг додумался до мысли, которая удивила его самого: Франсуа обнаружил, как мало места занимает религия в его жизни. Разумеется, это было следствием его воспитания. Его отец смотрел на такие вещи сурово, по-рыцарски, считая их уделом в первую очередь духовенства и женщин. Мать вела с ним странные мистические беседы. Ангерран толковал больше о нравственности, нежели о вере. Но, может, его встреча с Богом назначена просто на более поздний срок?

Монастырь располагался на холме, вздымавшемся высоко над морем, и Франсуа приобрел привычку устраиваться на скалистом мысу, вне стен. Стояло начало июня, и он проводил там часы напролет, а то и целые дни, наблюдая за повадками больших белых птиц. Не сразу он понял, почему его так зачаровывало это зрелище: ведь оно имело прямую связь с его собственной жизнью.

Впрочем, порой ему чудилось, что он сам птица. Он вытягивался на самом краю обрыва; стоило повернуть голову в одну сторону, и он оказывался среди трав и цветов, таких близких, что они расплывались в глазах; стоило повернуть в другую, и он парил над синей необъятностью, у которой не было ни конца, ни края. Легкое движение головы — и он возвращался на землю, еще одно легкое движение — и он снова взлетал выше самой высокой колокольни…

Белых птиц были тысячи, и их неумолчный гвалт вовсе не был ему неприятен, этот звук околдовывал Франсуа. Они устраивали гнезда прямо в отвесной скале, возвышавшейся над морем. Франсуа не уставал смотреть, как они взлетают, широко взмахивая крыльями, и вновь возвращаются с кормом для потомства.

Улетать и возвращаться… Что другое делал Франсуа в своей жизни после того прибытия в Куссон во время Черной Чумы? Сначала он отправился странствовать по Бретани, потом — под Пуатье, потом — в Англию, потом — в Париж, потом — в Мо, потом — в Англию, чтобы добраться наконец сюда…

Порой Франсуа видел птенцов, которые, выбравшись из гнезд, пускались в свой первый полет. Как же неуклюжи были его собственные первые шаги: лес Броселианд, двойняшки, медведь! Счастье еще, что, как и молодняк, вылетевший из гнезда, он обрел взрослых помощников, которые вели его и поддерживали: Ангерран, Туссен, крестная…

Впервые Франсуа прибыл в Куссон в конце 1349 года, сейчас середина 1360-го — за эти десять с лишним лет многое сильно изменилось. Настала пора соединиться со своей голубкой и свить вместе с ней гнездо.

Франсуа отправился в Кале 8 октября 1360 года. Он только что узнал, что король Иоанн со своей свитой покинул Лондон. Чтобы добраться до английского порта, каким считался отныне Кале, Франсуа решил ехать вдоль берега и теперь с удовольствием гнал коня у самой кромки моря, там, где затухают волны. На него опять нахлынули старые воспоминания. Вспомнилось Маргариткино предсказание: ведь он ехал за своей второй раковиной, за своей второй райской любовью… Он вспомнил также и то, что говорила ему Маргаритка о его аде. Но она ошибалась: существует ли, существовал ли и будет ли существовать этот ад?..

Король Иоанн по прозванью Добрый и Франсуа де Вивре прибыли в Кале в один и тот же день, 10 октября 1360 года. Иоанна Доброго сопровождал его младший сын, маленький Филипп, герой Пуатье, а также Черный Принц с двумя младшими братьями, решивший этим путешествием оказать честь королю. Были в свите и многие французские рыцари, заплатившие свой выкуп одновременно с королем, а также прочие английские и французские особы, среди которых находилась и подопечная Французской Мадам Ариетта де Сенклер…

Франсуа сразу же заметил ее силуэт в конце процессии — единственный женский силуэт среди этого скопища рыцарей, оруженосцев, лиц духовного звания, магистратов… Ее маска! На ней была голубиная маска! Она осмелилась! Восхитительная, дерзкая Ариетта, которая не поколебалась в присутствии короля и всех этих принцев заявить о себе тем способом, который нравился ей самой…

Растолкав латников, хотевших оттеснить его, Франсуа пробился к кортежу и приблизился, наконец, к ней. Слова, пришедшие ему на язык, были те же самые, что при первой их встрече: