Читаем без скачивания Передача лампы - Бхагван Раджниш

— Не слушай его! — сказал ему мой отец. — Он практически превратил мой дом в дом с призраками — люди боятся ходить мимо. Он никогда не говорил мне, что встречал твоего учителя, а ведь он был моим другом.

— Я не сказал тебе, потому что ты бы не поверил, что он стал призраком, бедняга, — ответил я.

Но Сахибдасу, его ученику, стало интересно, хотя он и боялся:

— Где тут правда?

Однажды в полдень он позвал меня и попросил:

— Скажи мне правду — где тут правда?

— Я все тебе рассказал, — ответил я. — Все, что я могу сделать, это договориться. Я снова встретил твоего гуру.

— Что? — воскликнул он.

— Да, он снова стоял там — простое совпадение. Я хожу утром на прогулку, а он стоял, обнаженный, и на этот раз я сказал ему: «Твой ученик не верит, что ты стал призраком». Он ответил: «Он идиот! Он никогда не верил ничему, что я говорил». Я сказал: «Я сказал ему о возможности тебя увидеть. Что можно сделать, чтобы он тебя увидел?»

Он сказал: «Приведи его ночью, в полночь, когда часы на городской башне пробьют двенадцать. Приведи его, и он увидит меня здесь. Но из-за того, что он такой недостойный ученик, я вынужден буду накрыться тканью, белой тканью. Я не хочу показывать ему мое лицо и не хочу видеть его», — я могу это устроить, когда ты захочешь.

— Он рассержен? — спросил Сахибдас.

— Он, безусловно, очень рассержен. Он сказал: «Не прикасайся к моей одежде и не подходи ко мне близко». Он показал мне место: «Встань здесь, возле дерева, — там было дерево. — Возле этого дерева. И не подходи близко, потому что я на самом деле рассержен: мой ученик оказался совершенно недостойным. А в ярости, ты знаешь, человек способен на все».

Так что мне надо было уговорить одного из моих друзей, кто был одного с ним роста, этой ночью в двенадцать часов встать там, прикрыв себя белой тканью. И я привел туда Сахибдаса. И когда часы на городской башне пробили двенадцать раз, Сахибдас посмотрел и сказал: «Боже мой! Он там стоит! Он так сердится, что, если мы подойдем к нему поближе, он может сделать все что угодно!»

Я сказал: «Ты можешь подойти к нему поближе, но он сказал, что способен на все — я не знаю, что он сделает: прыгнет на тебя, или ударит тебя, или еще что-нибудь». Я дал другу хорошую дубину и сказал: «Если он подойдет, дай ему как следует». У него была гладко выбритая голова, какими и бывают обычно головы у последователей Кабира, гладко выбритыми. «Дай ему как следует по голове, и этого будет достаточно вместе со страхом и всем остальным, чтобы он потерял сознание. А я позову всех имеющих к этому отношение, моего отца и других, и скажу: „Смотрите!“»

Так и произошло. Он подошел ближе, получил хороший удар, упал и потерял сознание. Когда я привел своего отца и других людей с лампами и фонарями, они увидели Сахибдаса, лежащего возле могилы. Он открыл глаза и только посмотрел на могилу — послеобраз все еще был там — и снова закрыл глаза, потому что он все еще видел…

Мой друг исчез, я сказал ему: «Исчезни, иначе люди очень сильно тебя побьют. Просто ударь один раз и исчезни. — А место было почти что джунгли. — Тебе очень легко будет исчезнуть».

Понадобился почти час, чтобы привести Сахибдаса в чувство. Мой отец спросил его: «Что случилось?»

Он ответил: «Твой сын был прав, мы напрасно подозревали его. Он показал мне моего гуру — он стоял здесь! И он сказал мне: „Не приближайся к нему, потому что он очень сердит“. Но даже когда он был жив, он никогда не бил меня так сильно! Он ударил меня так сильно по голове дубиной. — У него на голове была кровь. — И боязнь призрака… Я упал, и потом я не знаю, что произошло».

Ему стало так страшно — это было за городом, за ашрамом — что на следующий день он покинул город. Мы никогда больше не слышали ни о нем, ни о том, что с ним случилось. Одно несомненно: похоже, он сохранил веру в призраков, распространяя историю о призраках.

Я получал удовольствие, изображая призраков многих людей, — что не составляет труда. И все верили этому; причина — изначальный страх внутри вас. Я не встретил ни одного призрака, а я их искал.

Сейчас психологи работают над этим и находят разные обоснования для явлений, необъяснимых прежде; теперь их можно объяснить. Но бесспорно одно: призраки не существуют. Они, как и Бог, порождение страха.

Глава 37

Нет силы выше любви

Ошо, ты пояснил, насколько способность передавать свои переживания является сущностью мастера. Тем не менее, в тебе случилось нечто еще более прекрасное.

Будда передал свое послание нескольким тысячам избранных на местном языке пали — в ответ на неудачи брахманизма.

Для сравнения: ты говоришь с миллионами мужчин и женщин с любого континента, любой расы, любой религии, из любой возможной среды. Вместо того чтобы быть ограниченным недостатками брахманизма, ты рисуешь или синтезируешь из каждого духовного, психологического и научного элемента, когда-либо сконструированного человеком.

Ты смог так поэтично выразить существование на хинди, что люди сказали, ты самый лучший оратор на хинди из живущих в настоящее время. Более того, ты способен делать то же самое на втором иностранном языке для людей этих настолько отличающихся культур, которые, по большей части, на поколение моложе. Ты не просто изъясняешься с помощью этого второго языка, но и способен уловить тонкие оттенки и разговорные выражения обиходной речи, понимание которых есть только у людей, для которых этот язык родной.

Ошо, это твоя величайшая способность передавать делает тебя мастером из мастеров?

Ситуация в мире кардинально изменилась. Даже триста лет тому назад мир был уже очень большой. Если бы Гаутама Будда хотел наладить контакт со всеми человеческими существами, это было бы невозможно; средства связи были просто недоступны. Люди жили во многих мирах, почти изолированных друг от друга. В этом была и простота.

Иисус столкнулся с иудеями, не с целым миром. Было бы невозможно, сидя на осле, объехать весь мир. Даже если бы ему удалось охватить небольшое королевство Иудеи, этого уже было бы достаточно. Знания людей были очень ограниченны. Они даже не знали о существования друг друга.

Гаутама Будда, Лао-цзы в Китае, Сократ в Афинах — они были современниками, но они понятия не имели друг о друге.

Вот почему я говорю, что до научной революции в средствах связи и в средствах передвижения было много миров, замкнутых на самих себе. Они никогда не думали о других, они даже не имели понятия, что другие существуют. По мере того как люди все больше и больше знакомились друг с другом, мир становился меньше. Теперь Будде не справиться, не справиться ни Иисусу, ни Моисею, ни Конфуцию. У них у всех очень ограниченные умы и очень ограниченные подходы.

Нам повезло, что сейчас мир такой маленький, что вы не можете быть ограниченным. Даже вопреки себе вы не можете быть ограниченным, вы должны быть универсальным. Вы должны думать о Конфуции, вы должны думать о Кришне, вы должны думать о Сократе, вы должны думать о Бертране Расселе. Пока вы не начнете думать о мире как о едином целом и разбираться во всех достижениях разнообразных гениев, вы не сможете поговорить с современным человеком. Пропасть будет настолько велика — двадцать пять столетий, двадцать столетий… практически невозможно навести мосты.

Единственный способ преодолеть ее — человек, который пришел к познанию, не должен останавливаться на собственном познании, довольствоваться выражением только того, что познал. Он должен приложить невероятные усилия, чтобы познать все языки. Работа — проникновение внутрь человеческого гения во всех измерениях — необъятная, но волнующая.

Если у вас внутри есть свет понимания, вы можете создать без особого труда синтез. И это не только синтез всех религиозных мистиков — это часть. Синтез должен включать всех художников — их представления; всех музыкантов, всех поэтов, всех танцоров — их представления. Всех творческих людей, которые обогатили жизнь, которые сделали человечество богаче, нужно принять к сведению. А самое важное — это научный рост.

В прошлом невозможно было согласовать научный рост с сердцем и религией в единое видение. Прежде всего, не было науки — а она изменила массу вещей. Жизнь никогда не сможет стать прежней.

Никто никогда не думал о творческих людях, что их вклад тоже религиозен.

В моем видении это треугольник: наука, религия, искусство.

И это настолько разные измерения: они говорят на разных языках, они противоречат друг другу, внешне они не согласуются — пока у вас нет глубокого понимания, в котором они все смогут растаять и стать одним.

Мои усилия были направлены на то, чтобы сделать почти невозможное.

В мои студенческие годы мои профессоры были в недоумении. Я был студентом философского факультета, и я посещал лекции по естественным наукам — физике, химии и биологии. Эти профессоры удивлялись: «Ты здесь, в университете, чтобы изучать философию. Зачем ты тратишь время на химию?»