Читаем без скачивания Сказка про наследство. Главы 10-15 - Озем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последняя картина в мозгу – совсем фантастическая. Выстрел, и одновременно (или за долю секунды до выстрела) длинное (очень длинное!) четырехлапое тело распростерлось в воздухе – прямо перед чистым, наивным носом Генриха. Кажется, даже мягкие шерстинки (хвоста?) – хорошо, не когти! – черкнули по коже. Апчхи!.. Ну, разве такое возможно? Масса кота поглотила летящую пулю. Кстати, пулю потом не нашли, кота тоже. А что делают из зверя после попадания пули? Ну… съедают или чучело набивают, например. Чучело кота. Это шутка. Есть очень серьезные вещи.
Прежде в жизни – как бы на светлой стороне – все было предсказуемо и не столь безнадежно, а что теперь, за разумной гранью? Генрих упал с лестницы – выпал в неизвестность, в чужой, жестокий мир. Исчезла твердыня прежних правил и представлений. Чему учили (долбили!) советские учителя – наследники патриарха кортубинского образования Г. Шульце, в честь которого Генриха и назвали. Как ничего не бывало вовсе. Холодно и одиноко на душе. Пустое, неограниченное пространство вне времени. Вне любого времени – тоже на грани того, что было и чем все закончится. Не нами, и это самое страшное… Например, сейчас вечер. Условно, вечер (или уже ночь?)… Да вечер, вечер (или же ночь, ночь!). И каково очутиться в такой смертоубийственной ситуации (один на один с киллером) современному самонадеянному человеку – хуже, чем в приличном обществе в мокрых штанах. Или хуже последнее?
Позже, под наблюдением врачей Генрих снова и снова пытался восстановить память о происшествии. Вот он – знакомый вдоль и поперек подъезд в родном доме: широкие лестничные пролеты, коричневая напольная плитка на площадках перед квартирами. Двустворчатые двери в проемах – старые (деревянные или обшитые дерматином) и новые металлические. Стены как везде (и в Утылве!) – крашенные наполовину, наполовину побеленные. Красный прямоугольник окна. Все привычно. Но вот какой-то размытый силуэт на фоне окна (в бессознательной области). Не разобрать – человек или зверь (или четырехлапая подушка безопасности). Ничего не разобрать. Рухнула вера Генриха, что он существует в нормальном мире, наделенном смыслом (пусть не его, Генриха – чужим смыслом). Все случайно, нелепо, трагично – все ужасно… Да, ему в этот раз повезло – он продолжит жить, даже чего-то добьется в жизни, сумеет заменить старого отца в руководстве комбинатом. Но уверенности, безопасности и – главное! – справедливости – уже не вернуть. Больше никогда не будет прежней жизни. Не будет, как он хочет (поправка – хотел). Как мы все хотим (и автор тоже)!..
– Нет, я не хочу! – попытки вспомнить заканчивались нервным возгласом. – Да зачем мне все это надо?!
Происшествие (назовем его так) закончилось благополучно. Генриха нашли в подъезде между пятым и шестым этажами – прямо под окном. Лежал без сознания. На шум выбежал сосед сверху – у себя в квартире он мгновенно отличил выстрел. И не мудрено – сосед побывал в советское время в Афганистане, исполняя интернациональный долг.
– Где же кот? четырехлапый, – Генрих на мгновение открыл глаза. – Он спас меня…
– Кот? Какой кот? Нет кота…
Слова сочли бредом. Обыкновенно люди не любят то, что не понимают. Но в этот раз попался очень понимающий сосед. Он действовал энергично. Затащил Генриха в квартиру, позвонил Прову Провичу. Подобрал пистолет киллера, завернул в полотенце и унес с собой. На претензии приехавших следователей и милиции отвечал, досадливо морщась.
– А что, лучше, чтобы пистолет там валялся? Нет, ачетаково? Бери любой! Подумаешь, боевое оружие!.. И киллер ваш никакой не киллер, а болван. Потерял пистолет. Это как голову потерять. Там же отпечатки пальцев. Точно не профессионал. Примитивный уголовник. От страха наделал в штаны…
Про пострадавшего.
– Ему лежать на бетоне нельзя. Холодно. Человек же он – не железный. Пусть в обмороке… Да бесполезно его сейчас допрашивать. Головой ударился. Затылок в крови. Скорую уже вызвали. В Коммуздяки сообщили. Вы особенно не хозяйничайте. Прову Провичу не понравится… Слышите? Уже прибыли! Дальше не моя забота.
Сосед позаботился, хорошо все устроил, и Генрих должен быть благодарным. Должен был. Если бы не одна стыдная подробность, которая случилась, но не обнаружилась благодаря ловкости соседа. В тот раз испугались оба – и киллер, и его жертва. Как выразился сосед, наделали в штаны. Буквально. От жуткого страха Генрих обмочился, и на его брюках проступило темное пятно. Позор какой! Гордость молодого Сатарова уязвлена, хоть и не фатально. Сосед промолчал, словно не заметив. Обстоятельство удалось скрыть. Но вот нервы, психика пострадали нещадно.
Чтобы ясно стало про соседа. На шестом этаже ближе к лестнице размещалась трехкомнатная квартира начальника прокатного цеха КМК И.С. Щапова. Бывшего начальника, теперь пенсионера. В том самом прокатном цехе, в котором Игнат Семенович начальствовал, трудился А. Порываев – сперва рядовым прокатчиком, потом специалистом, на пенсии ушел в комбинатовский музей, сотрудничал с многотиражкой Трудовая вахта и областной газетой «Родные просторы». Да, да, тот самый противный старикашка Порываев – только тогда еще не противный и не старый. За годы цехового стажа перебывал комсомольцем, коммунистом (вступил прямо с прокатного стана – инженеров уже так легко в партию не принимали). Дистанцировавшись от пролетариата, опротивел и превратился в какого-то странного чудесатого либерала. Вроде и либерал, а вроде и нет. Может, старческая деменция уже тут влияла? Рьяно обличал сталинизм и репрессии, к Максиму Елгокову вот прицепился с дедушкой Гранитом. Формально Порываев инициировал нашу историю – с него все закрутилось и забулькало. Но свою-то жизнь в советских условиях Андрей Гераклидович идеализировал, что, впрочем, объяснимо. В старости молодость видится прекрасной порой. Ну, в общем-то, все тогда было далеко не плохо. А после началось…
Упомянутый Порываев в истории с покушением на сатаровского наследника не отметился никак. Зачем он здесь упоминается? Да незачем. Пров Прович и его люди никого из чужаков (журналисты – еще хуже) близко не подпустили. Тем более, случился конфуз. Но в квартире Игната Щапова, давнего соратника Прова, Генрих переоделся и вышел уже в сухих брюках. Бульк. Сбулькало и все тут. Приличия соблюдены. Зато непосредственный свидетель – сосед, который приволок беспамятного Генриха из подъезда – не Игнат Семенович (у того старческих силенок не хватило бы), а его сын Владимир Игнатьевич. Понимающий, заслуживающий доверия товарищ. Не глупый мальчишка. Свой в доску. Наследственное членство в кортубинском партхозактиве – местной советской элите. Выдвиженец комбината. Выдвинулся аж до Центрального комитета (правда, не КПСС, а ВЛКСМ). Направлен в Афганистан по
