Читаем без скачивания Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский

Вилор продолжал молчать. Ему вдруг стало даже немного смешно.

Как все нелепо и противно, весь этот фарс правосудия, а смерть, смерть Лидочки, она тут вообще никого не волнует!

«Горе тоже имеет цену, но цену не духовную, а материальную! Я все думал о человеческих мучениях, о человеческих нравственных страданиях, а оказывается человек, все давно перевел в материальную плоскость и людям в принципе не так плохо, что есть горе, беда, несчастье. Есть! Ведь это самые мощные катализаторы, на которых можно зарабатывать деньги! Умер человек – плати деньги, убили человека, плати деньги, не может родиться человек, плати деньги! Мерзость человечества и состоит в том, что оно, осознавая и понимая, что такое зло и горе, пытается на них заработать! Даже священники слуги Божьи и те на покаянии собирают подать и пожертвование!».

Адвокат, не прощаясь, вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь. Вилор остался один в этом мрачном кабинете. Какая-то зловещая тишина и неопределенность. Щукин напрягся, он не мог понять, почему его не уводят обратно в камеру? Вилор уже было хотел встать со стула и подойти к двери, чтобы спросить у конвойного в коридоре, почему его не ведут обратно, как дверь раскрылась и на пороге показался коренастый мужчина в сером костюме, с округлым лицом, усиками и стильной бородкой. Вилор почти сразу узнал этого человека. Это был тот самый тип, что сидел рядом с прокуроршей, когда она выдавала санкцию на арест. Щукин ухмыльнулся, ему стало все понятно, этот следователь стоял там за дверью и возможно слушал их разговор с адвокатом и ждал. Ждал… своего выхода на сцену.

Мужчина сером костюме, между тем, деловито подошел к столу и, сев разложил перед собой бумаги. Он не смотрел на Вилора и, что-то рассматривая в документах, картинно перебирал пальцами, словно он был пианистом и готовился сыграть первый фортепьянный концерт Чайковского.

– Представляться мне в принципе не надо. Меня уже представили, но я повторюсь, я следователь. Вернее, старший следователь Владимир Владимирович Нелюбкин. Веду ваше дело и собираюсь сейчас вас официально допросить, – брезгливо сказал Нелюбкин.

– А адвокат, разве адвокат не должен при этом присутствовать? – буркнул Вилор.

– Адвокат?! Позвольте вы же от него отказались? – язвительно спросил следователь.

– Я отказался от того типа, которого вы мне подставили в качестве адвоката, но не от защитника. А этот человек, который уговаривал меня написать вам покаяние, в принципе не имеет права меня защищать, – зло сказал Щукин.

– Право?! – Нахмурился Нелюбкин, он как-то противно вздернул бровями и, пристально посмотрев на Вилора серыми бусинками своих маленьких глаз. – Какое право?!!! Что ты тут о праве-то говоришь… Щукин? Ты, что тут, думаешь, как в кино будет? Как в пьесах твоих поганых? Как в стишках? Насмотрелись американских боевичков и думаете, что тут вам чикагский суд?! Ты в России! И перестань мне тут пургу нести про права какие-то! Защитник тебе не нравиться?! Смотри, как бы не пожалеть потом! Раскудахтался! Как человека на тот свет отправлять, ты о правах-то ее и не думал? Пырнул ножом свою любовницу и о правах заговорил!

– Слушай ты – гнида! Заткни свой рот! – вскипел Щукин.

Он сжал кулаки и медленно приподнялся со стула. Нелюбкин явно не ожидал такой реакции и, отпрянув, потянулся рукой к кнопке звонка, что была прикручена на стене рядом со столом. Это был сигнал вызова конвоиров.

Нелюбкин завизжал:

– Что сволочь в карцер захотел?!!! А ну сядь на место! – и хоть это был приказ, в голосе прокурорского прозвучала неуверенность.

Через секунду в кабинет заскочили два конвоира. Они угрожающе кинулись на Вилора, но Нелюбкин замахал руками и примирительным тоном сказал:

– Спокойно, спокойно, я проверил сигнализацию. Не надо! Все хорошо, мы беседуем с подследственным!

Вилор опустился на стул и низко склонил голову. Он понял, Нелюбкин попробовал с ходу психологически нокаутировать и показал ему свои возможности усмирения.

Конвоиры недовольно вышли из кабинета. По их лицам было видно им тоже эти игры, с «ложными вызовами», были не по душе.

Нелюбкин дождался, пока закроется дверь и, затем продолжил:

– Значит так. Будешь дергаться, я в следующий раз скажу, что ты на меня напал. Попробуешь что такое буцкоманда в этом сизо. Поверь эти парни профессионалы своего дела.

Вилор смотрел себе под ноги и молчал. Он не хотел смотреть на этого человека, потому, как чувствовал, что может опять сорваться и наделать глупостей окончательно.

– Значит так, Щукин. Я тебе тут не буду вновь, все перспективы твои вырисовывать. Ты попал и попал серьезно, поэтому предлагаю – пиши чистуху, и я передаю дело в суд. Пятак получишь свой трудовой и лети на зону сизым голубем. Оттащишь срок, живи, как хочешь. Это лучший вариант. Не напишешь чистуху, по полной закрываю! И хрен ты выйдешь вообще! Понял? – Нелюбкин смотрел на Щукина, но тот не реагировал, – следователь, вздохнул и миролюбивым тоном добавил. – Я понимаю. У тебя сейчас шок, трудно…, во-первых: срок впереди… во-вторых: ты ожидал тут увидеть правосудие по американскому стандарту. Это конечно печальное разочарование, но уж тут извините, что имеем, то имеем. И коль вляпался, тебе и тащить. А про права свои, я тебе советую, забудь. Конечно, я обязан допустить к тебе адвоката твоего, но, насколько я знаю, у тебя его нет и, вряд ли будет. Кто тебе его найдет? Так, что смирись и, давай, лучше поговорим по-человечески…

– А вы, умеете,… по-человечески? – огрызнулся Вилор.

– Ой, не надо мне тут на совесть давить! Не надо тут интеллигентских соплей! Думаешь, пришел тут неандерталец. Думаешь, я такой вот, тут, тебя допрашиваю, а сам необразованный болван, держиморда, ни хрена в русской душе не понимаю?!!! Ни хрена, кроме своих дел, не читаю и вообще сволочь и скотина?! Да я обычный человек, как и ты, как и миллионы, таких как ты и я в этой стране! Я ничем от тебя не отличаюсь! С той разницы, что работа у меня такая!!! Думаешь, я твоих стихов не читал?! Темный я?! Читал, знаю, более того, скажу, есть приличные! Ну, и что?! Что это дает тебе право, на какое-то особое отношение?! Ну, поэт ты… и что? Да ничего, так тебе скажу! Вы поэты, писатели, художники, должны понимать, что вы, такие же холопы, как и все! А то возомнили из себя гениев и пророков! Начеркали стишков! А сами?! Кто такой Пушкин?! Гуляка и пьяница, бабник и мот! С царем все ругался, а тот денег ему давал, да уберегал от глупостей! А Пушкин, что?! Наплодил детишек, в карты все спустил и под пулю! А бабе его… какого?! Наташа потом за него отдувалась! А этот, другой, гений русского слова – Федор Михайлович?! Уголовник и извращенец! Картежник со сдвинутой башней, шизофреник! Нет, все восхищаются,… а на самом деле-то, кто он был?! А Чайковский, педофил?! Знаешь, какую резолюцию царь на его деле написал, когда ему доложили, что он мальчика совратил? Нет?!!! А я знаю! Государь написал: в России жоп много, а Чайковский у нас один! И прикрыл его жопу! А так бы поехал на каторгу! Или вон, Есенин, алкоголик и психопат… черный человек это, что, поэма?! Это белочка, горячка просто, белая горячка у него была от алкогольного отравления! Он пил, не просыхая, несколько лет подряд! А Высоцкий?!! Наркоман и кутила! Кем восхищаются?! Кем вы себя возомнили? А?!!! Щукин?! – Нелюбкин вскочил со стула и, хлопнув по столу ладошкой, забегал по кабинету, как волк, в клетке зоопарка.