Читаем без скачивания Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вполне, как по мне, логичная версия! Тогда можно было бы накрутить… всякого.
К примеру, отправка меня в больницу, и дальше, как минимум, длинная игра на наших нервах. Ну и свои какие-то, междусобойные комбинации, под предлогом моего лечения.
Это, разумеется, всего лишь версия… но я нисколько бы не удивился, окажись она верной.
Поэтому, когда Шереметьевский аэропорт показался вдали, я испытал чувство нешуточного облегчения. Но и опаски, и…
… много чего ещё.
Ясно уже, что инструктаж нашего адвоката о поведении перед отъездом и возможных провокациях — не страшилка, и ничего ещё не закончилось.
Возле выхода в аэропорт уже стоят аккредитованные в Союзе журналисты и дипломаты, а вокруг, отделяющие тлетворный Запад от наивных граждан СССР, милиционеры и разного рода товарищи в штатском, представляющие, как я полагаю, не только Комитет, но и другие советские структуры.
Людей в штатском много, и я бы даже сказал, избыточно много. Хотя большая их часть делает вид, что является обычными провожающими и встречающими, но за последние месяцы я научился вычленять их из толпы, да и работают они грубо. Это не легендарная «наружка», а массовка, вытащенная для отчётности.
Советские граждане, опасливо косясь, обтекают и тех, и этих, стараясь, на всякий случай, обходить по самой широкой дуге. Выглядит это довольно странно, но граждане СССР привыкли к такого рода вещами, привыкли не интересоваться, не задавать вопросы, не…
… но есть ещё и граждане антисоветские и разного рода заблуждающиеся.
Антисоветские, оживившись при нашем появлении и застрекотавших камерах западных журналистов, развернули разного рода плакаты и принялись скандировать что-то, пользуясь удачным моментом. Стоят они от аккредитованной кучки, и тем более от нас, достаточно далеко, так что даже разглядеть что-то, а тем более услышать — проблема.
Да впрочем, оно и так понятно — звёзды Давида, надписи на русском, английском и иврите, доносящие до нас обрывки фраз с требованиями разрешить выезд из страны, и всё в том же духе. Долго они так, разумеется, не простояли, милиционеры и неравнодушные товарищи в штатском скрутили их, запихав в стоящие в отдалении автомобили, но, из-за избытка свидетелей с иностранными паспортами, без особой грубости.
— Будь счастлив, Мишка! — размахивая беретиком и подпрыгивая, кричит Лера, которую уже теснит куда-то в сторону, в толпу своих товарищей, очень красивый, плакатного вида, немолодой милиционер, загораживая от нас Новодворскую широкой спиной гребца или штангиста, — Удачи! Удачи всем вам!
— Ici, ils dansent et tout ira bien, — переходит она на французский, уже совсем невидимая из-за милицейских спин, — Помни! Мы этого обязательно добьёмся, если будем все вместе!
— Молчать… — сдавленно прошипел комитетчик, схватив меня за вскинутую было в приветствии руку и принуждая опустить её вниз. Выстроившись свиньёй, наши сопровождающие, при помощи милиционеров и неравнодушных граждан прошли мимо журналистов, не давая никаких комментариев.
Успеваю заметить не только Леру, но и Стаса, и Сашку Буйнова, и…
… о многих я скорее догадался, додумал, домечтал, чем действительно увидел.
Потом их, пришедших проводить нас, разделят на чистых и нечистых, и кому-то придётся разговаривать со следователем и объясняться в Комитете Комсомола, кто-то вылетит из института…
… ну а с кем-то просто поговорят родственники.
Журналисты и дипломаты сопровождают нас, и спасибо им за то, что они пришли, за то, что они есть. Если бы не они, если бы не огласка нашего дела…
— Забавно, — нервно рассмеялась мама, с любопытством оглядываясь по сторонам и аккуратно присаживаясь в не по-советски удобное кресло, — никогда не думала, что попаду в Зал для официальных лиц и делегаций, да ещё и после лишения советского гражданства.
Помедлив чуть и оглянувшись по сторонам, отец присел рядом, не обращая внимания на брюзгливую физиономию какого-то чиновника со смутно знакомым лицом, сидевшего неподалёку с пожилой, одышливой супругой по левую руку, и перезрелой, рыхлой дочкой хорошо за тридцать, с капризным выражением лица, по правую.
— Товарищ… — небрежным мановением пальцев чиновник подозвал к себе МИДовца, разом вычленив главного, — эт-то что такое?
Он, не стесняясь и не скрываясь, ткнул в нашу сторону мясистой пятернёй, надуваясь и багровея.
МИДовец, наклонившись к нему, заговорил что-то быстро и негромко, отчётливо выделяя некоторые имена и фамилии, которые мне, далёкому от политических игрищ Политбюро, ничего не сказали.
— Да чтоб вас… — выслушав дипломата, чиновник хлопнул по подлокотникам и встал, — Буду я ещё сидеть рядом со всякой дрянью!
Они очень демонстративно пересели подальше — благо, в зале для непростых смертных народа почти нет, а места как раз с избытком.
Уселся и я, с настороженным любопытством вертя по сторонам головой, разглядывая ВИП-зал по-советски и его обитателей, в большинстве своём очень немолодых и очень официальных.
— … партбилет, — слышу краем уха и дёргаю головой, ловя глазами суетящегося оператора с камерой и нервного, очень официального вида ̶п̶р̶о̶п̶а̶г̶а̶н̶д̶и̶с̶т̶а̶ репортёраЦентрального Телевиденья, ожидающего, когда оплошавший оператор, бледный и потеющий, установит наконец свою аппаратуру, — … на собрании вопрос поставлю! Это ж надо так…
— Всё? — не услышал, а скорее угадал я следующую его фразу.
— Здравствуйте, дорогие товарищи, — начал репортёр, — мы…
… и только сейчас в зал запустили представителей иностранной прессы и дипломатов.
Камера советского оператора повернулась, ловя их, нервных и недовольных, в свой прицел, а человек с Центрального Телевиденья заговорил что-то очень официальное и осуждающее. Сказать, что именно он говорит, я могу почти дословно, даже слыша через два слово на третье — даром, что ли, читал все статьи, где хоть косвенно, хоть краешком, говорилось о тех, кто хоть в чём-то не согласен с решениями Советского Правительства!
Застрекотали камеры и с другой стороны, и аккредитованные журналисты принялись освещать события, глядя в объективы, а дипломаты выражать МИДовцам
