Читаем без скачивания На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 - Валентин Левицкий

– Никак нет. Носильщики говорят, что раненый перебежал под вечер, и его напрямки доставили к нам.

– Так, значит, речь идет о турке-перебежчике?

– Никак нет, перебежавший наш, русский. Он бежал с турецкого плена.

Слова санитара заставили нас всех встать и пойти по направлению палаток, около которых при свете фонаря я увидел нескольких людей. У их ног стояли низкие носилки, на которых кто-то лежал, покрытый шинелью.

– Дайте поближе фонарь. Откиньте шинель, – приказал доктор Сопов.

При неясном свете колеблющегося фонаря я увидел на носилках маленького человека. На нем одежды не было – это были лишь какие-то клочки, и только серая, казенного образца папаха на его голове свидетельствовала о том, что перед нами лежал солдат.

Он оказался раненным в бедро. Осторожно сняв грязную повязку, доктор осмотрел рану и нашел, что она, хотя и загрязнена, но не внушает опасности. После того как раненому были наложены новые повязки и он был вновь покрыт шинелью, доктор спросил, ел ли он что-нибудь.

– Покорно благодарю, ребята напоили молоком, – тихим голосом ответил он. Бледное, худое и измученное лицо солдата носило печать глубоких переживаний и тяжелых страданий.

По мере сил он, произнося раздельно, как по складам, почти шепотом слово за словом, рассказал нам тяжелую одиссею.

Солдат оказался стрелком 15-го Кавказского стрелкового полка, сменившего кубинцев у Мамахатуна. Его рота стояла на левом берегу Тузла-Дереси у подошвы Губак-Даги. Утром, когда турки перешли в наступление и, прорвав фронт, вошли в Мамахатун, положение частей полка, оставшихся у Губак-Даги, создалось безвыходным. Роты, чтобы выйти к своим, стали переправляться через реку, большей частью вплавь, южнее Мамахатуна.

По отступавшим турки открыли сильный огонь. Стрелок, переплывая реку и будучи почти у другого берега, вдруг почувствовал в ноге острую боль. Затем он лишился сознания, а когда очнулся, то лежал на камнях один, без ружья, весь мокрый, из ноги сочилась кровь. Перевязав рану рубахой, он решил выждать вечер и двигаться на присоединение к своим, рассчитывая, что его полк задержался на ближайших высотах, откуда доносилась стрельба.

Наступил вечер. Стрелок двинулся в путь. Он полз и двигался на четвереньках, так как рана не позволяла ему встать на ноги. Поздно ночью он дополз до высот, но полка там не оказалось. Полк ушел дальше в направлении Эрзерума, а за ним последовал противник.

Недалеко от шоссе лежали двое убитых стрелков. Винтовок при них не было, очевидно, их забрали турки, но в мешках кое-что оказалось, так, у одного были сухари, у другого банка консервов и даже нашлись табачок со спичками. Подкрепившись и сделав себе запас, стрелок решил спрятаться в камнях и ждать наступления следующего вечера. Начиная с раннего утра целый день по шоссе шагах в ста от него шли войска и их обозы. Один раз он чуть было не попался туркам в лапы. Почему-то четыре или пять их всадников отделились от колонны и направились к тому бугорку, где он скрывался в камнях. Это были турецкие офицеры. Они некоторое время смотрели вперед в бинокли, покурили и, не заметив его, рысью пошли нагонять свою колонну. Вечером стрелок продолжил путь и, оставив в стороне шоссейные вилюшки, пошел напрямки. На счастье, он нашел в пути хорошую палку, которую приспособил себе под костыль. К рассвету стрелок увидел, что сбился с пути. Перед ним в полуверсте оказалась река Кара-Су. Тогда он решил опять с наступлением темноты пойти в обратном направлении, чтобы выйти к шоссе.

– Табачок кончился, хлеб был на исходе, а нога все ныла.

К рассвету стрелок вторично остановился вблизи шоссе. С наступлением сумерек он пошел было вдоль дороги, но затем передумал и опять уклонился от нее уже в другую сторону.

По шоссе, как и днем, двигались части противника, и в светлую ночь он легко мог оказаться замеченным. Двигаясь в новом направлении, стрелок опять потерял ориентировку. Так продолжалось несколько дней. Его начинало охватывать отчаяние, а главное, голод основательно давал о себе знать. Кажется, на пятое или на шестое утро он увидел далеко внизу в ущелье хутор из нескольких домов. Наблюдая за ним в течение нескольких часов, стрелок пришел к заключению, что там никого нет. Тогда он пробрался к хутору в надежде найти там чего-нибудь съестного. В хуторе действительно никого не оказалось. После долгих поисков нашлись мука, несколько яиц и еще что-то, очевидно, второпях оставленное жителями.

На другой день стрелок услышал орудийную стрельбу. Она шла верстах в десяти на восток от хутора. Стрелок пришел к решению переменить план. Он попросту предпочел остаться в хуторе и ждать прихода наших войск. Прошло так с неделю, и в один вечер он услышал конский топот. Приближавшиеся всадники, к ужасу, оказались турками. Только сумерки и ближайшие кусты спасли его от плена. Ночью стрелок решил двигаться в сторону, откуда днем доносилась орудийная стрельба. Ковылял, полз целую ночь. К рассвету стал осмотрительнее. Переползя еще на одну горку вперед, стрелок увидел впереди в версте турецкую батарею. Впереди ее наискосок на высотах, левее которых шло шоссе, видны были окопы турецкой пехоты. Стрелок решил ночью пройти сквозь неприятельскую линию и выйти к нам. Он решил двигаться мимо батареи, а затем между шоссе и высотой, где, по его мнению, не могло быть сплошной линии окопов. Конечно, можно было и там нарваться на их дозоры и секреты, но без риска не обойдешься. Стрелок положился всецело на свою судьбу. Была не была, идти сегодня же ночью беспременно надо, чтобы к рассвету выйти к нашей сторожевой линии. День прошел сравнительно спокойно, и он даже нашел часок времени поспать. К вечеру над турецкой батареей появилось несколько дымков наших шрапнелей, а затем все умолкло.

Наступили сумерки. Стрелок спустился левее батареи и стал приближаться к их пехотной линии. В версте от окопов двигаться, вернее, ползти было опасно. Каждую минуту приходилось скрываться, то от конных, то от пеших. Несколько раз пришлось ему выпутываться из телефонных проводов.

Но вот, прислушиваясь к каждому малейшему шороху, карабкаясь и ползя наподобие черепахи, стрелок прошел между горой и шоссе неприятельскую линию. Пройдя с полверсты, он уже было обдумывал, как осторожно подойти к своим, чтобы не вызвать стрельбы, как вдруг вблизи над ним послышался турецкий оклик, а вслед за этим последовало несколько выстрелов. Стрелок напоролся на турецкий секрет. «Пришел конец, – подумал стрелок. – Не судьба солдату долго жить на свете. Покоптил небо, ну и валяй себе в ящик».

Забыв про боль, он кинулся сначала между камнями, затем в можжевельник, а после попал в какую-то топь, заросшую высокой травой.